Липецкая газета. 2014 г. (г. Липецк)

БЫЛОЕ № 128/24756/ 3 ИЮЛЯ 2014 ЛИПЕЦКАЯ ГАЗЕТА 29 Анатолий ЛЫСКОВ Жертвы «Правда —точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье» О. Бальзак Ф едор Иванович сидел в своем генеральском кабинете перед рас- крытым уголовным делом, только что полученным из архива, и внимательно вчи- тывался в пожелтевшие от времени страницы. Он ждал этого часа более тридцати лет, потому что не мог не узнать правду о близком ему человеке, с ко- торым, как и со многими со- отечественниками, случилась великая трагедия двадцатого столетия. Эта трагедия — полити- ческие репрессии: период в истории страны, когда в считанные часы по чьему-то навету или злой воле любой, самый честнейший человек мог быть тайно или публично назван врагом народа. Среди сотен тысяч репрес- сированных — его любимый и единственный дед Смирнов Егор Николаевич. Титульный лист дела №30317выгляделпасмурным предвестником зловещего со- держимого: «по обвинению Смирнова Егора Николаеви- ча, том 1, начато 5 августа 1937 г., окончено 11 августа 1937 г.»… Федор Иванович вспом- нил, что всегда следовал со- вету деда: нещадить себя ради правды. И не щадил. Однажды он оспорил уст- ное указание заместителя прокурора Михайлюка Ми- хаила Иосифовича, и тот, возмутившись строптивостью молодого следователя, тоном, не терпящим никаких возра- жений, сказал: — Вот что, молодой чело- век, запомни на всю оставшу- юся жизнь: если еще раз ты позволишь себе оспаривать мои указания, то у тебя бу- дут большие неприятности в будущем. Я тебе такую характеристику напишу, что уже никогда не удастся исправить. За всю свою тру- довую жизнь не отмоешься. Никогда! Подчеркиваю: ни- когда! Запомни это! Запомни и учти — бумага не ржавеет! Эта тирада, прозвучавшая из уст с оскорбительным уда- рением на слове «ты!» челове- ка, укоторогоФедор«учился» тому, как не надо работать, произнесенная в семидесятые годы двадцатого столетия, спустя почти полвека после страшных тридцатых годов, обожгла душу: от нее веяло угрожающей жестокостью исполнителя репрессий. К сожалению, и в на- стоящее время под видом противодействия коррупции раздаются призывы к более наступательному использова- нию следственного аппарата страны… Дочитав постановление об избрании меры пресечения в отношении деда, Федор Ива- нович вспомнил слова давно ушедшего на пенсию замести- теля прокурора, исписавшего немало «нержавеющей», по его словам, бумаги, которая, как видно из дела, часто была с орфографическими ошибка- ми, усиливающими и без того гнетущее впечатление. «… Смирнов Егор Никола- евич, 1883 г. рож., д. N-ка, N-го района, N-ской обла- сти, кулак, достаточно изо- бличается в том, что будучи враждебно настроенным к существующему строю, систе- матически «провадил» среди населения контрреволюци- онную агитацию, оскорблял и клеветал на вождей партии и руководителей Советского правительства, «восфалял» врагов народа: Тухачевского, Уборевича и других, предска- зывал скоруюгибельСов. Вла- сти, а потому руководствуясь 128, 129, 146, 147 и 158 ст. ст. УПК постановил: гр-на Смир- нова Е.Н. привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 п. 10 УК, мерой пресечения спосо- бов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в N-кой тюрьме.» Запись удостоверена долж- ностными лицами НКВД (Народного комиссариата внутренних дел) и подписью деда об ознакомлении с до- кументом. — Бумага действительно не ржавеет, — сказал генерал вслух, — хотя и приобретает цвет, похожий на ржавчину. После прочитанногоФедор Иванович никак не мог успо- коиться. Мысли, вытесняя одна другую от прошлого к настоящему и от настоящего в прошлое, как бы подталкива- ли к переоценке человеческих ценностей. «Об этом надо непременно писать, — думал он, — тру- бить во все колокола, предо- стеречь всех на будущее. Дед оказался на изломе истории, и я сейчас на подобном изломе. Как же бывает досадно, когда слышишь в ответ на постав- ленный вопрос тележурнали- ста «Кто такойСталин?»: «Это местный мафиози, который контролирует бизнес в палат- ках около метро». «Не знать, кто такой Ста- лин, — грех. Не знать Исто- рию своего Отечества — грех вдвойне. Если ржавый ме- талл выбрасывают на свалки, сдают в металлолом или по рекомендациям стариков в деревнях закапывают в землю с благими мыслями повы- сить урожайность яблонь, то выбрасывать, сжигать или уничтожать такие пожелтев- шие страницы будет великим грехом, — продолжал свои грустные размышления гене- рал. — Сколько же трагедий случилось в стране?!»… Д еревня, где последние годы проживал дед, всегда притягивала юногоФедю своими простора- ми, запахами подсыхающего сена, тайнами леса и, главное, всепоглощающей свободой. Днем — свободой пере- движения: не надо ни у кого спрашивать, можно ли пойти погулять. Свободой действий: делай, что душе угодно, хо- чешь — строй шалаш в саду или сооружай наблюдатель- ный пункт военного разведчи- ка высоко в кроне дуба возле бани. Вечером — свободой по- сещения сельского клуба, подобно взрослым, где кино- механик крутил очередной фильм под шум привезенного с собой генератора, так как об электричестве в деревне еще только мечтали. Свободой чтения: у дедуш- ки был огромный сундук, полностьюнабитый книгами, преимущественно для взрос- лых. Никто не запрещал брать любую книгу. —Пустьчитает,—говорил дед, — умнее будет. — Там встречаются ин- тимные сцены, — возражала тетушка, относившая себя к сельской интеллигенции. — За чтение интимных сцен в тюрьму не отправляют, — обрывал всякие разговоры о запретах дед, — а вот за по- литические — бывает всякое, по себе знаю. Что знал дед по себе — всегда оставалось загадкой. Несколько раз Федя уже готов был задать вопрос деду о том, что, мол, тот знает по себе, но всякий раз его резкий ответ тетушке делал деда за- думчивымимолчаливым.Как говорили: не подступись. Поэтому он с удовольстви- ем брал дозволенную книгу, уходил в устроенныйимв саду шалаш, где с упоением зачи- тывался очередной книгой. Он, например, раньше дру- гих узнал из книг, что детей приносит в дом не аист и что их рождают мамы. А аль- манах «Северные цветы» в виде маленькой книжечки со стихами А. С. Пушкина часто носил с собой даже на пастбище. С помощью книг взрос- ление проходило быстрее и интереснее... Федор Иванович читал и перечитывал документы, написанные дедом, почерк которого он мог узнать среди тысячи почерков: четкий, с правильнымнаклономвправо и по-особому написанными буквами «ч» и «у». Грамот- ное, чуть ли не по-английски последовательное, расположе- ние слов в предложениях. Не- ожиданно он подумал о том, что из писем деда получилось бы хорошее пособие изучаю- щим русский язык: особенно по расположению главных членов предложения и рас- становке знаков препинания. В первом протоколе до- проса в строчке, признаете ли вы себя виновным в пре- ступлении, предусмотренном статьей 58.10 Уголовного кодекса, дед написал: не при- знаю. И два раза подчеркнул. О пасная это была ста- тья — контрреволю- ционная агитация и пропаганда. Ее применение было возможно практически против любого неугодного человека. Федор Иванович вспом- нил, как во время активного пересмотра уголовных дел о массовых репрессиях ему пришлось ознакомиться с ма- териалами дела о «контррево- люционном кашле». Человек был репрессирован только за то, что доносчикам показа- лось его покашливание под- ражанием покашливанию... Сталина. Нынешние пародисты на- верняка не выходили бы из тюрем за подражание совре- менным политикам. Но мысли о деде вернули Федора Ивановича к изучае- мому делу. «Виновным не признаю, — писал дед. — Это чушь. Я не оскорблял Сталина. Я знаю доносчиков. Они не умеют ра- ботать сами и разлагают кол- хоз. Прошу, гражданин сле- дователь, изучить документы. Выузнаете, что я был первым, кто вступил в колхоз «Заветы Ильича», сдав в общую соб- ственность лошадь, корову, сеялку, веялку, мотовилку и конную борону. Хотя у меня была семья из десяти едоков: меня, жены, трех ее дочерей от первого мужа, погибшего в первуюмировуювойну, трех дочерей и сына собственных и слепой матери жены — я первым откликнулся на при- зыв партии и правительства объединяться в колхозы. Я оставил дома только одну корову: слабых здоровьем ма- лых детей надо было ставить на ноги, отпаивать молоком. Одну дочь, к сожалению, не уберегли. А то отдал бы и по- следнююкорову. Я отдал поч- ти все сено в колхоз. Теперь вы обвиняете меня в контрре- волюционной агитации. Сам факт обвинения меня в этом есть не что иное, как работа против преданных партии и нашей стране людей. Я более двадцати лет проработал на шахтах Донбасса, приобрел профессиональную болезнь легких. Переехал в деревню, чтобы как-то продлить жизнь себе и сделать ее достойной детям. Вы арестовали меня прямо в поле, когда я, от- кашливаясь и отхаркиваясь от тяжелого для меня труда косаря, готовил сено на зиму, для кормежки скота. Это не по-человечески!» «Зря Вы упорствуете, гражданин Смирнов, — за- писал в протоколе следова- тель НКВД, — обязан еще раз задать вопрос: призна- ете ли Вы себя виновным в контрреволюционной аги- тации и пропаганде — пре- ступлении, предусмотренном статьей пятьдесят восемь со значком десять Уголовного кодекса РСФСР?» «Нет, виновным себя не признаю, я честен перед моей страной», — ответил дед… Однажды Федя спросил бабушку Настю, почему дед после перепалки с тетей Аней становится каким-то чужим. — Оболгали его, внучек. Недобрые люди донесли на него. Разлучили с нами на целых десять лет. По поли- тической статье. Не дай бог, кому-то пережить такое. Подрастешь, он тебе сам все расскажет. Он все время пи- шет руководителям нашей страны, хочет восстановить справедливость.Поканеполу- чается. Вот они становится от- чужденным. Начинает думать всякое... (Продолжение в следую- щем номере). Беспощадный в правде Кто-то однажды метко подметил: талантливый человек та- лантлив во всём. Превосходный юрист, автор десятков законопроектов, об- ретших силу федеральных законов, член Совета Федерации от исполнительной власти Липецкой области Анатолий Лысков обладает еще и писательским даром. В свое время наша газета публиковала отчеты и репортажи липецкого сенатора с заседаний верхней палаты Российского парламента. А совсем недавно Анатолий Григорьевич передал в редакцию «ЛГ» рукопись своего рассказа. Это почти документальное повествование. Без сомнения ав- тобиографическое и оттого написанное проникновенно и честно. Это портрет на фоне времени. Всего лишь одна человеческая судьба в жизни миллионов, попавших в молох страшных ре- прессий 30-х годов ХХ века. Рассказ подкупает своей беспощадной правдой. Порой горь- кой, но поучительной. Как напоминание об этом — эпиграф, выбранный автором.