Липецкая газета. 2014 г. (г. Липецк)

№ 199/24827/ 11 ОКТЯБРЯ 2014 6 ЛИПЕЦКАЯ ГАЗЕТА Владимир Петров Почти два века стихи и проза Лермонтова волнуют писателей, поэтов, исследователей его творче- ства. Новые поколения читателей с изумлением открывают для себя удивительный мир поэта. Лермон- тов — всегда загадка, тайна, ключ от которой не дается в руки. «По- чвы для исследования Лермонтова нет — биография нищенская, остается провидеть, — так писал Александр Блок. — Когда роют клад, прежде разбирают смысл шифра. Лермонтовский клад стоит упорных трудов». « Всесилен , как стихия …» В восьмидесятые годы прошлого века, отвечая на анкету «Литератур- ной газеты», писатель ВалентинРас- путин сравнилЛермонтова, наряду с Пушкиным, Толстым, Достоевским, с горнойвершиной, вышекоторойне- возможно подняться. Приблизиться —да, но не стоять на ее недоступной высоте. Волшебное сияние лермон- товских строк льется и льется с под- небесья сквозь годы и столетия, и их таинственное свечение продолжает тревожить людские души. О Лермонтове чаще говорят, как о поэте. Но и в прозе он столь же гениален. Блок в одной из своих статей вывел такую формулу рус- ской литературы: «Поэзия и проза, как в древней России, так и в новой, образовали единый поток, который несет на своих волнах, очень бес- покойных, но очень мощных, драго- ценную ношу русской культуры». Наследие Лермонтова невозможно разложить по разным руслам — это единый и мощный поток. В заметках «Душа писателя» Блок попытался дать свой ответ на вопрос: в чем секрет творческой при- тягательности писателя. «Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, —является чувствопути…Тольконаличностью пути определяется внутренний «такт» писателя, его ритм… Не- устанное напряжение внутреннего слуха, прислушивание как бы к от- даленной музыке есть непременное условие писательского бытия…» И далее уточняет существенное: «Толь- ко слыша музыку отдаленного «ор- кестра» (который и есть «мировой оркестр» души народной), можно позволить себе легкую «игру» — то есть творить». Лермонтов слышал эту музыку земли, оркестр души народной, но ему было доступно и звучание небес. Обостренный слух был дарован ему на краткий срок не случайно. Невоз- можно нести такой дар в сроки обыч- ной земной жизни, не рухнув. Но краткая жизнь его вместила гораздо больше, чемдолголетие многих. Есть в небесах небесные тела — «черные карлики», плотность которых чудо- вищно велика, отчего их вес столь же чудовищно огромен. Велика, очень велика плотность земных дней Лермонтова, воплотившихся в гениальную прозу и поэзию. Велико поэтому и притяжение. «Смерчивсегдавиталиивитают над русской литературой, —пишет Александр Блок. — Так было всег- да, когда душа писателя блуждала около тайны преображения, превра- щения». Здесь, в этой точке — про- зрение и бессилие писателя. Замечательно в размышлениях Блока о русской литературе объ- единение трех имен — Лермонтова, Гоголя и Достоевского: «в великой триаде хитрые и мудрые колдуны (Гоголь и Лермонтов — В.П. ) ведут под руки слепца» — Достоевского, воплотившего в своем творчестве «опыт страданий».Можно толькопо- дивиться проницательной мудрости Блока о «великой триаде» — все три гения объединяла всепоглощающая тайна преображения: религиозные искания Гоголя и Достоевского со- ставляли стержень их творчества, но и Ангел-Демон Лермонтова был обуреваем не той же разве страстью? «Печальный Демон, дух изгнания, летал над грешною землей…» Близость «мудрых колдунов», Гоголя и Лермонтова, подметил и глубокий мыслитель Василий Роза- нов. В творчестве обоих, отмечал он, много «явно чудесного, волшебства, загадок», здесьточка, «где всеобщий голос и всеобщий инстинкт указы- вает присутствие необыкновенно- го». Розанов конкретен: «Такими необыкновенными точками в исто- рии русского «духовного развития являются Лермонтов и Гоголь». По- чему? И дает ответ: «Обе они имеют параллелизм в себе жизни здешней и какой-то нездешней. Но родной их мир — именно нездешний», оба они обуреваемы «тоской видения» того, что недоступно взорам простых смертных. Отсюда — очарование их силы, магическое притяжение их творчества. Федор Тютчев в стихотворении «Не верь, не верь поэту дева…» по- своему выразил тайну лирической силыпоэзии, особенно ярко проявив- шейся в стихах Лермонтова: …Поэт всесилен, как стихия, Не властен лишь в себе самом… Вотще поносит или хвалит Его бессмысленный народ… Он не змиёю сердце жалит, Но, как пчела, его сосет… СЫНЫ ОТЕЧЕСТВА | К 200- летию со дня рождения Михаила Лермонтова Властитель дум « Ключ » Василия Розанова На наш взгляд, именно этот «ве- ликий и ужасный» философ ближе всех подошел к разгадке тайны Лер- монтова. Розанов копнул глубоко, и сквозь наслоения почвы блеснул лучик, отраженный от глубоких род- никовых вод. Невозможно, процити- ровав, не восхититься, не согласить- ся с его выводами и прозрениями. ВасилийВасильевич словно отыскал ключ к лермонтовской судьбе, повер- нул его в потаенный калитке и кое- что сумел подсмотреть розановским острым глазком. Его очерки «О писательстве и писателях» впервые изданы отдель- ной книгой двадцать лет назад, и немногие читали их, ведь Розанов в СССР был под запретом. Лермонтову в сборнике посвящены три статьи: «М.Ю. Лермонтов (К 60-летию кон- чины)», 1901 год; «Пушкин и Лер- монтов», 1914 год; «О Лермонтове», 1916 год. Это о самом поэте. Есть и другие работы, где анализируется его творчество. «Им бесконечно интересовались прижизни и сейчасже после смерти. О жизни, скупой фактами, в сущ- ности — прозаической, похожей на жизнь множества офицеров его времени, были собраны и записаны мельчайшие штрихи. И как он «вошел в комнату», какую сказал остроту, какшалил, какие унего бы- вали глаза—о всемспрашивают, все ищут, все записывают, а читатели не устают об этом читать. Стран- ное явление. Точно производятобыск в комнате, где что-то необыкно- венное случилось. И отходят со словами: «Искали, все перерыли, но ничего не нашли». Искали, по словам Розанова, пружину от таинственного ящика — и не нашли, хотя присут- ствие ее в комнате для всех ощутимо. Все «неутомимо кружатся вокруг явно чудесного, вокруг какого-то маленького волшебства, загадки». Кружатся и посейчас. Розанов, сопоставляяЛермонтова с Гоголем, утверждает: оба они были «рабысвоеймиссии».Лермонтов это- го и не скрывал (а Блок, напомним, писал «о чувстве пути») в стихотво- рении «Есть речи — значенье», он пишет о некоем неземном звуке. Не кончив молитвы, На звук тот отвечу И брошусь из битвы Ему я навстречу. То есть, рассуждает далее Роза- нов, «над ними (ГоголемиЛермонто- вым— В.П. ) был авторитетсильнее земного, рационального, истори- ческого. Они знали «господина» большего, чем человек…» Лермонтов слагает целый миф о нем, о мучаю- щем его Демоне. Но и одновременно созидает «ряд подлинных молитв, оригинальных, творческих, неподра- жаемых, как «Отцыпустынники…». А стихотворения «Выхожу один я на дорогу», «Когда волнуется желтею- щая нива», «Я, Матерь Божия», «По небу полуночи» Розанов назвал гим- нами, страстными и тревожными, «звездными», узрел у Лермонтова чувство сверхъестественного, напря- женное, яркое до последних границ возможного. Ах, как блистательно оценивал Василий Васильевич нашего гения: «Язык его тверд, отчеканен, про- сто он перебирает свои богатства, он ничего не похищает, он не Пу- гачев, пробирающийся к царству, а подлинный порфирородный юноша, которому осталось немного лет до коронования. Звездное и царствен- ное — этого нельзя отнять у Лер- монтова.., он владел большим, чем мы...» Коронование состоялось — убий- ством на дуэли: терновый венец был одет. «Час смерти Лермонтова, — пишет Розанов, — сиротство Рос- сии». Однако, король мертв, но ко- роль жив! «Лермонтов был чистая, ответственная душа. Он знал долг и дал бы долг. Но как великий поэт. Он дал бы канон любви и мудрости. Он дал бы «в русских тонах» что- то вроде «Песни Песней, и мудрого «Экклезиаста», ну и тронул бы «Книгу царств...» И все кончил бы дивным псалмом. По многим, мно- гим «началам» он начал выводить «Священную книгу России»… Вот до каких головокружитель- ных высот мог бы подняться Лер- монтов, утверждал Розанов, если бы не роковая дуэль. Однако замысел Творца был иным: и Лермонтов ис- полнил его до конца... Взирая на вершины Вернемся к «великой триаде» Блока. Как Гоголь и Достоевский оценивали творчество Лермонтова? Тут немало любопытного. Гоголь, как известно, первый свой поэтический опыт, изданную идиллическуюпоэму «Ганс Кюхель- гартен», со стыдом сжег. Но поэтом лирическимостался—в прозе. Одна- ко в оценке поэзии Лермонтова был суров: «Ни одно стихотворение не выносилось в нем, не возлелеялось чадолюбноизаботливо, не устоялось ине сосредоточилось в себе самом; са- мый стихне получил еще своейтвер- до личности и бледно напоминает то стих Жуковского, то Пушкина, повсюду излишество имногоречие. В его сочинениях прозаических гораздо больше достоинства. Никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой». Любопытнейшая оценка, данная Го- голем спустя пять лет после смерти поэта. Но с первой частью ее трудно согласиться, не правда ли? А вот Достоевский оценивал по- эзию Лермонтова иначе. Приведя одну, всего лишь одну строчку из стихотворения (вариантов) поэта «Из Байрона»—«Непроходимыхмук со- бор!» —Федор Михайлович утверж- дал: «ЭтогонетуБайрона. Асколько тутсилы, величия!Целаятрагедия в одной строчке. Молчком, про себя... Одно это слово «собор» чего стоит! Чисто русское слово, картинное. Удивительные эти стихи! Куда выше Байрона...» (такова запись ска- занного Достоевским — В.П. ) Учтем, это говорил человек, спол- на испытавший «опыт страданий». Хотя и Гоголь познал горечь такого опыта по-своему. Достоевский вы- сказался всего лишь об одном стихот- ворении Лермонтова, словно произ- вел лабораторный опыт с каплей во- ды, чтобыпознать ее свойства во всем океане. Этого, думается, достаточно. Гогольже, навсегда плененный гени- ем Пушкина, судил так как судил, ничуть впрочем, не умаляя величие поэзии Лермонтова. О прозе его после Гоголя писали многие — и всегда с восхищением. Иван Тургенев (опять же в передаче современника— В.П. ), правда, нахо- дил некоторые ее недостатки, скорее риторические, чем действительные: «ИзПушкинацеликомвыработался Лермонтов—таже сжатость,точ- ность и простота. Но уЛермонтова кое-где проглядывает рисовка, он как будто красуется.., унего еще дру- гой недостаток: в «Княжне Мэри» есть точно отголосок французской манеры. Зато какая прелесть «Та- мань»! Но и там он иногда красует- ся…» — запись 1878 года. Что тут можно сказать? Разве то, что Лермонтов вряд ли так хорошо знал «французскуюманеру» письма, как Тургенев, большую часть жизни проведший во Франции. Рисовка? Ведь и отстраненность автора от героев повествования иногда можно назвать «рисовкой». Лермонтов в об- разы своих героев вкладывал и себя, он сам был «героем своего времени». Твой стих, как Божий дух, носился над толпой, И отзыв мыслей благородных Звучал, как колокол на башне вечевой, Во дни торжеств и бед народных… Это строфа из стихотворения 1838 года «Поэт». Здесь тоже рисовка? Нет, конечно, поэт четко обозначил идеальный образ, канон, о котором упоминал Розанов. И в стихотворе- ниях, и в прозеЛермонтов этот канон установил — как власть имеющий. Преодолеть его невозможно, тем более в наше грозное время. Вален- тин Распутин был прав, говоря «о недостижимости вершин», одна из которых — Лермонтов. Мистический гений Невозможно здесь не коснуться взглядов наЛермонтова двух автори- тетныхпредставителейэпохирубежа XIX-XX веков — критика Сергея Андреевского и писателя Дмитрия Мережковского. Первый в работе «Лермонтов. Ха- рактеристика» исследовал сверхчув- ственную сторону дарования поэта. Второй, в статье «М.Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества», обозначил «ницшеанство», ярко проявившееся в его характере и судьбе. Два взгляда, две оценки, отражающие две грани гения. Статьи глубокие, требующие сосредоточенных раздумий и, в сущ- ности, дополняющие друг друга, хо- тя публикации их разделяют почти два десятилетия. «Этот молодой военный, в ни- колаевской форме с саблей через плечо, с тонкими усиками, вы- пуклым лбом и горькой складкой между бровей, был одной из самых феноменальных поэтических на- тур. Исключительная особенность Лермонтова состояла в том, что в нем соединялось глубокое понимание жизни с громадным тяготением к сверхчувственному, —писалАндре- евский. Иутверждал: —Нетдругого поэта, который бытак явно считал небо своей родиной, а землю—своим изгнанием, …прирожденная Лермон- тову неотразимая потребность в признании иного мира разливает на всю его поэзию обаяние чудной, божественной тайны». Этот посыл затем разрабатыва- ется Андреевским тщательно и до- казательно. «Человек не от мира сего… во всей своей поэзии оставил глубокий след своей непреодолимой и для него совершенно ясной связи с вечностью»; «неизбежность высше- го мира проходит полным аккордом через всю лирику Лермонтова. Он сам весь пропитан кровной связью с назвездным пространством. Здеш- няя жизнь — ниже его», — это лишь часть выводовАндреевского, подкре- пленного тщательныманализомряда его стихотворений и поэмы«Демон». Мистическое «видение» другого мира (советский лермонтовед С. Ан- дреев-Кривич целую книгу о нем назвал «Всеведенье поэта» — В.П. ) и определило многое в характере и поведенииЛермонтова, его обращен- ность к идеалам, находящимся вне земных пределов, его пессимизм, который есть «пессимизм силы, гор- дости, пессимизм божественного ве- личия духа» — утверждает критик. И далее очень сильное заключение: «Под куполом неба, населенного чудной фантазией, обличение вели- кихнеправд земли есть, в сущности, самая сильная поэзия веры в иное существование! И чем больше лет звучитлермонтовское страшное«И скучно, и грустно» на земле — тем более вырастает в наших глазах скорбная и любящая фигура поэта, взирающая на нас глубокими очами полубога из своей загадочной веч- ности...» В работе Мережковского также немало проницательных умозаклю- чений. Загадочность, тайну поэзии Лермонтова он выразил в сравнении с творчеством Пушкина: «Пушкин —дневное, Лермонтов—ночное све- тило русской поэзии. Вся она между ними колеблется, как между двумя полюсами — созерцанием и дей- ствием». Далее Дмитрий Сергеевич выстраивает статью, отталкиваясь от утверждения философа и поэта Владимира Соловьева, который уви- дел в Лермонтове родоначальника «ницшеанства»: «Глубочайший смысл деятельности Лермонтова освещается писаниями его ближай- шего преемника Ницше». И осудил Лермонтова за богоборчество. Выводы Мережковского идут дальше, он утверждает, что поэт не мог преодолеть христианства, «потому что не прошел и не испол- нил его до конца». «Нет никакого сомнения в том, что Лермонтов идет от богоборчества, но куда — к богоотступничеству или к богосы- новству», — задается вопросом он. ДействительнолиДемон есть дьявол, непримиримый враг Божий?Кто он? «Не одно ли из тех двойственных существ, которые в борьбе дьявола с Богом не примкнули ни к той, ни к другой стороне? — не душа ли самого Лермонтова в той прошлой вечности, которую он так ясно чувствовал?» — вопрошает Мереж- ковский. И заключает: «Лермонтов шел к богосыновству, устремляя «неземную любовь» к земле». Статья Мережковского написа- на в смутные годы России: между усмиренным бунтом 1905 года и предощущением трагедии Первой мировойвойны, последующегокраха всех устоев Российской империи, а потому взгляды его на Лермонтова как бы произрастают из проекции на состояние общества той эпохи. В сущности, она стала предтечей знаменитого сборника «Вехи», кол- лективного труда мыслителей о тогдашнем состоянии русского на- рода, его отношению к Богу, о месте интеллигенции в судьбах страны. Разумеется, две работы, о которых коротко сказано выше,—лишь часть огромного пласта оценок Лермонто- ва. Мы обратились к ним лишь как наиболее ярко отражающиммасшта- бы и глубину исследований. К упрощению и опошлению После революции генезис взгля- дов на Лермонтова и его творчество резко полевел. Александр Луначар- ский узрел в нем «эхо»: «Лермонтов являетсяпоследними глубокимэхом декабристских настроений». Тем самым задав вектор последующим оценкам—линейным, упрощенным, с явно выраженными тенденциями «подогнать» творчество гения под революционные идеипереустройства мира, где особое место отводилось «программному» стихотворению «Прощай, немытая Россия». Писали, например, такое: «Лер- монтовский опыт» был воспринят революционно-демократической (?) культурой, переработан ею и раз- вит». Во что переработан и каким образом развит — сформулировать трудно. Разве по плодам «развития» судить? Попытка «опростить» великое на- следие гения, приземлить, втиснуть в очередную идеологическую химе- ру, — занятие спекулятивно-безна- дежное: не сроешь Эверест лопатой! А потому воспринимать творчество поэта, как и самого Михаила Юрье- вича, надо таким, как вылепили его судьба и эпоха. Он, на наше счастье, надмирени в любом социально-поли- тическомпереустройстве остается ге- ниальным сыном России и русского народа, сквозь горечи и разочарова- нияжелавшего только добра Родине. Икак человек действия он сражался за Россию, предвидя на столетия вперед тяжкие испытания, которые придется пережить потомкам. Он и сегодня, — властитель дум, —вновь и вновь обращается к «жал- кому человеку»: Чего он хочет?.. небо ясно; Под небом много места всем: Но беспрестанно и напрасно Один враждует он… Зачем? КОЛЛАЖ НИКОЛАЯ ЧЕРКАСОВА «Этот молодой военный, в николаевской форме с саблей через плечо, с тонкими усиками, выпуклым лбом и горькой складкой между бровей, был одной из самых феноменальных поэтических натур». ”