Липецкая газета. 2005 г. (г. Липецк)

^ Ч е л о в е к среди людей Коснисьрукойруки... «Почти что как родные братья...» В центре Виталий Селищев. ФОТО ИЗ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА. Распахнутые голубые глаза, радушная улыбка — дверь мне открыл сам хозяин: «Ну и денек же выбрали! Шибко замерзли?.. Нет-нет, пальтишко в комнату возьмем, а то настынет. Я уже и чайку вскипятил...» Он знал, какая жуткая пурга беснуется за окном, мог догадаться, по каким сугробам я лезла, —он только ничего этого не видел. И меня, стоявшую совсем рядом, —тоже. ... Зрение у Виталия Ива­ новича начало падать неожи­ данно. Даже сам вроде как и не понял, пока механик не остановил однажды: «Ты слу­ чайно не выпивши?» Шел по цеху и на что-то наткнулся. Потом это повторилось... Он по-прежнему трудился на Новолипецком комбинате, был опытным газоэлектро- сварщиком и по-ребячьи ра­ довался «идеальным шовчи­ кам». Даже когда явственно почувствовал, что угол зре­ ния сужается, когда врачи начали проводить обширное обследование, все поторапли­ вал их: «Мне на работу пора!» А время немилосердно отни­ мало у него любимое дело. Лучшие липецкие врачи, спе­ циалисты в клинике Федоро­ ва не обнадежили: атрофия зрительного нерва прогресси­ рует, и помочь никто уже не сможет. День, когда весь мир сом­ кнул ся в черной пустоте, пришел, как и все другие, не спросясь. И кто бы мог ска­ зать ему, как жить дальше? Это для других, для всех, кто рядом, был обычный день... О том, что он пережил, Виталий Иванович не обро­ нил ни слова. Только встал вдруг и вышел в соседнюю комнату . Когда вернулся , протянул мне фотоальбом: «Вот, посмотрите... Я тогда подумал, что люди ведь и без рук, без ног живут»... Снимки поразили меня: на всех, абсолютно на всех, незрячий человек — улыба­ ется! В кругу семьи, с люби­ мой внучкой у елки, с друзь­ ями на рыбалке... Господи, а как же рыбу-то ловить по­ лучается? — Получается! Мне толь­ ко мотыля зимой трудно на­ саживать. Лунки сам бурю. А летом вообще все могу. Я Мужиков, — рассмеялся, — часто облавливаю. О рыбалке у нас разговор особый вышел. Снасти Вита­ лий Иванович убирает нена­ долго: как только выходной у кого-нибудь из приятелей, тут же звонят — собирайся! Игорь Черкашин еще попро­ сит, чтоб семечек на его долю пожарил. А все остальные хлопоты — транспорт, на­ живки, прикормки там вся­ кие и прочее — друзья берут на себя. Видно, он вправду рыбак удачливый. Виталий Ивано­ вич показал мне пойманную накануне щуку: едва умести­ лась в морозилке «Стинола», в аккурат с угла на угол. А когда в позапрошлом году областные соревнования на Матыре проводили, его улов даже телевизионщиков при­ влек. Все расспрашивали да снимали — через полчаса лишь разобрались, что Сели­ щев незрячий. Но только... Только мы ведь совсем не о рыбалке вели с ним речь! О друзьях его. О тех, кто вместе с же­ ной Зоей Владимировной, со всей семьей понимал и под­ нимал Виталька, как они его зовут, в самые трудные дни. Когда он ослеп, иным, с кем общался раньше, ненужным оказался. Но истинные дру­ зья только ближе стали. У него их много, и Виталий Иванович очень боялся не упомянуть кого-то. Сосредо­ точившись, загибал пальцы: КбЛя Кобылкин — лучший друг... Женя Герасимов '— давний друг... У Коли Воро­ бьева доброты на весь Липецк х ватит ... Игорь Черкашин звякнет: «Виталёк, сейчас прилечу» — значит, с какой- либо помощью... А еще Сер­ гея Ширнина не забудьте, Толю Литвинова и Женю Савушкина. И Игоря Шики- на, Олега Петровых... Простите, друзья , если кого-то я все же пропустила. Но точно знаю: не было бы в его жизни больше ни желан­ ных рыбалок , которые он называет праздником, ни пе­ сен, которые так любит петь, ни плясок, когда пол под ним ходуном. И не был бы так крепок его характер , и не писал бы он стихи — если бы не вы. Помните, на рыбалке, прямо на льду, он читал по­ священное вам: Я не люблю, когда мне говорят — слепой, И презираю подхалимов, Когда в глаза — к а к будто бы с тобой, А за спиной, кривясь, проходят мимо. Я уважаю тех друзей, Которым памятны и даты, и понятья. П о зову первому придут на помощь мне Почти что к а к родные братья. Пусть не совсем умело, он писал это сердцем. Читал от души. И долго молчали, тихо вздохнув, рыбаки, по-мужиц­ ки скупясь на эмоции... У меня, если честно, пред­ ставление о рыбацких компа­ ниях издавна было опреде­ ленное. Когда-то, еще в юно­ сти, наткнулась в «Новом мире» на такие строчки: Сидят у лунок рыбаки — Черны на ледяной эмали, Поймать пытаясь то, Что в ж и зни проморгали... Запомнила , потому что смешно показалось. Сейчас едешь порой в крепкий мо­ розец по Петровскому мосту: сгорбились на льду, голубчи­ ки . «Ну-у, чокнуты е» , — только и скажет кто-нибудь в автобусе. Остальные обыч­ но молчат — потрут заинде­ велые окна и лениво взгля­ нут наружу: да много-то как! Меня же другая мысль теперь посещает: «Холодно ведь им ...» А может, и не холодно, привыкли. Но те­ перь, заимев по жизни массу друзей и знакомых, увлечен­ ных рыбалкой, я давно уже не отношусь к ним как к чок­ нутым. Надежные, интересные, романтичные, талантливые... Не поверите: совсем недавно мне попал в руки листочек со стихами — как раз на ры­ балке вроде где-то переписа­ ли. Прочитала — и вздрог­ нула. Я не люблю, когда мне говорят — слепой. Я виж у все равно. Я суть и совесть вижу. Я знаю, кто идет недоброю тропой, И в черноте моей ловлю их взгляд бесстыжий. Я знаю наперед, когда, и кто, и где, О совести забыв для денег и уюта, Готов предать друзей в печали и беде, Готов в кусты шмыгнуть в тяжелую минуту. Н о виж у и пойму, ничуть не ошибусь, Поскольку и в очках слепца я очень зорок, Того, кто разделил с людьми и труд, и грусть, И этот человек мне близок, мил и дорог. Могу только догадывать­ ся, каким неведомым обра­ зом стихи Виталия Селище- ва зазвучали по-новому, кто их, так сказать, отредакти­ ровал. Но ведь как точно пе­ редана суть того, чем живет этот человек, о чем думает, чему радуется! — Вы знаете, что это та­ кое? — Виталий Иванович достает из шкафчика дере­ вянную утварь. — Веселка... — А это? — мое молча­ ние его рассмешило. — Да тоже веселка! Только одна для грибов, а другая для ква­ са. Моя работа... Потом показал мне отлич­ ный кухонный нож. Одеж­ ную вешалку я вообще долго из рук не выпускала: ну как можно так здорово сделать, так идеально рассчитать, ни­ чего не видя, угол скоса пле­ чиков? Виталий Иванович дей­ ствительно умелый мастер. («По секрету» просветил меня: кто на велосипеде на­ учился ездить — никогда не разучится). Своими гладень­ кими веселками уж полсела Богородицкое, где дачка у него, обеспечил. За труды кринку молока может при­ нять, яичек свеженьких. — Бери, говорят, Виталь, — не купленое. А мне-то как приятно! Значит, я кому-то н уж ен ... Но видели б вы, какие вещи делают в Воло­ коламске, — вот где чудо! Чудо Виталий Иванович «видел» на ощупь в Центре реабилитации слепых. И сам многому там научился. На машинке, например, печата­ ет всеми десятью пальцами. Назавтра как раз опять со­ бирался туда же, в Подмос­ ковье. Теперь новую цель себе поставил: научиться са­ пожному мастерству. — Вы знаете, — признал­ ся, — вот это и возвращает к жизни. Мы и в своем, липец­ ком, обществе слепых стара­ емся себе интересные дела придумы вать . Поговорите хоть с Николаем Александ­ ровичем Сарычевым, предсе­ дателем нашим, или с Оль­ гой Ивановной Карзановой, специалистом по реабилита­ ции, — они вам расскажут, какие замечательные у нас бывают литературные вечера, как ая самодеятельность. А то, что мы незрячие... Виталий Иванович нео­ жиданно протянул руку: — Дайте вашу ладонь, — и слегка сжал мне пальцы. — Мы, когда встречаемся, всегда прикасаемся друг к другу доками. Это не ритуал — так ближе чувствуешь че­ ловеческое тепло. Нам нельзя без него... Я поняла. Странно: совсем не заме­ тила, сколько времени мы проговорили. И сейчас не могу вспомнить. Когда соби­ ралась к Селищеву, было, признаюсь, какое-то смутное ощущение невольной вины перед ним. В голову лезло известное, чеховское, что че­ ловек не может быть всю жизнь здоров, что после сча­ стья его всегда ожидают не­ счастья и потери. Но об этом же не скажешь! А мы и не говорили. С первой минуты Виталий Ива­ нович увлек меня рассказом о семье, о друзьях. (Друзья, кстати, то и дело звонили). Мы пили вкусный чай . И посмеяться нашли повод... Один раз только, уже пе­ ред моим уходом, собеседник вдруг нахмурился: — Вы уж простите — не щаю вас сегодня рыбкой. уго Эту-то, — кивнул на холо­ дильник, — завтра в Москву заберу, родню побаловать... А приеду, на первый же улов приглашу. Идет? ... Вновь собираюсь в пур­ гу. В тамбуре, напоследок, любуюсь ш кафчиками : их тоже мастерил хозяин квар­ тиры. Вдруг слышу ласковое: — Барсик! Пушистый кот опрометью несется с лестничной пло­ щадки прямиком в кварти­ ру. Ничейный. Поесть да по­ греться приходит. Я его сра­ зу и не заметила... Как знать, случайно ли выбрал Барсик этот приют? А может, понял, мудрец, что здесь, у Селищевых, умеют делиться теплом. На прощанье касаюсь ла­ дони Виталия Ивановича. Так, как он меня учил... Галина КАЙДАШКО. Любовь и радость бытия. Необычный подарок своей малой родине к 50-летию области сделал липчанин Николай Скорский: издал прекрасно оформленный сборник стихов «Подстепья липецкого свет». Прежде чем познакомить с ним читателя, следует сказать, что родом автор с Дальнего Во­ стока, жил на Кубани, побывал во многих краях России. Но вот уже много лет он — житель Ли­ пецка, сыновьей любовью при­ кипевший к земле Подстепья, ее лиричным пейзажам, душу вол­ нующим далям, полюбивший историю края, людей, высоко оценивший красоту липчанок, в образах которых чуткой душой прозревают лики Мадонн.... Вот из этой трепетной и чи­ стой любви родилась его книга. Творчеством он занимается всю жизнь, и в авторском архи­ ве — не одна рукопись. Но такой весомый во всех отношениях сборник Скорским издан впер­ вые. И вовремя. В чем его необычность? В наше время издается множество книг. Прозы, стихов, публицис­ тики, исторических повествова­ ний. Но в большинстве своем это книги-однодневки. Прочел — и забыл. Хотя по форме они могут быть безупречными, с лихим сюжетом, с использованием не­ обычных рифм, размеров, мета­ фор. Недостаток один — выхо- лощенность чувств, пустота, ко­ торую не прикрыть мастерством ремесленника. А ведь поэзия — это прежде всего чувство, дви­ жение души. Прочтя кни гу С кор с ко го , вновь задумываешься: что же в стихах важнее — мысль, музыка, рифма? Или непосредственность чувств, в строчки воплощенных? Важно все — гармония формы и музыка души. Но эта божествен­ ная гармония дается не каждо­ му. Книга Скорского покоряет искренностью, взволнованнос­ тью, непосредственностью ми­ роощущения. Отсюда и филосо­ фичность, и раздумья, и боль, и радость, в ней отраженная. Про­ чтите её, и вы убедитесь, как со­ вершенно по-другому воспри- мется мир и в большом, и в обы­ денном. Увидите красоту во всем ■ ■ — в былинке на снегу, в легком облаке, в женской мимолетной улыбке... Женщинам, своим современ­ ницам, автор посвятил свыше сотни стихов. Дал целую гале­ рею женских образов — таких, какими он воспринял их поэти­ ческим сердцем. И все они пре­ красны, поскольку высвечены лучиками любви, надежды, вос­ поминаний. И ничего, что: Я ни одну не обманул, И ни одна не обманулась. К прозренью не одну вернул... Но ни одна не оглянулась! Важно другое: было чувство, а значит, была жизнь! Такова книга. Книга-посту­ пок... Владимир ПЕТРОВ. гИз педагогических заметок Сказка в отместку и другие детдомовские истории Автор этой публикации Ирина Танунина называет себя детдомовской, хотя росла она с родителями. Но работа вдетском доме № 1, где она руководит театральной студией «Шаг на сцену», стала для нее больше, чем работой. «Я в этих стенах не проработала сколько-то лет, — говорит Ирина, —а прожила». Ее заметки могут показаться вчем-то непривычно жесткими, они лишены умиления и показного, ни к чему не обязывающего, сострадания к сиротам. Наблюдения, зарисовки с натуры (имена детей, естественно, изменены) должны не столько растрогать, сколько раскрыть драматичность этих детских судеб, показать, как непросто воспитывать тех, кто оказался в «казенном доме», сколь обделены такие дети опытом, который так естественно приобретается в родной семье. Тут есть над чем задуматься, погрустить, а иногда и улыбнуться. Но главное все-таки —подумать... Про бомжей и крестьян Мы в Москве, в Третьяков­ ке. Подходим к картине «Зем­ ство обедает». Маринка зада­ ет вопрос. То, что ее интере­ сует, имеет весьма отдаленное отношение к живописи. «Ири­ на Викторовна, а это бомжи, да?» У нее голос звонкий, как к о л о к о л ьчи к , его далеко слышно. Люди вокруг изум­ ленно оборачиваются на нас, но Маринку это не волнует. Не отвлекаясь на мелочи, она смотрит на меня. Ждет отве­ та. Я делаю глубокий вдох, на­ бираюсь воздуха и сил. Объяс­ нить Маринке, что крестьяне — это не бомжи, а совсем на­ против, задача не из легких. Но набранный воздух мне не понадобился. Мою миссию взял на себя доброволец — интеллигентный, даже немно­ го слиш ком («не от мира сего»), молодой человек. Он говорит, волнуясь и чуть заи­ каясь от волнения: «Ты что, девочка?! Это же крестьяне, это те люди, которые выращи­ вают хлеб...» Маринка, не от­ рываясь, смотрит на него сво­ ими ясными глазками снизу вверх. Рот слегка приоткрыт, словно она ловит каждое сло­ во и боится не поймать. По­ ощренный таким вниманием молодой человек перестает за­ икаться. Он увлекается, слу­ шать его — одно удовольствие. Слушаем не только мы. Под­ ходят все новые люди. Но он рассказывает одной Маринке. Импровизированная лек­ ция окончена. Рассказчик ухо­ дит, слегка смутившись. Ув­ лекся! Маринка поворачивает­ ся ко мне. Теперь ее глаза ус­ тремлены на меня. По всему залу разносится ее голос звон­ кий, как колокольчик: «Ири­ на Викторовна, а это бомжи, да?» Непонятное слово У Жени испуганные чер­ ные глаза и порывистые дви­ жения. Она чем-то напомина­ ет лесного зверька. Его пой­ мали и принесли из леса к нам сюда. Здесь тепло, сытно кор­ мя т , но все непонятно и страшно. Сегодня на занятиях она особенно нервничает. То и дело вскрикивает, взвизгива­ ет и все время мечется — то стукнет кого-то, то за волосы дернет. И ругается. Девчонки огрызаются в ответ, но смеют­ ся. Весело всем, кроме Жени. «Ж еня , ты что? В чем дело?» —- спрашиваю я в ко­ торый раз. Она все отмахивается: «Да ничего». Но наконец выпали­ вает: «Ирина Викторовна, они меня коляют!» «Что делают?» — пере­ спрашиваю. Раздается взрыв хохота. Смеются и надо мной, и над Женей, однако сама она не смеется. Она говорит абсо­ лютно серьезно и немного сер­ дится на меня за то, что я не понимаю простых вещей : «Они меня коляют». И снова хохот. Им весело. Мне не очень. Они смеются над педа­ гогом, взрослым человеком, который не знает такого про­ стого, всем известного слова. В руках у каждой из них вдруг оказываются булавки. Их пря­ тали от меня в кулаках. «Вот видите, Ирина Вик­ торовна, они меня коляют!» — на пределе возмущения выкрикивает Женя. Филологическая дискуссия В студию входит Даша. В руках у нее гирлянда, пред­ назначенная для украшения завтрашнего утренника. «Мне сказали покласть здесь», — рапортует она. «Что тебе сказали сде­ лать?» «Покласть здесь». «Тебе не могли такого ска­ зать». «Почему это?» «Потому что в русском языке нет слова «покласть», есть только слово «положить». «Мне сказали покласть здесь». «Даша, ты неправильно го­ воришь». Даша не уверена в моей компетентности и не скрыва­ ет этого: «А откуда вы знаете, как надо говорить?» Хороший вопрос. Где бы взять ответ не хуже? У меня его нет. .Я завожу волынку про неправильные глаголы и про учебник русского язы ка , в котором якобы все написано. Но для Даши учебник не ав­ торитет: «Я всегда говорю «по­ класть». «А теперь будешь говорить «положить». «А чего вы мне приказы­ ваете? Как хочу, так и буду говорить». «В моей студии ты будешь говорить только правильно». «Я и так правильно гово­ рю. Покласть». «Положить». «Нет, покласть». Вот мы и прибыли в мало­ приятное место, широко изве­ стное под названием «тупик». «Если ты хочешь зани ­ маться у меня в студии и иг­ рать в спектакле, ты будешь говорить правильно. Понят­ но?» Даше понятно. Ее уже раз выгоняли со спектакля. Ей очень хочется опять сказать: «Как хочу, так и буду гово­ рить», но она, презрительно сморщившись, произносит: «Ну ладно». «Так что можно сделать: покласть или положить?» «Положить» «А как правильно сказать: «класть» или «дожить»? «Ложи ть» . Ой, нет, «класть»!» «Запомнишь?» «Запомню». И поскорее убегает подаль­ ше от меня с моими дурацки­ ми приставаниями, унося с собой гирлянду — в пылу фи­ лологической дискуссии забы­ ла о ней. А через пять минут я слы­ шу за дверью грозный педаго­ гический окрик: «Я же сказала покласть в студии!» Дверь открывается, входит Даша. В руках у нее гирлян­ да: «Ирина Викторовна, мож­ но я покладу?» Душа болит... Даша три раза выходила сегодня на сцену. Но у нее все равно ничего не получается. Вряд ли и получится. На сце­ не Даша ничего не делает, только кривляется. Не стоит даже вызывать ее больше. Но я все равно вызываю. Даша не хочет выходить: «Опять идти, у меня уже ноги болят». Я вздыхаю. Нет у меня сил на Дашу. Но репетировать-то надо. «А у меня душа болит смотреть на тебя», — говорю. В лице у Даши что-то ме­ няется. Словно выключатель повернули: «А как это у вас душа бо­ лит?» «А вот так и болит. Вот как палец порежешь, так и душа болит». «Да, как палец. Так же бо­ лит и ноет. А теперь иди на сцену». ... Когда я вечером собра­ лась домой, у входной двери меня караулила Даша: «Ирина Викторовна, а рас­ скажите еще раз, как у вас из- за меня болит душа». Катька и щенята Катька — крупная, призе­ мистая, мясистая. Сильная очень. Один раз (а была она тогда как бы не в четвертом классе всего) в порыве чувств обхватила меня и приподня­ ла. Сантиметров на десять, не меньше. Поесть очень любит, но и общаться — тоже. С ужина в студию первая прибегает. Ма­ ленькая была, по карманам почти весь ужин распихивала: котлеты, блины, оладьи, чуть ли не кашу. Все едят в груп­ пах за столом, а Катька в сту­ дии на полу сидит и котлеты из карманов ест. Спрашиваю я однажды Катьку: что интересного она видела летом в лагере? Боль­ ше всего Катьке запомнились крошечные, еще слепые щеня­ та. Они родились у тамошней собаки Найды. «И как ты к ним отнес­ лась?» — спрашиваю я. Но так спрашивать нельзя, если хочешь услышать что-то вра­ зумительное. На такие вопро­ сы наши дети отвечают исклю­ чительно при помощи двоич­ ного кода: «да» или «нет», «хочу» или «не хочу», «чер­ ное» или «белое». В данном случае ответ был: «Хорошо от­ неслась» . Хорошо-то оно хорошо, но мне-то желательно узнать по­ больше. Неплохо бы еще об­ ратить ее внимание на то, что спектр наших чувств не огра­ ничивается крайними «хоро­ шо» и «плохо». «Что ты к ним почувство­ вала?» На широком Катькином «Душа, как палец, болит?» п ФОТО НИКОЛАЯ ЧЕРКАСОВА. лице рождается улыбка, плу­ товатая и немного застенчи­ вая. В смущении она начина­ ет шевелить пальцами на но­ гах. Один палец вылезает на свет Божий из порванного нос­ ка и начинает ковырять пол: Катькин палец похож на всю Катьку. Такой же хитрый и застенчивый одновременно. Катька на распутье — сто­ ит ли говорить? Может, сочи­ нить что? Сочинять-то она го­ разда. « Я к ним почувствовала нежность», — все-таки гово­ рит она. Дух противоречия Удивительно, как много может небольшая девочка. Одной Даши достаточно, что­ бы сорвать неограниченное количество репетиций и дове­ сти меня до последнего граду­ са отчаяния. Она всегда норовит все де­ лать наоборот и назло. Если ее просят посидеть, она пры­ гает. Если просят помолчать — она поет или кричит. «Дарья», — говорю я ей однажды. Называю ее полным именем, чтобы она почувство­ вала себя взрослой, вылезла из-под стула и хоть что-то сде­ лала на сцене. Цель достигнута наполови­ ну. Даша вылезает из-под сту­ ла, но только для того, чтобы возмущенно воскликнуть: «Я не Дарья!» «Ну Даша». «Я не Даша!» А вот это уже что-то но­ вое. Даша не хочет быть Да­ шей. «Ну Дашенька». «Я не Дашенька!» «Ну тогда радость моя». «Я не ваша радость!!» «Ну тогда горе мое» «Я не ваше горе!!!» «Ну ладно, сдаюсь. Кто же ты?» Сверкавшие яростным си­ ним льдом Дашины глаза сно­ ва становятся бесцветными и прозрачными, как вода. Она ищет ответа и не находит: «Я не знаю». После репетиции я Дашу оставила. «Послушай, Даша. В тебе сидит дух противоречия», — сказала я ей. Даша молча долбила ногой пол и глядела мимо. Но слу­ шала. Ей было интересно про духа. «Ты, пожалуйста, больше не приводи его с собой на за­ нятия. Он нам здесь не ну­ жен». «Он уже давно со мной. Он привык», — возразила Даша. «Так пусть отвыкнет», — предложила я. Даша подумала и сказала: «Нет. Он не хочет отвы­ кать». И не согласилась прогнать духа. Он и теперь с ней. Кого бы ещё довести... Сегодня я страшно устала. Путаю имена, называю Ма­ ринку Алинкой, а Дашу — Машей. Не могу найти в тек­ сте нужное место. «Вот видите, вы уже дове­ ли меня до маразма», — пы­ таюсь пошутить. Дети оживляются: «А это такое — довели до маразма? » «Ну вот видите, — улыба­ юсь, — я уже ничего не по­ мню, все путаю». «Здорово!», — звучит в от­ вет. «Надо еще Татьяну Ива­ новну довести». Наташа уехала... З а Н аташ кой при ехал отец. Наташка так давно не видела его, что совершенно не помнит. У него давно уже но­ вая семья, жена и несколько детей, где-то на Украине. Но он приехал за Наташкой и сидит теперь в группе на ди­ ване. Телевизор смотрит. На­ ташка сидит рядом. Она по­ хожа на юную невесту, кото­ рой позволили познакомить­ ся с женихом за пару часов до свадьбы. Наташкины вещи собра­ ны. Такси заказано на шесть часов. Наташка уезжает. Свет­ ка остается. Наташкин отец звал с собой и Светку, но она отказалась. Во-первых, это же не ее отец, а Наташкин (а ма­ тери их уже давно нет в жи­ вых). Во-вторых, у Светки здесь квартира. Эта квартира ее отца, которого тоже давно на свете нет. Сейчас там жи­ вут квартиранты, но Светка там прописана. Нельзя бросать квартиру. Светка не едет на Украину. Все последние дни она по­ стоянно отпрашивается из сво­ ей группы в наташкину — по­ быть с сестрой. Не просто в другую группу и не «к Коро­ виной», как сказала бы рань­ ше (у нас принято это, сестры зовут друг друга по фамилии, даже если она у них одна и та же). Теперь Светка говорит только так: побыть с сестрой. Ее беспрепятственно отпус­ кают «побыть с сестрой», не­ смотря даже на тихий час. Но вот Наташка уезжает. Уже такси у ворот. И бывшая наташкина группа смотрит те­ левизор уже без нее. Светка не смотрит телеви­ зор. Весь вечер она в расстрой­ стве, всю ночь и все утро. На­ ташка уехала. Далеко, на Ук­ раину. Получается, что за гра­ ницу. Если они и встретятся теперь, то не скоро. Может быть, никогда. «Мы ведь так долго были вместе с ней, — говорит Свет­ ка. — И в приюте, и до при­ юта. Мы ведь все время с ней вместе были. Мне еще целых четыре года в школе, потом еще училище. Тогда я смогу к ней поехать?» Похоже, она уже жалеет, что не уехала с сестрой. Она сомневается в своем выборе. Но как может двенадцатилет­ ний ребенок самостоятельно решать такие вещи? Что мо­ жет знать такая девчонка о жизни и судьбе? Конечно, она советовалась со взрослыми, то есть с нами. Но и мы знаем не больше нее. Все наши советы вилами на воде писаны. Наташка уехала. Светка осталась. Сочинительница Была весна, и пахло сире­ нью. По вечерам солнце было густое и сладкое. Майскими этими вечерами мы с Катькой сочиняли сказ­ ки. Катька приходила, сади­ лась на пол, и мы начинали. Замечательно было сочи­ нять. Глаза у Катьки горели, соломенные волосы торчали во все стороны. Сказки выходи­ ли добрые и красивые. Замечательно было идти потом домой в вечерней про­ хладе. От молодой листвы воз­ дух казался зеленым и звон­ ким. Высоко в деревьях шу­ мели птицы. Потом весна прошла, на­ стала осень. Как-то дождли­ вым днем Катька обиделась за что-то на меня и сочинила та­ кую сказку: «Жила-была на свете жен­ щина. Ее звали Ирина Викто­ ровна. Ей очень нравилось за­ ниматься с детьми театром, но это у нее не получалось, пото­ му что дети ее не слушались и не любили. Однажды она по­ шла в лес. Она шла долго-дол­ го и пришла к избушке. В из­ бушке никого не было, толь­ ко на печке стояла кастрюля с борщом. Ирина Викторовна поела борща, легла на кровать и умерла». Ирина ТАНУНИНА. г. Липецк.