Липецкая газета. 2018 г. (г. Липецк)

Усманский вокзал сегодня. 26 № 173/25801/6 СЕНТЯБРЯ 2018 ЛИПЕЦКАЯ ГАЗЕТА Неизвестное об известном Вольный проезд Марины Цветаевой Ровно сто лет назад великая русская поэтесса побывала в Усмани ЭММА МЕНЬШИКОВА Известно, что Цветаева не любила слова «поэтесса», пред- почитая называть себя поэтом. Однако речь пойдет о такой странице ее биографии, где особенно отчетливо проявились не только ее поэтическая сущность, но иженское, материнское начало: чтобы спасти дочек, она рискует жизнью, жертвует творчеством, подавляет свои человеческие страхи — и от- правляется в опасную по тем временам Усмань, где она «чуть голову не оставила», чтобыпривезти оттуда, если удастся, хоть сколько-нибудь еды для тающих от голода малышек... В начале сентября 1918 года Марина Цветаева полу- чает пропуск в Тамбовскую губернию «для изучения ку- старных вышивок», что на деле означало разрешение на «вольный проезд (провоз) в 1 и 1/2 пуда» продуктов из рос- сийской глубинки. Поскольку железные дороги тогда были закрыты для свободного про- езда и провоза, чтобы остано- вить «мешочников» и спеку- лянтов, наживающихся на голоде горожан. Вернулась в Москву Ма- рина в конце сентября с не- большим запасом съестного и массой впечатлений. Самое значительное и сразу по сле- дам поездки написанное про- изведение — очерк «Вольный проезд», которыйиногданазы- вают эссе или даже маленькой повестью. Приключение Почему выбор Цветаевой пал на Усмань? Вряд ли она выбирала. Простожизнь была нищенская, дети голодали, и надо было что-то предпри- нять. Вот как описывает она себя в то время: «Зеленое, в три пелерины, пальто, стя- нутое широченным нелаки- рованным ремнем (городских училищ). Темно-зеленая, са- модельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы. Из-под плаща — ноги в серых безобразныхрыночныхчулках и грубых, часто не чищенных (не успела!) — башмаках. На лице — веселье...» И еще: «Что меня застав- ляет так мучиться с этими очередями, кооперативами, Смоленскими, вокзалами? — Д<олжно> б<ыть>, все- таки — чувство долга, но так как я от природы чув- ствую отвращение к долгу, я бессознательно (из самообо- роны!) превращаю все это в приключение». Вот с таким настроением отправляется она и в Усмань, куда Цветаеву пригласил ее знакомый, выве- денный в очерке под буквойN. Институт благородных девиц Сам он ехал туда с другом и его тещей, сын которой слу- жил красноармейцем в усман- ском реквизиционном продо- вольственном отряде. Правда, Цветаева поначалу ни о чем не догадывается, а «весело» оформляет удостоверение на «вольный проезд», в котором была заинтересована и вся отъезжающая с нейкомпания. Причем весь сумасшедший «проект» рискованного при- ключения начинался в ши- карном дворце Долгоруковых на Пречистенке, где когда-то располагалсяАлександро-Ма- риинский институт благород- ных девиц, основанный «кава- лерственной дамойЧертовой». После революции тамбыли многочисленные учреждения, где и получила Цветаева свое командировочное удостовере- ние.Интересно, что в2001 году в бывшем дворце был открыт Выставочный комплекс Гале- реиискусств ЗурабаЦеретели, который впоследствии создал памятникЦветаевой, установ- ленный во Франции. Кстати, Цветаева очень не любила «пластические» искусства. Трагическое осознание «Посадка в Москве. В по- следнюю минуту — точно ад разверзся: лязг, визг. Я: «Что это?» Мужик, грубо: «Молчи- те! Молчите! Видно, еще не ездили!» Баба: «Помилуй нас, Господи!» Страх, как перед опричниками, весь вагон — как гроб...» Но благодаря удостовере- нию вся честная компания оказывается в поезде. Было это, судя по записи в дневнике Цветаевой, 3-4 сентября 1918 года.Привсемужасе, который Марине пришлось пережить уже при посадке, дальше ста- новилось все страшнее. Надо было действительно быть по- этом, человеком не от мира сего, чтобы согласиться на подобную поездку, полагаясь лишь на какие-то неопреде- ленные обещания знакомых добыть в деревне пшена, муки и даже сала (!) в обмен на... «три куска мыла, пачку спи- чек, десять аршин сатину». Вряд ли она представляла себе реальные детали этого обмена. Но лишь в поезде Ма- рина «трагически» начинает уяснять, что едут они «на рек- визиционный пункт и…почти что в роли реквизирующих». Всё для поэта благодать Да и в дороге могло статься всякое. Мужики озлоблены, слышит она разговоры, «бы- вает, что поджигают вагоны». И она... исправно заносит эти «сведения» в тетрадь. Вот уже поистине, по меткому выска- зыванию Гумилева, «всё для поэта благо и благодать». И этого «блага» у Цветаевой с каждым часом прибывало. Судя по всему, 6-го числа они уже добрались до Усмани. Так что ровно сто лет назад нога Марины Цветаевой сту- пила на усманскую землю: «Станция Усмань. 12-й час ночи. Приезд. Чайная. Ломя- щиеся столы. Наганы, пуле- метные ленты, сплошная кожаная упряжь. Веселы, уго- щают. Мы, чествуемые, все без сапог, — идя со станции чуть не потонули...» «. . .Наши два спутника, вместе с другими, уходят спать в вагон. Мы с тещей... укладываемся на полу: она на хозяйкиных подушках и перинах, я просто». Однако среди ночи в чай- ной вдруг начинается обыск. «Крики, плач, звон золота, простоволосые старухи, вспо- ротые перины, штыки… Ры- щут всюду...» Оказалось, хозяйки чай- ной давно были на примете у красноармейцев реквизици- онного отряда, и сын тещи только ждал приезда матери, чтобы продемонстрировать ей «нечто вроде маневров флота или парада войск в честь Вдов- ствующей Императрицы»... В то же утро Марина и ее спут- ники съезжают. Обреченно-восторженно фиксирует она на бумаге все, что потом станет свидетель- ством времени, картиной эпо- хи. «Пишу при луне (черная тень от карандаша и руки). Вокруг луны огромный круг. Пыхтит паровоз. Ветлы. Ветер...» В «разбойничьем» гнезде Сегодня Усмань — спо- койный, светлый город, ни следа от тех событийи зданий, где сто лет назад бушевали черные страсти. Не отыскать и места, где стояла чайная, в которой — на полу, «про- сто»—провела первую ночь в Усмани Марина Цветаева. Но была эта чайная недалеко от вокзала, раз спутники ушли спать в вагон. Затем ее поселили в доме супругов Каплан, где столова- лись члены реквизиционного продовольственного отряда, в котором муж хозяйки Иося занимает не последнююдолж- ность. На неделю с лишним поэтесса становится бесплат- ной служанкой в этом раз- бойничьем гнезде, тоже где-то рядом с вокзалом, ибо Цве- таева ходит «с чайником за кипятком на станцию». А еще моет полы, посуду («чувство, что я определенно обращена в рабство»), отрабатывая таким образом свое постояльство в этом вертепе зла. А ночью записывает: «Мы- тье пола у хамки. — Еще лужу подотрите! Повесьте шляпку! Да вы не так! По по- ловицам надо! Разве вМоскве у вас другая манера? А я, знае- те, совсем не могу мыть пола, — знаете: поясница болит! Вы, наверное, с детства при- выкли?Молча глотаю слезы». «С утра на разбой... Часа в четыре сходятся. . . Сало, золото, сукно. . . Приходят усталые: красные, бледные, потные, злые. Мы с хозяйкой мигом бросаемся накрывать. Суп с петухом, каша, блины, яичница... Под лаской сала и масла лбы разглаживаются, глаза увлажняются. После грабежа — дележ: впечатле- ниями (вещественный дележ производится на месте)». «Вечером из-под меня вы- дергивают стул, ем свои два яйца без хлеба...» «Зовут на реквизицию... — Бросьте вы свои спички!.. Едемте с нами, без спичек це- лый вагон муки привезете...» Но Цветаева предпочита- ет пройти «тридцать верст пешком по стриженому полю, чтобы выменять ситец (розо- вый) на крупу». Для памяти записывает: «Мои два спут- ника уехали в бывшее имение кн. Вяземского: пруды, сады… (знаменитая, по зверскости, расправа)». Роднее всех «Меняла» она никакая, да и крестьянки неохотно рас- стаются с продуктами, хотя при слове «ситец» «загорание глаз, прояснение лбов, тяго- тение рук». «Разглядываю избу: все коричневое, точно бронзовое: потолки, полы, лавки, котлы, столы. Ничего лишнего, все вечное. Скамьи точно в стену вросли, вернее—точно из них выросли. А ведь и лица в лад: коричневые! Иянтарь нашей- ный! И сами шеи!» «Базар. Юбки —поросята — тыквы — петухи. При- миряющая и очаровывающая красота женских лиц. Все черноглазы и все в ожерельях. Покупаю три деревянных игрушечных бабы, вцепляюсь в какую-то живую бабу, тор- гую у нее нашейный темный, колесами, янтарь, и ухожу с базару — ни с чем...» Янтарь и куклы вызывают возмущение в отряде: «мо- сковка» явно с ума сошла. Тем не менее с горем пополам она выходила за свое скудное добро «18 ф<унтов> пшена, 10 ф<унтов> муки, 3 ф<унта> свиного сала». Она записы- вает: «Роднее всех (на 1000 верст отдаления!) бабы, с Марина Цветаева * * * Что другим не нужно — несите мне: Все должно сгореть на моем огне! Я и жизнь маню, я и смерть маню В легкий дар моему огню. Пламень любит легкие вещества: Прошлогодний хворост— венки — слова… Пламень пышет с подобной пищи! Вы ж восстанете — пепла чище! Птица-Феникс я, только в огне пою! Поддержите высокую жизнь мою! Высоко горю и горю дотла, И да будет вам ночь светла. Ледяной костер, огневой фонтан! Высоко несу свой высокий стан, Высоко несу свой высокий сан — Собеседницы и Наследницы! 2 сентября 1918 ФОТО ПАВЛА ОСТРЯКОВА