Лица (г. Липецк), 2021 г.

25 ВЕРА — Платье вот это сама себе сшила. Почти полвека назад. Видите, фигура та же, — с лёгкой долей кокетства произ- носит она. Бирюзового цвета, с кружевным воротничком, платье ей идёт удивительно. Я всё никак не могла понять, в чём дело? Какой-то диссонанс, несоответствие. А прощаясь с ней, догада- лась: глаза. Таких не может быть у пожилых. Молодые. Блестящие. Полные жизнелюбия. Впрочем, что удиви- тельного? Глаза победительницы. Она не ворчит по-стариковски, не жалуется на бо- лячки, которые оправданы возрастом. Посмеивается над собой: «Вот ведь, руки дрожат, как хвост у зайца». И при этом едва ли не с первого раза вставляет нитку в иголку. Берётся за ходунки («ноги мои») и идёт в свою комнату к окну. Там у неё зоопарк. Каждое утро за ореха- ми прибегают две белки. Частый гость — дятел. А летом под балконом живёт семья ежей. Вере Александровне девяносто седьмой год. Знаете, чем занималась в момент нашего прихода? Вышивала. «Три совы» почти закончены. Квартиру украшают её многочисленные работы. — Наверное, так много лет мне отмерено за тех, кто не вынес ужасов блокады, — задумчиво говорит она, погружаясь мыслями в прошлое. И рассказывает, иногда утирая слёзы. Воспоминания её фрагментарны, как прерывистые дневниковые записи долгой, полной чудо- вищных потерь и такой пронзительной жизни. Время её глазами. ПАПА ШТУРМОВАЛ ЗИМНИЙ Отец мой большевик, родом из Галича. Пошёл в рево- люционеры. Штурмовал Зимний. Видел Ленина. Когда с женой приехал в Ленинград, ему дали две комнаты в огромной квартире на три хозяина на Выборгской стороне. Мама была гардеробщицей в школе машини- сток. Папа работал в депо, ремонтировал паровозные котлы. Меня он любил особенно. Всё сына ждал. А нас три девчонки родились: Марина и Зина погодки, я самая младшая. Я с отцом дружила. Он меня водил в парк, по- купал пирожное «Наполеон». Помню, родители начнут спорить, я заберусь к отцу на колени и на слова мамы говорю: «Неправильно! А папа — правильно!» Никто и не думал, какие испытания выпадут на нашу долю. ХЛЕБ ИЗ КОРЫ И БУМАГИ Папы не стало в 39-м. Когда война началась, помню, разом загудели все заводы. Было очень страшно, очень. Но что такое война, я не понимала, девчонка ещё. Мама печенья накупила, сухарей — хоть немного, про запас. А мы с сестрёнками моментально всё растащили. В первых числах сентября ввели карточки. Но это ещё было терпимо. Марина в 18 лет после курсов медсестёр ушла на фронт. Мы остались втроём. Мама работала на железной доро- ге, Зина на заводе имени Кирова. А мне тринадцать, пе- решла в шестой класс. Но в нашей школе организовали госпиталь. Вшесть утра бежала занимать очередь за хле- бом. Одно название, что хлеб — из бумаги, коры и мучной пыли. Разделим его на малюсенькие дольки, обжарим на печке до сухариков. Ели один раз в сутки. Делали себе «суп» — в большой кастрюле накипятим воды, насы- плем перца и соли. Я ходила с Зиной окопы рыть ради кусочка хлеба. Шапочка, пальтишко модные — мама нас наряжала. Дождь, снег — мы все моментально промокли и продрогли. Для поддержания силёнок нам давали воду тёплую подслащённую, на морковке настоенную. Настоящий голод наступил в ноябре. Норму хлеба урезали, работающим давали 250 граммов, детям — 125. Начался мор. Идёшь в магазин — видишь, сидит человек. С блокадой Ленинграда у меня личные счёты. Бабушка… Она сумела выжить. Выстоять. Победить. Но какой ценой? Слушая рассказы не свидетелей — Героев тех страшных дней, — всё проецирую на неё. Будто отдаю дань. И на встречу с Верой Александровной Марышевой шла с таким же щемящим чувством. С И Л Ь Н Е Е Б Л О К А Д Ы