Народное слово. 2010 г. (п. Лев-Толстой)

“Народное слово” 7 декабря 2010 г. * № 135 (9858) * 3 ВОЗРОЖДЕНИЕ ТРАДИЦИЙ Обряд имянаречения Еще одна давняя традиция вернулась в нашу жизнь. Обряд имянаречения провели на днях работники отдела ЗАГС админи - страции района. Ожидая рождения ребенка, родители часто спрашивают друг дру - га, как назовут сына или дочь. Ведь главный критерий при выборе име - ни: нравится - не нравится. Существуют и семейные традиции, когда ребенка называют в честь бабушки или дедушки, дяди или тети, погиб - ших родственников и т. д. Для каждой эпохи характерны свои имена. В давние времена на Руси детей называли от «взора и естества», в наши дни большое зна - чение имеет мода. И, что интересно, возрождаются забытые нашими родителями красивые русские имена Игнат, Макар, Тимофей, Захар, Ефросинья, Улита и другие. В час имянаречения, проводимый работниками ЗАГСа, имена, дан - ные родителями, получили младенцы Злата Ванина и Денис Ларин. С имянаречением родителей Максима и Ольгу Ваниных, Павла и Веру Лариных поздравил заместитель главы района Дмитрий Маторин. Ра - ботники ЗАГСа вручили родителям свидетельства о имянаречении де - тей, а Дмитрий Маторин – памятные подарки. Н. ТОМИНА. Фото автора. Светлой памяти моей дорогой мамы Кузовлевой Валентины Григорьевны посвящается Абакатый «По райским солнечным садам, по рощам первозданным Гуляли Ева и Адам, согласно точным данным. И, как заученную роль, Адам твердил: «О, Ева! Я – твой король, я – твой король, А ты – моя королева!» - раздавалось из динамиков ра - диолы в пустом зале сельского клу - ба. Ну, не совсем в пустом, посколь - ку хоть один слушатель, но находил - ся в клубе. Надо ли говорить, что им был ваш покорный слуга? Мне нра - вилась как сама песня, так и при - ятный баритон популярного в 60-е годы певца Виктора Беседина. Пла - стинка крутилась уже по десятому кругу. Иногда я переключал скорость с тридцати трёх оборотов в мину - ту на сорок пять оборотов, и голос певца становился похожим на голос подростка. Я поднимался на сцену и, держа перед собой веник, слов - но микрофон, расхаживал по ней эдаким Робертино Лоретти, подра - жая повадкам артистов, виденных мною по телевизору. Стесняться-то всё равно было некого. Я был один в зале: была моя очередь делать уборку. Мама помимо работы в кол - хозе работала ещё и уборщицей в клубе. Но почти всю работу по клу - бу выполняли мы, дети: распиловка и колка дров, разгрузка очередной партии угля, доставка воды в питье - вой бак, уборка помещения. Я радо - вался, когда наступала моя очередь идти «убираться» в клуб, где и да - вал волю своим фантазиям и им - провизациям. Я выгребал горы мусо - ра из-под зрительных кресел: огрыз - ки яблок, шелуху от семечек, под - солнечные решёта, пустые пачки от сигарет «Прима» и «Памир», окурки и «козьи ножки» самокруток. Ну что поделать, коли таковым был мента - литет моих односельчан? Не всех, конечно, но большинства. Ну не пре - подавали им французские гувернё - ры этику и эстетику! Зато мораль - ный кодекс «строителя коммунизь - ма» находился на самом видном ме - сте, на стенде с фамилиями лучших людей колхоза. Он-то и претворял - ся в жизнь завсегдатаями сельской тусовки, среди которой неуважение к чужому труду было нормой. К со - жалению, я тоже являлся продуктом воспитания той системы и потому моё атеистическое мировоззрение смущали слова песни: «По райским солнечным садам…» Ведь в школе нас учили, что Бога нет, значит, и нет рая. Это теперь, когда я уверовал в Господа, для меня существование райских кущей не подлежит сомне - нию. Уверовал совсем не потому, что несколько раз увидел по телеви - зору Ельцина со свечкой в храме, и не потому, что посещение храмов стало модным поветрием. А потому, что я просто уверовал. Потому, что всё, произошедшее со мной в по - следующие годы: и чудесное избав - ление от смерти, и первая любовь, и обретение друзей, и жизнь, сама по себе уже являющаяся чудом, не ина - че, как промыслом Божьим и не на - зовёшь. Да и где же, как не в раю, обитает теперь добрая душа моей мамы, рабы Божьей Валентины… * * * … Мне три, с небольшим хво - стиком, года. В нашем доме собра - лось много людей. Какая-то непо - нятная суета вокруг, все разговари - вают вполголоса или просто молчат. Горят свечи. Мама почему-то в чёр - ном платке. В «энтой избе», как мы называли большую комнату, к кото - рой была пристроена вторая поло - вина дома или «новая изба», наро - ду ещё больше. По обрывкам фраз, по суровым лицам мужиков, по со - чувствующим взглядам, бросаемым на меня молча плачущими женщи - нами, я догадываюсь: что-то прои - зошло с папкой. Я его почти не пом - ню. Детская память сохранила два- три эпизода. Вот он в клетчатой ру - башке с короткими рукавами мель - кнул в окне. Катает на спине стар - шую сестру. Вот он делает вид, что хочет догнать меня. Я громко кричу, убегаю, оглядываюсь и… падаю! А он стоит и улыбается. И вот он ле - жит в голубом гробу. В избе толпит - ся народ, на меня уже никто не об - ращает внимания, а мне очень хо - чется посмотреть папку. Я пытаюсь протиснуться поближе к гробу. На - конец мне это удаётся. Я привстаю на цыпочки, цепляюсь подбородком за край гроба со стороны ног и вижу коричневый костюм, такого же цвета ботинки и жёлтое лицо отца. Я вижу его в последний раз. Это всё, что я о нём помню. Всё остальное я о нём просто знаю. Через неделю после похорон я взял свою игрушечную ло - пату и пошёл на кладбище, чтобы откопать папку и вернуться с ним. На полпути меня остановил кто-то из взрослых и привёл домой. Но это - го я уже не помню. Об этом мне рас - сказывала мама. Я редко видел её плачущей. Мо - жет потому, что она была сильным человеком, а может быть не хотела, чтобы мы видели её такой, и нахо - дила для плача время и место, заве - домо исключающие свидетелей. Но однажды она пришла с кладбища, а мы с младшим братишкой кинулись ей навстречу, чтобы поябедничать друг на друга. Мама молча прошла в «энту избу», и, как перед иконой, опустилась на колени перед фото - графией отца. Несколько минут она не произносила ни слова, лишь без - звучно шевелила губами. А потом невидимая река из горя, слёз, непо - мерной усталости прорвала столь же невидимую плотину, сдерживаю - щую могучий натиск стихии, и мама разрыдалась. Она держала в руках фотку, то целуя её, то прижимая к груди, и громко голосила: - Володюшка, родненький! Дру - жечка ты мой, и на кого ж ты меня оставил?! И что же мне делать-то теперь одной, да куда же я с детками ма - лыми?! И кто же мне поможет?! На кого мне надеяться, на кого опереть - ся?! … … В тридцать шесть лет моло - дая и красивая женщина навсегда лишилась мужской заботы, внима - ния и ласки. Когда в школе мы про - ходили «Слово о полку Игореве», то мне не надо было представлять плач Ярославны, потому что, как она плачет, я уже видел когда-то… в ран - нем детстве… -Господи! Хоть ты не оставь меня и дай мне силы вынести го - рюшко моё! Она так же внезапно перестала плакать, отыскала нас, от страха за - бившихся под бабушкину кровать, взяла за руки, посадила за стол и насыпала каждому по большой куч - ке порошкового киселя. Я ещё дол - го не мог прийти в себя от увиденно - го. А Витька, братец, святая просто - та, несмотря на то, что кучки были совершенно одинаковыми, по свое - му обыкновению уже заныл: -Ма-а-а! А чо это Юрке опять больша-а-а, а мне – меньша-а-а?! * * * … А что Господь? А Господь спу - скался на землю (боги иногда дела - ют это, и об этом даже когда-то пел Высоцкий), приходил к совершенно незнакомым людям, рассказывал им о молодой вдове с десятью детьми мал мала меньше, и люди изредка присылали посылки с одеждой, обу - вью и игрушками. Господь не оста - вил её и действительно дал маме то, что она просила. Он дал ей сил, терпения, мужества. А ещё Он дал ей ЛЮБОВЬ! И мама до конца сво - их дней щедро делилась ею с нами, наполовину осиротевшими детьми! -А, знаешь, мам, я просто не по - нимаю, когда же ты умудрялась от - дыхать? Неужели тех четырёх-пяти часов сна в сутки тебе хватало, что - бы всегда выглядеть бодрой и гото - вой к любому испытанию?! В полном разгаре страда деревенская. Доля ты, русская долюшка женская! Вряд ли труднее сыскать. В полном разгаре и кампания по прополке сахарной свёклы. Дере - венским жителям средней полосы России не стоит объяснять, что это такое. Всем остальным советую пе - речитать «Хижину дяди Тома». Све - кольные колхозные гектары чем- то напоминали рабовладельческие плантации Юга США. То же нестер - пимо палящее солнце, то же ощуще - ние жажды, те же, постоянно сгор - бленные, спины. И та же безысход - ность! -Вставайте! Одевайтесь! Умы - вайтесь! Завтракайте! – в пять утра мама давно уже на ногах. Она подо - ила корову, проводила её и овец в стадо, накормила поросёнка и успе - ла прополоть пару картофельных грядок. Её команды, по-военному чёткие, не подлежат обсуждению. Да, очень хочется спать, и мы пыта - емся выклянчить у неё хоть десять минут сна, но у мамы свои аргумен - ты: -Дорогие мои, кто же мне помо - жет, как не вы? Давайте протяпаем эту свёклу окаянную по-быстрому, а потом уж и отдохнёте. Пока сол - нышко не встало, в поле хорошо, не жарко. И вот мы в поле. Спина забо - лела уже через час, да и солныш - ко не замедлило подняться повыше. Свекольное поле длинное, порой по два, а то и три, километра. Для удоб - ства мама разбивает участок на по - стати. Сначала я думал, что это сло - во тоже придумала мама, как и мно - гие другие, слышанные мной только от неё. Но, спустя годы, я нашёл это слово в Яндексе. У древних славян слово «постать» означало то же са - мое, что и в мамином варианте. От - куда мама слышала это слово? Не - ужели от Ярославны? Мы с Витькой, по причине мало - летства, в скором времени устаём и отрываемся, как сказал бы товарищ Саахов, от коллектива. Мама воз - вращается и, чтобы мы не отстава - ли, пропалывает наши грядки. Пи-и-ть! Очень хочется пить! Я вглядываюсь в линию горизонта. Там, где он соприкасается с краем ненавистного свекольного поля, по - токи нагретого воздуха и моё вооб - ражение рисуют картину: по морю плывёт белоснежный красавец кру - изный лайнер. На его палубе танцу - ют отдыхающие. Я даже слышу му - зыку, под которую они танцуют. Это «Ялла» со своим «Учкудук – три ко - лодца». Что это? Мираж? Невероят - но, но одно видение сменяется дру - гим! Вот из-за бархана появляется караван. Так и хочется крикнуть по - гонщику: «Скажи, караванщик, когда же вода!» Но этот дядька-погонщик восседает почему-то на телеге, за - пряжённой неказистой лошадён - кой. Никоим образом не подходит этот вид транспорта для покоре - ния пустыни. Странно. Что-то здесь не так? И тут меня осеняет: «Какой на фиг караванщик! Это же одноно - гий дядя Лёня, водовоз, по прозви - щу Кынуха!» Ребятня, бросая на землю тяп - ки, подхватывает на бегу кто банки, кто бидоны, и с радостным криком и визгом бежит к дядилёниной те - леге. Победитель получает если не всё, то, по крайней мере, право пер - вой кружки, право первому напиться из родника в оазисе, который лишь по какому-то недоразумению напо - минает железную двухсотлитровую бочку. Что там всякие пепси и фан - ты, испробованные мной спустя много лет! Ничего желанней и вкус - ней холодной воды из солдатской алюминиевой кружки, в которой, при зачерпывании из бочки, фронтовик дядя Лёня совершал омовение сво - их пальцев, грязных и жёлтых от «ко - зьих ножек», выкуриваемых им «до самой пяточки», мне пить не прихо - дилось. Делаю несколько больших глотков, перевожу дух, держа круж - ку обеими руками, чтобы не отобра - ли. Потом жадно допиваю остаток, прошу ещё, ещё и ещё… Наполнив до отказа водой ёмкости и свои жи - воты, мы, «водокруты тринадцатые» и прочие, прочие, прочие возвраща - емся на свои рабочие места. На об - ратном пути успеваем поспорить и прийти к консенсусу о том, что вода она и в Африке вода, а вот лимонад из сельпо всё же лучше. Единствен - ный его минус, что он стоит бешеных денег: целых двадцать семь копеек за бутылку. Близилось время то ли полдни - ка, то ли второго завтрака. Не знаю, как и назвать. Англичане назвали бы такую трапезу ланчем. Но мы-то не англичане, поэтому пусть будет без названия, без затей и без изли - шеств. Просто пришла пора немно - го перекусить. Мама расстилает га - зету и выкладывает на неё то, что Бог послал: яйца, сваренные вкру - тую, перья зелёного лука, сочную хрустящую редиску, соль в спичеч - ном коробке, буханку чёрного хлеба, трёхлитровую банку молока, кото - рую ещё утром присыпали землёй, чтобы не нагрелась слишком бы - стро. И, наконец, на свет Божий из - влекается нарезанное кусочками, и уже успевшее немного подтаять на жаре, сало… Сколько же мне дове - лось потом отведать разных делика - тесов и блюд, названий которых уже и не вспомнить! Не ел, разве что, рыбу-фугу. Побоялся. Сработал ин - стинкт самосохранения. Хотя воз - можность попробовать и её у меня была. Но вкус уплетаемой нами за обе щёки той нехитрой снеди оста - нется со мной на всю жизнь… Ну вот, поели! Теперь можно и поспать! Прямо, как в том мультике. Только поспать можно не более десяти ми - нут. Даже Штирлицу режиссёр да - вал для сна двадцать минут. А тут – всего десять! Едва успеешь пред - ставить себя прогуливающимся во- о-н на том облачке–батуте, как уже надо возвращаться с этого облачка на грешную землю… Юрий КУЗОВЛЕВ. (Продолжение следует). У каждого есть мать. А если ее нет, то она все равно была. И разрыв с матерью, не по своей воле, для каждого мужчины, каким бы взрослым он ни был, всегда болезнен, и рана кровоточит как разре - занная пуповина, которой он был связан с матерью в ее чреве. Мы, мужчины, как дети. Нам всегда, до самой смерти, недостает матери. И не случайно раненый, умирающий на поле боя солдат, когда кри - чит от боли, зовет ее, и последнее его слово в агонии — мама. Эфраим Севела.