Молодежный вестник. 2014 г.
' Одна только Юля так и не заквакала. Я ловлю себя на мысли: «Интересно, а сумеет она заквакать сейчас?» Но спрашиваю о другом: - А где тебе было лучше - здесь или у нас? - Там, у вас, лучше, - говорит Юля и как-то то ли моргает, то ли косит слегка личико. Можно подумать, что собирает ся заплакать. Но она просто старается уловить, зафиксиро вать воспоминания, вихрем поднявшиеся в ней, и как-то выразить словами. Со мной поделиться. -Там воспитательница есть. Она белую кофточку носит. -Татьяна Ивановна? Светлана Сергеевна? Но девочка не помнит имени. Она ничего не помнит, только белую кофточку. Может, она узнала бы эту воспита тельницу при встрече, как узнала меня, но описать ее выше Юлиных возможностей. Детей вспомнить легче. Юля называет несколько имен. - Вы привет передайте, - говорит она, и вдруг глазки ее снова моргают, и вся она подается вперед. - А вы возьмите меня с собой. Я их навестить пойду. Или совсем туда, к вам, назад, возьмите меня. Но я не могу этого сделать. И даже если бы могла... Тог да, наверное. Юля скоро затосковала бы по месту, где она теперь. Не в том дело, где лучше, здесь или у нас. Просто должно же быть где-то хорошо, где-то или когда-то. Долж но же где-то существовать все то, чего так не хватает в ее жизни и чего нет и не может быть ни в каком детдоме, и в нашем в том числе. Конечно, оно там, куда нельзя вернуть ся, - в прошлом. Всем нам так кажется. А Юлино прошлое, ее невозвратимый золотой век - наш детдом. Когда мы с Людой вышли на улицу. Юля махала нам на прощанье из окна. Она так и не улыбнулась. - А тебе где лучше - здесь или у нас? - спрашиваю Люду. - Здесь лучше было, - сразу отвечает она. ТИХИЙ ВЕЧЕР Бывает и у нас тихо. Помню один вечер в четвертой группе. Незаметно как- то все притихли. Никто никого не трогал, не скандалил. На руках не ходил. Я говорю буквально. Мальчишки в этой группе обожают ходить на руках. Это их любимое развле чение, и они достигли в нем известного совершенства. Как только выдается свободная минутка, становятся на руки посреди группы. А тут почему-то уселись все - кто на ди ване, кто на полу примостился. Тихо сидят. Даже Светка притихла. Забралась в кресло, свернулась там, как худая, взъерошенная дворовая кошка, и молча смотрит в про странство холодными зеленоватыми глазами. О чем думает кошка, когда сидит и смотрит перед собой, как сейчас Светка? Это великая тайна. Со временем мы уз наем, что творится на дне Марианской впадины и кто жи вет в созвездии Центавра. Но о чем думает кошка, нам не узнать никогда. А о чем думает девочка? Ее-то можно спросить. Она досадливо сморщится и скажет сварливо: «Да ну вас, Ирина Викторовна!» Махнет раздраженно рукой и пой дет в спальню, а по пути ткнет кого-нибудь в бок. И конец тишине. Нет, лучше не спрашивать. Лучше затаиться и насмо треться на них, пока они такие. Пока валит снег за окном, молчит магнитофон и забыт телевизор, и кажется, будто мы сидим вокруг невидимого очага. Он горит, потрескивает ВЛАДИСЛАВ АНДРЕЕВИЧ Иду я как-то вечером по коридору, и вдруг кто-то зовет меня сверху, будто с потолка. Поднимаю голову и вижу: и вправду прямо под потолком, на фигурной решетке, пре дохраняющей лестничный пролет от желающих свалиться и сломать шею, растопырив руки и ноги, как большой, жир ный паук в паутине, сидит Владик. Я онемела. Но, видимо, все, что я хотела ему сказать, ото бразилось у меня на лице крупными буквами. Владик улыбнулся в ответ сладкой, плотоядной улыбкой и изрек: «Не слезу». У паука восемь конечностей, а у Владика только четыре. Он улыбался, а паук не умеет. И тем не менее в этот момент до чрезвычайности напоминал крепкого, сноровистого паука. Владик висел под потолком, внимательно на меня смотрел и, как положено пауку, ждал, что я буду делать. Кричать начну? Упрашивать? За начальством побегу? На чальства нет уже в этот поздний час, а все прочие варианты сулят ему немало приятных минут. - Владислав Андреевич, - говорю я Владику серьезно и церемонно. - Мне бы очень хотелось, чтобы вы слезли. Будьте так добры, сделайте это ради меня, прошу вас. И улыбаюсь светской улыбкой. В ответ Владик улыбается мне с потолка еще слаще и плотояднее: - Да, я Владислав Андреевич. Я хороший. Я умный. Делает значительную паузу, чтобы я прониклась, и веско сообщает: - Все равно не слезу. И тут же обрушивается вниз, приземляется, едва не сбив меня с ног. Прежде чем я успеваю испугаться, он уже стоит передо мной, целый, невредимый и в высшей степени до вольный собой: - Я крутой. Я самый сильный. Я вчера с крыши спрыгнул. Я Владислав Андреевич. - Если вы так умны, как утверждаете, Владислав Андре евич, то не будете больше этого делать. Такие упражнения могут иметь последствия, весьма печальные для тех, кому вы небезразличны. Тут я уже переборщила. «Владислав Андреевич» поте рял нить еще в середине моего к нему обращения, заску чал и, едва я замолчала, тут же встал на руки, прошелся на них, широко растопырив крепкие ноги. После чего сделал важное заявление, призванное уничтожить последние со мнения в его силе и крутизне: - А еще я умею стоять на голове. И удалился.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz