Молодежный вестник. 2014 г.

№ 12 [6 2 4 9 ] / 2014 литературный проект брюки, щеточка для чистки одежды, глаз у хозяйки наметан, руки ловки. Без штанов, кстати, как-то само собой получилась любовь, и отсутствие имени у возлюбленной не помешало. К вечеру он проводил Сонечку до самого дома в центре города, дорога дальняя, уже стемнело, фонари и частые аптеки вдоль улицы, как у Блока, - вечны. Однако прямо перед подъездом Пахом Евстигнеевич застеснялся дворовых кошечек, шарахнулся от собачек, ведь он не мог испытывать симпатии ни к тем ни к другим, мы помним, а тут и Сонечка загрустила, после бурного дня так хотелось тишины. В общем, Пахом Евстигнеевич сбежал, это выглядело естественно, будто вспомнил о чем-то важном - взгляд на часы: о Боже, ведь меня ждут! стремительно развернулся, капель упала за шиворот, ах, он обнаружил, что так и не спросил имя, но поздно, он уже шел к трамвайной остановке и сожалел о Сонечкином одиночестве. Стояла сырость. Через три дня без четверти полдень Пахом Евстигнеевич явился на квартиру к Сонечке с цветами, коленки дрожали, как у первоклассника, дыхание заходилось, как у первокурсника, к тому же пятый и заявил, как только она открыла дверь на пугающе мелодичную трель звонка: - Дорогая соседка, не обессудьте, от нашей общей коллеги по земледелию, она встретилась мне на днях на участке, за противоположной от вашей калитки, я узнал номер квартиры и что вы одинокая женщина вот уж как три десятилетия. А я несколько стыжусь давешнего падения и, как настоящий джентльмен, желаю узнать наконец имя своей королевы. Вы не сердитесь? Сонечка улыбнулась: - Конечно, дорогой сосед, благодарность за визит и все такое, как приятен интерес к моим фамильным данным, уверяю, это очень лестно, можете считать, что вы почетный гость. А теперь, - заключила Сонечка, - не откажитесь выпить чашечку чая с ежевичным вареньем, это та самая ежевика, что росла в прошлом году прямо возле плетня, разделяющего наши участки. Я так рада вас видеть. Вы совершили шедевр, что пришли, проходите же, я нисколько не сержусь. Сонечка была воспитанна и к тому же доброжелательна. Она усадила гостя на окрашенную в белый цвет табуретку за квадратный столик, клеенчатая скатерть, выдвижной ящик с приборами, посередине стола - варенница, разделяет их, но они все равно так близко друг к другу, что чувствуется аромат чеснока от Пахома Евстигнеевича и пирогов с капустой - от Сонечки, почти как на даче, а имени ее он до сих пор не знает, какая досада, как неловко! Пахом Евстигнеевич стал немного ошарашен, он рассчитывал на незамедлительный ответ, ведь он не молод, время ценно, годы уходят, дорога каждая минута, а она вот так, какая безответственность! Но он присел, потому что совсем разволновался. А тут еще что-то кольнуло в сердце, и не первый раз, но сильнее, очарование романтической атмосферы, наверное, ведь тем временем кухня стала казаться совсем неловкой, качающейся, размытой, даже шумной какой-то. Это возраст, нельзя испытывать такие переживания в пятьдесят с лишком лет, но Сонечка была так мила и таинственна, что удерживаться больше не оставалось сил. Гость упал на пол пустым мешком, он был очень худ, загремели кости, схватился за грудную мышцу крепко, и рот искривился, а сквозь скрежет зубовный послышался рык настоящего мачо. Сонечка бросилась к нему, как девушка бросается к раненому возлюбленному на поле боя, сквозь свист и грохот летящей посуды, это Соня задела афродитовым бедром приоткрытый ящичек с приборами, фанерный такой, склонилась над умирающим: - Что? Что, Пахом Евстигнеевич, что, мой милый, родной, вы теперь мне почти как муж, столько пережито вместе, и улитки, и болезни, я всегда буду с вами и в горе, и в радости. Ах, вы же не знаете моего имени, - ласково вспомнила Сонечка. - Софья. Меня зовут Софья. Вот, теперь нас ничто не разделяет, и вернее меня вы себе не найдете, мы будем с вами ездить на участок вместе, а потом и плетень снесем, и ежевичку новую посадим, только улиток уничтожать не будем, а заведем лучше прудик и черепах, они поедят их всех естественным образом, как у Дарвина, только не беспокойтесь, дорогой, все будет хорошо... Держитесь. Пахом Евстигнеевич держался, хватал губами воздух, скреб ногтями липковатый линолеум, привлекая внимание тараканов, и ничего не смог ответить, хотя ему очень хотелось. В этот момент сосед показался Сонечке очень жалким, бледность развивалась по немощному лицу, глаза слезились, как у ребенка, готового заплакать, она бы любовалась им еще и еще, но непревзойденное женское чутье подняло ее на вершину милосердия, и она наконец бросилась к телефону, цифры 03, ждать ответа, алло, адрес такой-то, возраст пожилой, точно не знаю. «Скорая» приехала вовремя, стала опрашивать свидетелей, то есть Сонечку, наконец-то ввела содрогающемуся Пахому Евстигнеевичу внутривенный гепарин, погрузила на носилки, узкая лестница, лифт отсутствует, пятый этаж, вот бы не уронить по пути, как у Довлатова, хорошо хоть кота нет, одни тараканы, а то бы совершенная сатира вышла, но обошлось, и в Сонечке не было ни капли иронии, она проводила машину до угла, трогательно отерла с полного и румяного лица слезы, позвала кошечек: кыс-кыс, попыталась отогнать собачек, подавятся ведь, жалко, но не ушли, поставила мисочку с рыбьими огрызками возле ступенек, захватила с собой, чтобы лишний раз не подниматься. Как раз был четверг.