Золотой ключик (г. Липецк), 2011 г.

13 лову, что о музыке можно рас- сказывать ТАК, как это получа- лось у Филенко. Как именно? А как-то по-человечески, что ли… Кто не помнит эти наши бесполые учебники по музыкальной лите- ратуре, где из биографий компо- зиторов, кажется, нарочно вы- травлялось всё характерное и индивидуальное? Именно этот «человеческий фермент», присутство- вавшийвовсех еёрас- сказах (я нарочно из- бегаю термина «лекции»), осо- бенно пленял меня – он и созда- вал удивительно доверительную атмосферу урока. После общения с ГТФ хорошо знакомая музыка постепенно начинала играть но- выми гранями, наполнялась нео- жиданными оттенками, нюанса- ми, смыслами, и я начинал вос- принимать её уже чуть иначе. Пусть это прозвучит выспренно и смешно, но всякий раз, выходя от Филенко, мыначинали лучше по- нимать не только классиков, но и себя . Как-никак мы тоже были композиторами и невольно экс- траполировали какие-то её за- мечания на свои произведения и наши только-только зарождав- шиеся биографии… И ещё одна особенность лич- ности ГТФ, сразу и навсегда по- корившая меня: каждый её рас- сказ непременно был подёрнут тончайшим флёром иронии. Ка- залось, что композиторы, о кото- рых шла речь, были её добрыми, слегка чудаковатыми знакомы- ми (а то и друзьями), которые и НЕ МОГЛИ сочинять иную музы- ку, чем сочиняли! Помнится, эту, казалось бы, совершенно оче- видную мысль я воспринял как откровение. «Надо же, – думал я, ликуя, – они сочиняли то, что и должны были сочинять! Сле- довательно…» Здесь я замирал. «Выходит, что имои сегодняшние произведения… Значит, именно их я и должен был сочинить? Ибу- дущие – тоже?» Она всегда вела урок, нето- ропли- во прохажи- ваясь по классу сво- ей чудесной балетной поход- кой. Как-то на её уроке один из нас, глубоко задумавшись, на- прочь выпал из реальности. Его « выпадение » осталось бы неза- меченным, не будь оно отягоще- но вопиющим нарушением кур- туазных манер: будущий компо- зитор, уставившись в одну точку, сосредоточенно ковырял в носу. Конечно же, подобна я «деталь» не могла укрыться от парижской аристократки. Весь ужас состо- ял в том, что окликнуть сидевше- го далеко от нас коллегу мы не смели – это значило бы хамски прервать плавную речь педаго- га. Мы тупо молчали, а ГТФ ещё какое-то время продолжала го- ворить, бросая на него вырази- тельные взгляды. Наконец, после двух-трёх проходок, она остано- вилась напротив него и назида- тельно произнесла: – Если выне уважаете меня как педагога, то проявите ко мне ува- жение хотя бы как к даме. Повисла неловкая пауза. Наш друг по-прежнему парил в гор- ных высях, не прерывая, впро- чем, своего занятия. Мы пря- тали глаза, не зная, как спасти ситуацию. И тут Галина Тихоновна, чуть повысив голос, потребовала: – Прекратите чистить клюв! Это было так неожиданно, что мы дружно заржали. Юноша ис- пуганно вздрогнул, потом глаза его приняли почти осмысленное выражение, а затем он страшно смутился… Подобное сочетание в речи, так сказать, возвышенного и зем- ного было весьма свойственно Галине Тихоновне. Однажды я слышал, как в разговоре с колле- гой она поделилась: – После вчерашнего экзаме- на я ушла в состоянии, близком к прострации. В этот момент к ГТФ обратил- ся какой-то студент со слёзной просьбой принять у него экза- мен без зачётки, забытой им в общежитии. – Нет, – сказала Филенко жёст- ко. – Езжайте за зачёткой. Он было принялся умолять о снисхождении, но ГТФ отрезала: – Не тяните кота за хвост. При этом фразы и про прострацию, и про кота у неё прозвучали одинаково органично. Первый экзамен у ГТФ я хранюв памяти под грифом «Незабываемое». К моему вящему удивлению, разго- воры о двухчасовом опро- се оказались никакой не байкой-страшилкой, а су- ровой реальностью. И если в 10 утра оказывалось, что ты зайдёшь на экзамен, скажем, шестым, то можно было смело уходить в кино на двухсерийный фильм и возвращаться аккурат к вы- ходу первых двоих. Тоесть к обеду. Как выяснилось, во- просы, указанные в биле- Р ихард Вагнер.