Липецкая газета. 2014 г. (г. Липецк)

5 № 209/24837/25 ОКТЯБРЯ 2014 ЛИПЕЦКАЯ ГАЗЕТА СЫНЫ ОТЕЧЕСТВА | Дело жизни Александра Эртеля Философские искания Степняка Владимир Петров Наш земляк, уроженец села Ксизово, теперь Задонского района, а когда- то Воронежской губернии, Александр Иванович Эртель (1855—1908) был замечательным писателем. Им создано несколько талантливых романов, но в большую литературу он вошел с двухтомником рассказов и очерков под названием «Записки Степняка», покоривших читателей пронзитель- ной художественной силой и честностью. Об Эртеле написано немало краеведческих статей, о нем вспоминают летописцы своей малой родины из районов области. В 60-е годы прошлого столетия в Липецком книжном издательстве выходила серия брошюр «Наши знатные земляки», в которой Эртелю посвящена работа А. Бело- церковского. Краеведы, как правило, исследовали жизненный путь писателя на родной земле, филологи давали оценку творчеству, анализи- руя его чаще в «свете» марксистско-ленинского учения. Современники его, литераторы народнического толка, также не избегали сектантско- партийных взглядов. Но Эртель — писатель особого склада: слова для него имели смысл только тогда, когда за ними «прозревалась» высокая цель, Дело. Не умозрительные иллюзии, а Дело, которое можно и должно исполнить. Эпоха По датам рождения и смерти писателя видно — его жизненный путь укладывается в очень сложную, полнуюдраматизма пореформенную эпоху в истории России. Он родился за шесть лет до отмены крепостного права (1861 год) и скончался спустя три года после русской бессмыслен- ной смуты 1905 года и поражения России в войне с Японией. Отмена крепостного права Алек- сандром II-Освободителем, при всем благородстве этогошага, не принесла ни крестьянству, ни стране ожида- емого успокоения. Крестьяне, вы- нужденные выкупать землю, деклас- сировались, формировали городской люмпен-пролетариат. Дворянство, лишившись экономической основы, рабочих рук, постепенно уходило с исторической сцены как влиятель- ная сила. Вакуум заполнялся нарож- давшейсябуржуазией. «Шестидесят- ники», бунтовавшие в середине сто- летия, выдохлись: идеал, к которому они стремились, оказался совсем не таким, как мечталось. На смену им пришли радикальные «восьмиде- сятники», взявшие на вооружение террор. Идеология «свободы» стано- вилась все более нетерпеливой, когда знамя «освобождения» у безвольных либералов перехватили большевики. Вот тогда лозунг «свободы, равенства и братства» наполнился живой че- ловеческой кровью миллионов тех, кого революционеры вознамерились освободить и осчастливить. В это время и проявился талант Александра Эртеля. Первая его большая работа, сборник «Записки Степняка», написана из наблюдений крестьянской жизни после отмены крепостного права—непосредствен- но на землях нынешней Липецкой и Воронежской областей. И стало ясно — в литературу пришел крупный писатель со своим взглядом, миро- воззрением, особенностями художе- ственного дара. Очерки и рассказы «Записок» от- личает какая-то щемящая, берущая за сердце интонация. Эртель словно уловил тоскливо-безысходный звук народной души, крестьянства, бро- шенного в пучину жизни без земли, а значит, и без цели существования. Привычный помещичий уклад был устранен, ярмо снято с шеи, а как жить дальше? Нужны были какие- то иные формы организации труда. Но вместо этого на свет божий вы- лупился сельский кулак, сельская буржуазия, разжиревшая, как правило, на продаже спиртного. Она-то и начала подгребать под себя крестьянские наделы, вваливалась в некогда недоступные дворянские усадьбы, рубила на дрова «вишневые сады», вешала на деревьях поро- дистых барских собак, ощипывала живьем павлинов, о чем писали впо- следствии З.Шаховская, И. Бунин и другие авторы. Лишь части дворянства удалось выжить, сохранить процветающие хозяйства, основанные на наемном труде и использовании технологий и сельхозоборудования, завезенных из Европы. Другие вкладывались в разного рода концессии, например в строительствожелезных дорог, о чем так замечательно писал наш земляк Сергей Терпигорев. Писателя лепит эпоха, время. Тут два пути для реалистичного осмыс- ления и отражения жизни: мертвен- ныйпозитивизмилихудожественное обобщение, поднимающее автора и читателей над «мерзостью бытия». Эртель отвергал позитивизм, хотя именно к этому склоняло его на- родническое окружение. Он видел жизнь иначе, зорче, объемней. И литературу понимал как труд, содер- жащий некую возвышенную цель и мечту, способствующую улучшению жизни людей. Создав свой замечательныйроман «Гарденины» (кстати, фамилия эта взята им не случайно, ее носила по- мещичья семья села Боринское Ли- пецкого района), а затем и «Смену» (многозначительное название), Эр- тель оставил литературную работу. Решение и мужественное, и честное: о чем он мог писать на переломе ве- ков? То, что происходило в России, то, что он наблюдал, — а глаза и ум его были остры, — не отвечало здра- вому видению жизни. Шел процесс разложения — государственного, общественного, идейного. В литера- туре распространялись тлетворные, порочно-сладостные ароматы дека- дентства Серебряного века — как потом красиво назовут этот период в истории отечественной словесности. Именно они, щекочущие чувства, так отличавшиеся от грубых запахов смазных сапог и пыльных поддевок ушедшего в небытие «нигилья» (так современники звали народников, революционеров-нигилистов), тре- вожили предчувствием великих по- трясений. Эртель умолк, занявшись хорошо знакомыми хозяйственны- ми, вполне земными и конкретными делами. Жизненный путь Его литературную судьбу, взгля- ды и понимание писательского тру- да сформировала жизнь — такой, какую он видел и знал с раннего детства. В Ксизово, где он родился, Эртель прожил до двенадцати лет. Были книжкиКольцова, Никитина, Толстого, Гоголя: азбуке научила мать. Были крестьянские сверстни- ки, сельский быт, природа. Отец занимал должность управляющего имением помещика Савельева, мать хозяйничала по дому. Она уговорила мужаотправить сынавВоронежскую мужскую гимназию. Тот собирался в путь, но в городе, встретив знакомо- го, закутил, махнул рукой на учебу сына и возвратился домой. В том же году отец получил место управля- ющего в усадьбе помещика Филип- пова в Бобровском уезде, пристроив пятнадцатилетнего подростка своим помощником. Именно Филипповка, отмечал Эртель впоследствии, стала для него хорошейшколойжизни: он был «своим» среди крестьян и дере- венской молодежи. В восемнадцать лет Александр начинает самостоятельную жизнь, устроившись конторщиком в по- местье Охотникова под Усманью. Здесь он пристрастился к чтению, став активным посетителем библио- теки, в создание которой много сил и средств вложил усманский купец Иван Федотов. Там же библиоте- каршей трудилась его дочь Мария, неплохо образованная девушка. Завязалось знакомство, и в 1875 году молодые люди обвенчались. По- пытались наладить свое хозяйство, сняв в аренду хутор. Дело, однако, не пошло — хозяйская жилка была, да не хватало жесткости, прагма- тичности в ведении дел: «хозяйство пошло у нас «через пень-колоду», — пишет Александр Иванович. — Это шло рядом с сознательной любовью к народу, к его нужде, печалям, забитости, обреченности. Как-то само собой такие сетования и такая любовь привели к тому, что я, одоле- ваемый литературным зудом (особая болезнь), избрал народ именно пред- метом своих писаний»... В Усмани он познакомился, все в тойже библиотеке, с писателемП.В. Засодимским, и тот высоко оценил дарование юноши. Так с его подачи увидели свет два первых очерка Эр- теля — «Переселенцы» в 1878 году и «Письмо из Усманского уезда» в следующем. Впрочем, литературные опытыЭртеля начинались со стихов, подражательных Некрасову, — стихотворением «Степь» и поэмой «Ночь на покосе», где оплакивалась безотрадность крестьянской жизни. А жизнь шла своим чередом: приходилось служить в имениях дворян Воронежской и Тамбовской губерний. В 1898 году Эртель пишет А.П. Чехову из хутора Емпелево, что неподалеку от станции Углянка на железной дороге Воронеж—Козлов: «Непрочная штука эта аренда. Я снял на три года. В эти три года мы все успели привязаться и к усадьбе, и к окрестным деревням... Но вот осенью срок, а с владельцами я не сошелся и придется уходить... Выне поверите, до чего это больно, и какая мрачная сторона нашей «разночин- ской» жизни эта невозможность «иметь свои дубы и липы...» Впро- чем, что я вам все про хозяйственное! Не знаю, почему, но мне приятно было узнать, что выворонежец... Все мы, начиная с деда-пруссака, чис- лимся мещанами города Воронежа, хотя горожанами никогда не были: и дед, и отец управляли барскими имениями». Благодаря Засодимскому он пере- бирается вПетербург заведовать сво- его рода «народнической» библио- текой, где собирались тогда многие Лев Толстой, Иван Тургенев, Глеб Успенский — круг литературных наставников Эртеля. Дом, где жил Эртель (фото Николая Нижегородова. Усмань, 2014 год). В центре — Мария Эртель, жена писателя. Крестьянам посткрепостного времени посвященымногие книги нашего знаменитого земляка. писатели-народники. Там он близко сошелся Глебом Успенским, Нико- лаем Златовратским. В 1880 году на квартире у Успенского Эртель знакомится с Иваном Тургеневым. Дружба с народниками определила и место в литературе, и писатель- скую позицию. «Когда я садился писать, — вспоминал он, — передо мною действительно вставала моя родина, сердце мое действительно горело любовью к ней и ненавистью к ее утеснителям и поработителям. Мне не раз случалось и плакать с пером в руках, и переживать минуты глубокого умиления». Так появились «Записки Степня- ка», где вскрываются хищнические методы наживы, отнюдь не дво- рянские, озлобление крестьянства, упрочение новых захребетников — кулаков и купцов в деревне, которые оказались намного беспощадней дворянско-самодержавного «угне- тения». Эртель все эти годы ищет «правду жизни». Из Самарской губернии, где проходил лечение ку- мысом, он пишет возлюбленной Ма- рии Огарковой: «И стал я тут совсем неуверенным. Да в чемже правда?— спросил я. — В либерализме? Соци- ализме? В политической экономии? И я не нашел ответа в своей душе!» Очевиден идейный тупик: разо- чарование в народничестве, недове- рие к марксизму. Оставались лишь стержневые убеждения—о честных земельных, экономических отноше- ниях, о политических свободах. Но как этого достичь? Не многое изме- нило и знакомство с ЛьвомТолстым: он критически отнесся к его учению и мировоззрению. Летом 1888 года, после краткого пребывания в Пе- тропавловской крепости и ссылки в Тверь, Эртель возвращается в Во- ронежскую губернию: поселяется на хуторе Лутовиново на Грязнуше, неподалеку от станции Графская, и упорно занимается литературным трудом. Вышли в свет роман «Волхонская барышня», драма «Бабий бунт» и другие произведения. А год спустя читателей ошеломляет его вели- колепный роман «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги», в котором исследуется то новое, что пришло в жизнь после великой ре- формы, что «врастало и брало сокииз старой дореформенной, униженной и развращенной крепостнической почвы». Это роман-предчувствие тра- гических последствий после отмены крепостного права: наступало время жестокой, пошлой и бессмысленной жизни, которую нес капитализм. Роман охватывает конкретную географию, а именно центрально- черноземные губернии, где при- ходилось трудиться Эртелю. По своей цельности, художественной достоверности, прекрасному языку, наполненности событиями, эртелев- скими интонациями, музыкально- стью роман «Гарденины» остается лучшим среди других произведений той переходной эпохи. Опубликовав еще один роман и повесть, он переезжает в име- ние помещиков Хлудовых, в село Александровку Моршанского уезда Тамбовской губернии, где занимает должность управляющего. Здесь-то Эртель фактически оставляет лите- ратурный труд навсегда. «В сущности, остается два пути: революция и жизнь в сфере нрав- ственного личного самосовершен- ствования,—размышляет он.—Для меня, например, такая дилемма не- разрешима: к революции в смысле насилия я чувствую органическое отвращение, второй путь мало меня интересует. Приходится искать тре- тьего пути, и пока я его еще не вижу, не нашел…»Искусство?Но для писа- теляонолишь«средство, анецель…». «Нужно искать правду, не оболь- щаясь личным чувством удачи, — писал он.—Нужно, прежде всего, не отрываться отжизни, не смотреть на нее с высотыдоктрины, а войти в нее. Вот с этой точки и противен мне те- перьПетербург, все эти публицисты, критики, писатели. Нужно войти в жизнь. А писательство не бросаю, но примусь за него лишь тогда, когда смогу сказать что-нибудь важное, значительное. Если теперь напишу что-нибудь для денег, напишу с со- знанием, что делаю гадость…» «Делать гадости» писатель не захотел. К тому же годы пережитой смуты, грядущей гибели страны — не для писательства. Разве что для холодных, беспристрастных наблю- дений… В потоке времени В 1909 году под редакцией М.О. Гершензона были изданы «Письма А.И. Эртеля», а затем и семитомное собрание его сочинений с преди- словием Л.Н. Толстого, который высоко оценил достоинства прозы Эртеля. «Для того, кто любит народ, — отмечал автор «Войны и мира», — чтение Эртеля — большое удо- вольствие. Для того же, кто хочет узнать язык народный, не древний, которым уже никто не говорит, и не новый, которым, слава Богу, гово- рят еще не многие из народа, а тот настоящий, сильный, где нужно — нежный, трогательный, где нужно — строгий, серьезный, где нужно — страстный, где нужно — бойкий и живой язык народа… тому надо не читать только, а изучать народный язык Эртеля». На смерть Эртеля в 1908 году в Москве откликнулся очерком «Из воспоминаний об А.И. Эртеле» писа- тель-народникН.Н. Златовратский. Он отметил характерные черты, присущие Эртелю: «некоторую до- бродушно-скептическую иронию» в общении, «преобладание в нем несколько практического взгляда на людские отношения». Что, по мнениюЗлатовратского, определило особый стиль его знаменитых «За- писок Степняка», «наиболее ценное и непосредственное его произведе- ние». Фрагменты писем, которые приводит Златовратский, также ярко характеризуют взгляды Эрте- ля на задачи литературного труда: «…хотелось мне противопоставить нынешним запросам от искусства… ту мечту, которая от Радищева, от Новикова и до сегодня составляла гордость русской литературы, ее характерное отличие от литератур западных, ту мечту, которой вы, в свою очередь, являетесь вырази- телем…». А далее, давая высокую оценку крупнымписателямЕвропы, Эртель утверждает твердо: путь за- падных литераторов для российских неприемлем: «с легкой руки кото- рых у нас так прививается якобы объективное созерцание жизни и понятие о писательстве как о ка- рьере…». Почти двадцать лет спустя по- сле воспоминаний Златовратского эмигрантская газета «Последние новости» в 1929 году публикует очерк И.А. Бунина «Эртель», где он счел нужным еще раз напомнить о крупном русском писателе. Осо- бое внимание Бунина привлекли те высказывания Эртеля, которые сбылись, свидетелем чего стал сам Бунин. «Тыскажешь: а всеже умели умирать за идею! Ах, умереть легче, чем осуществить… Одностороннее протестующее общество даже в слу- чае победы может принести более зла, нежели добра…О, горек, тысячу раз горек деспотизм, но отнюдь не менее горек, если проистекает от «Феденьки», а не от Победоносце- вых. Воображаю, что натворили бы «феденьки» на месте Победоносце- вых!» Советские литературоведы, темне менее, продолжали относить Алек- сандра Эртеля к писателям-народни- кам, к «страдальцам за народ». Как видим, клише это, идеологически обусловленное, никакой критики не выдерживает: писатель не заблуж- дался в иллюзиях, он был честен перед собой и Богом. * * * Рассказ о писателе на этом не заканчивается. В 1966 году во- ронежский литератор Олег Ласун- ский издал книгу «Власть книги. Рассказы о книгах и книжниках», одна из статей которой посвящена библиотеке Александра Эртеля. Книга попала в Лондон к его до- чери Наталье Александровне (в за- мужестве Дуддингтон), завязалась переписка. Из писем ее можно по- черпнуть более точные сведения о жизни семьи в имении Хлудовых, в Москве, о последних годах жизни писателя, его взглядах на происхо- дившее в России. Интереснейшая перекличка времен и поколений нашла впоследствии отражение в книге О. Ласунского «Литературные раскопки» (Воронеж, 1972). Имя Эртеля не забыто: его твор- ческое наследие остается в «Золо- том фонде» русской классической литературы. Трава забвенья ему не опасна. А вот интерес к лич- ности писателя возродить можно, это по силам сегодня. В Усмани сохранился дом купца Федотова, где жил Эртель. Усмань привечала многих писателей: здесь бывали и жили Завадовский, Засодимский, Ширяев, Задонский, Новиков-При- бой, Низовой, Парфенов. Но прежде всего Усмань — город Александра Ивановича Эртеля. А потому городу нужен литературный музей — для создания его есть все, требуется лишь созидательная воля власти и общественности. ” А писательство не бросаю, но примусь за него лишь тогда, когда смогу сказать что-нибудь важное, значительное. Если теперь напишу что-нибудь для денег, напишу с сознанием, что делаю гадость…» Александр ЭРТЕЛЬ.