Липецкая газета. 2004 г. (г. Липецк)

ЛИПЕЦКАЯ газета- 13 октября 2004 г., № 199 (22327) 'Юбилей Федор Мелихов, сын Федора Мелихова И злишне практичные, прагматичные люди, первый вопрос которых в любой ситуации звучит одинаково: “А что я с этого буду иметь?” , наверняка посмотрят на Ф едора Ф едоровича Мелихова как на чудака и не станут таить усмеш ку . Ну зачем ему , старому человеку, скромному провинциалу, писать и издавать на медные гроши книжки по философии, зачем напряженно размышлять о законах диалектики , строить гипотезы о происхождении Вселенной и статическом электричестве? К его преподавательской пенсии это не добавляет ни копейки. Да и славы ему не нужно. Мало кто даже из близких знакомых знает, что он, преподаватель химии металлургического колледжа, был постоянным автором журнала “Химия и жизнь”, выступал с докладами на Всесоюзных чтениях в Москве в Академии педагогичес­ ких наук, а как художник-любитель участвовал в ряде выставок изобразительного искусства. Навсегда уверовав еще в юности в материалистическую диалектику, он до­ бавил к трем ее основным законам четвертый — закон раскрытия сущности явлений. И это не было наивной теорией дилетанта. Мелиховский закон вызвал интерес в высоких академических сферах... Но и здесь Федор Фе­ дорович не получил, да и не стремился получить какие- то дивиденды. Чудак? Может быть. Но, как однажды было справед­ ливо сказано, чудаки украшают мир. Я бы еще добавил: и просвещают. Когда-то вот так же тихий ремесленник из немецкого городка взялся писать философские трактаты, вызывая недоумение окружающих. Сегодня имя Якоба Беме почтительно называют в самых авторитетных тру­ дах по истории философской мысли. Да и Спиноза, если помните, обдумывал свои идеи не в университетских ауди­ ториях и кабинетах, не в знаменитых научных центрах, а обтачивая линзы у себя в мастерской. Бродил по доро­ гам Малороссии типичный, по нынешним представлени­ ям, бомж Григорий Сковорода, вычерчивал контуры кос­ мического корабля странный безвестный учитель из Калу­ ги Константин Циолковский. Это те, кому люди запозда­ ло воздали должное. А сколько было самородков, чьи труды и открытия не попали в поле зрения ученых специалистов, не сделались достоянием большой науки! Но разве их усилия пропали даром? Разве не оказались стимулом и ориентиром для тех, кто с ними общался, кто у них учился? Да простится мне упоминание великих имен рядом с именем нашего земляка и современника. Пусть тут масш­ табы и несопоставимы. Но, по-моему, весь пафос жизни Мелихова, дух всего, что он делает сродни тому, чем жили, чему служили и Беме, и Сковорода, и Спиноза. А потребность бескорыстного служения унаследовал он у отца. Тот был художником. Это он вместе с единомыш­ ленниками создал в двадцатые годы в Липецке студию, где профессиональные мастера обучали живописи талан­ тливую молодежь. Сейчас часто удивляются, как много вдруг появилось в Липецке интересных художников, при­ влекающих внимание и московской, и зар^^ежной публи­ ки. Конечно, здесь нет прямой связи с мелиховской студией. Боюсь, иные из нынешних коллег Мелихова- старшего о ней даже не слышали. И все-таки та аура, созданная в Липецке благодаря ей, те зерна, что были брошены тогда в землю, сделали свое дело. Во всяком случае, Федор Федорович с детства усвоил простой урок отца: надо сеять, пусть почва и кажется бесплодной. Надо просвещать, ни при каких обстоятель­ ствах не теряя надежды. По этому завету он жил и живет. Может, потому и поступил когда-то в Воронежский педаго­ гический институт. Правда, получив диплом, он очень не­ скоро попал в ученическую аудиторию. Призыв в армию. Фронтовые дороги Великой Отечественной. Восемнадцать бо­ евых орденов и медалей. И лишь после Победы Мелихов на­ чал преподавать, стал отличником народного просвещения... Сейчас само это сочетание чьими-то недобрыми старания­ ми превратилось в анахронизм. Вместо “народного просве­ щения” предпочитают говорить просто об образовании или даже об “образовательных услугах’’, как бы уравняв просве­ щение со сферой обслуживания. Но Мелихов остается, напе­ рекор моде, просветителем. Он вообще не принадлежит к людям, что держат нос по ветру. Диалектика, материализм, марксизм — для него это по-прежнему высшее достижение человеческого разума. Нет, тут нет никакой упертости, узости, замшелого кон­ серватизма. Федор Федорович продолжает обдумывать клю­ чевые философские положения и умеет по-новому, без из­ лишнего пиетета перед предшественниками многое увидеть и объяснить. Плоды его поисков — в мелиховских книгах. Они написаны ясно и доходчиво, они адресованы любому стороннику или оппоненту, способному отрешиться от пред­ взятости, старых и новых ст^еотипов. Шесть книг Мелихова — “1^оды, люди, мысли”, “Избран­ ные философские работы”, “Осенняя песня”, “Нищета анти­ коммунизма^’, “Капитализм без прикрас”, “От фактов исто­ рии до философии” — это и наука, и просветительство, и ост­ рая публицистика. С чем-то можно соглашаться, с чем-то спо­ рить, но не отдать автору должное за его интеллектуальн;"" честность, убежденность и гражданственность невозможно, ^ он не отбросил своих идеалов и симпатий к коммунистичес­ ким принципам. Но Мелихов отнюдь не воспринимает про­ шлое в розовом свете. Хотя и не обольщается насчет настоя­ щего, остро видит пороки, порождаемые безбрежной частной собственностью, мнимость провозглашенных свобод, начиная с якобы независимых СМИ, в действительности тесно связан­ ных с денежными мешками и бюрократией. Вот я написал: “остро видит”. И это не только метафора. Сегодня Федору Федоровичу исполняется девяносто, но он и в самом деле обходится без очков, ему верно служат память, логика, способность ясно думать и точно формулировать. На^ верное, это — награда за неутомимость ума, за каждодневный творческий тренинг и душевную неуспокоенность, за вечное бескорыстное желание отдавать, делиться, помогать... Александр ЯБЛОНСКИЙ. Журналисты “ЛГ” с^дечно поздравляют старейшего чи­ тателя и автора газеты Федора Федоровича Мелихова с юби­ леем и желают ему бодрости и здоровья. В сегодняшнем выпуске «Хочу быть услышанным* мы публикуем очеред­ ное письмо-размышление Федора Федоровича (см. 5-ю стра­ ницу номера). 'Диалоги “ Л Г ” Каждый день открывая Америку... Лидия СКАРГИНА: В искусстве имеешь либо имя, либо деньги. Чтобы то и другое вместе, редко у кого получается. Ну деньги меня не любят. Сто рублей попадут мне в руки или тысяча долларов — все равно толку немного. Я наверняка как-то не та к трачу. Разлетятся — и никакой радости. Зато радость вся — от работы. Если при этом ты свободен. Я только сейчас, когда остается так мало, почувствовала себя по-настоящему свободной. Была помоложе — мучилась от неуверенности, зажатости . Теперь — свободна. Мо гу в любой момент повернуть на сто восемьдесят градусов, начать сначала, с нуля. Я разным увлекалась: графикой, живописью, батиком , гобеленом . Меня завораживают материал, возможности разных техник, а не какие-то темы , мотивы, натура. Вот сейчас буквально балдею от компьютера. Могу сесть к нему в два часа ночи. Специально перетащила его в мастерскую . То, что делаешь в компьютерной графике, никогда не сделаешь на холсте, на бумаге. Художнику надо всю жизнь открывать Америку. Если он художник хотя бы вот на столько {показывает). Что Америку открыл Колумб, слабое нам утешение . В искусстве каждый все открывает заново, по-своему. Бесплодно повторять самый удачный прием, эксплуатировать принесшее когда-то успех решение . Стоит журналисту у з ­ нать, что у актера юбилей или премьера, а у художни­ ка персональная выставка, он тут же летит брать ин­ тервью. Появился “инфор­ мационный повод”, выра­ жаясь на газетном жарго­ не. У Лидии Васильевны Скаргиной юбилея пока нет. Выставка, кстати, на пару с сыном Юрой, художником крупнейшего московского издательства, только во вто­ рой половине октября, да и то не в Липецке, а в Моск­ ве. И все-таки, я думаю, со­ бытийный повод для интер­ вью есть. Потому что талант — всегда событие, всегда новость. Однажды искусствовед Татьяна Нечаева, готовя статью о живописи Скарги­ ной, задала ей вопрос, по­ путно успев точно и поэтич­ но охарактеризовать ее ра­ боты: —Твоя мастерская в на­ стоящее время заполнена цветочными натюрмортами. Цветы полевые и садовые, громко заявляющие о себе и скромные, крепкие и хрупкие, упругие, живые и сухие, теплые и холодные, звонкие и блеклые... Они написаны густо, энергично, кажется, что им тесно в рамках холста. Что значат для тебя цветы? О цветах, по-прежнему преобладающих на стенах мастерской, поинтересовал­ ся у Лидии Васильевны и я. Она ответила, что предпоч­ ла бы заниматься абстрак­ тной живописью. Но хочет­ ся быть понятнее публике. Выбрала цветы. Они позво­ ляют отвлечься от всякой сюжетности, литературщи­ ны, выражать себя цветом, светом и тенью. Эти натюр­ морты не перескажешь, “не изложишь” словами. Их нужно просто смотреть. Впрочем, разговор у нас начался не с творчества, а с жизни. Скаргина оказа­ лась редкой рассказчицей. Даже фотокорреспондент редакции Настя Меньшико­ ва перестала вдруг взби­ раться на подоконники, присаживаться на корточки в поисках ракурса, а отло­ жила цифровую камеру и чуть ли не три часа слуша­ ла. А собиралась-то, посни­ мав, сразу уйти. — Говорить, как жила, много не стоит. У всего мое­ го поколения все было почти одинаково. Послевоенная безотцовщина, нищета, го­ лод. Я попала в детский дом и первое, что увидела, — драку в столовой у раздаточ­ ного окна. Каждый хотел просунуть туда свою алюми­ ниевую миску первым. Но потом в детдоме сменился директор. Прежнего, кажет­ ся, посадили, а пришел со­ всем молодой, лет двадцати четырех. До этого, пред­ ставьте, он танцевал в ансам­ бле. На войне был ранен в ногу. Танцевальную карьеру продолжить не мог. А нам с ним повезло, жить стало лучше. — Вы уже тогда мечта­ ли быть художником? Лю­ били уроки рисования? — Не мечтала. И уроков рисования тогда не было. В художественное училище по­ пала случайно. Собиралась в библиотечный техникум. Но в детдоме потеряли мои до­ кументы. Пока разбирались, где они, экзамены кончи­ лись. А в училище принима­ ли позднее. Я туда и пошла, понятия не имея, что меня ждет. А ждала меня встреча с выдающимся художником Владимиром Яковлевичем Юкиным. Поразительный график! Благодаря ему я по­ няла: это — мое. Если бы не случай, то, может быть, ра­ ботала бы в библиотеке. И наверняка бы не жалела, на­ шла бы себя и в этой про­ фессии. — Ваши слова напомни­ ли мне мысль Гете: если че­ ловеку дано, то не так уж важно, чем он занимается — стихи сочиняет или гор­ шки обжигает. Он в чем угодно раскроется. — Так и есть. Я однаж­ ды прочла не то сказку, не то притчу. Подробности за­ памятовала, но вот суть. Два художника. Один — настоя­ щий, второй — так себе. Вто­ рой завидовал первому и уго­ ворил его бросить живопись. А спустя десятки лет увидел собрата на огороде. Тот вы­ ращивал брюссельскую ка­ пусту, огромную, вкусную, ни у кого больше такой не было. И бывший художник не числил себя в обиженных судьбой, был доволен и 1 \,рД — А как же все разгово- Р_^;р рризванищ о предназ­ начении? Художники ведь Любят заявлять; либо я дол­ жен творить, либо в петлю. — Не знаю. У меня было иначе. А если есть предназ­ начение, жизнь сама распо­ рядится. Документы потеря­ ются, еще что-нибудь про­ изойдет. — Вы рассуждаете как фаталистка. —А я фаталистка и есть. Ничего в судьбе изменить нельзя. И не нужно. Нужно просто работать. И не пенять на обстоятельства, на неве­ зение, на режим — пре­ жний, советский, или ны­ нешний, в котором тоже ма­ разма хватает. Тут как-то мне прислали из американ­ ского Корпуса Мира анкету. В ней был вопрос: мешал ли мне тоталитарный строй? Я долго думала, что ответить. Я жила параллельно режи­ му. Мог ли он мне мешать? С режимом, властью пересе­ каешься, когда хочешь офи­ циальной славы, денег. А, допустим, Виктор (Семенович Сорокин или мой учитель Юкин довольствовались ма­ лым. Значит, и работали сво­ боднее других. Расплачива­ ясь за это, конечно, нище­ той. Зато делали то, к чему душа лежала, талант побуж­ дал. — Итак, в училище вам открылось, что есть искус­ ство... — Бог с вами! Все откры­ лось гораздо позже. Мы тог­ да ведь не видели, считай, ничего, кроме передвижни­ ков. А началась оттепель — и обнаружился неведомый великий пласт: Модильяни, Пикассо, наш Петров-Вод- кин... — После сугубо реалис­ тических, литературных по сюжету картин вы без уси­ лий это приняли? — Я испытала потрясе­ ние. Их холсты звучали. Это стало для меня моей творчес­ кой верой: краски должны звучать. Если не звучит, если картина всего-навсего “похожа”, то она — муляж. Некоторые мои холсты года­ ми хранятся в мастерской — жду, ищу, чтобы они зазву­ чали. Чтобы музыка возник­ ла. И наступает день, час, когда она возникает. — Принято считать, что “непохожие” картины не воспринимает рядовой зри­ тель, это искусство, дескать, элитарное, для гурманов. — Любое истинное искус­ ство элитарно. Только про­ пуск в элиту ценителей — не происхождение, не титул, не деньги. Чтобы любить живопись, не обязательно становиться критиком, спе­ циалистом. Я вспоминаю свою тетку, сестру моей мамы. Она была закройщи­ цей в ателье. Ну, в изобра­ зительном творчестве абсо­ лютно неискушенный чело­ век. А увидела случайно по­ лотна Матисса — и ахнула. ч - . г ' ' V-’ .-V Ф О Т О А Н А С Т А С И И М Е Н Ь Ш И К О В О Й А чуть позже вдруг говорит: да ведь и я так могу. И ста­ ла из цветных лоскутков, обрезков составлять компо­ зиции. Причем интересные, звучащие. Однакч . -^на­ долго хватило. Постепенно инстинктивное чувство цве­ та потеснилось какими-то рациональными расчетами, принялась думать о фи­ гурах, смысле, сюжете. И в с е КО Я Ч И Л О С Ц .1 < .—„Б р.тлицце от?. Дцро- смани , Руссо . Они ведь тоже, как сказал Чапаев, “академиев не кончали”. — Но им было опять же дано. Они были гении. Да Ч Т О ссылаться на них! Вот в Липецке жил Вася Шевчен­ ко. Вы, наверное, видели его вещи. Между прочим, до со­ рока лет работал токарем и еще играл в оркестре на тру­ бе. Но пришел момент, ког­ да этого ему стало мало. И он взялся расписывать дос­ ки. Наш земляк художник, скульптор Евгений Вольф- сон показал ему, как смеши­ вать краски. Так вот, приехал в Ли­ пецк известный, крупный даже в мировом масштабе, мастер Илларион Голицын. Его водили по мастерским, он смотрел, ему явно дела­ лось все скучнее и скучнее. И тут — работы Шевченко. Голицын прямо воспрял. Та­ кая история. Вася Шевчен­ ко знал все, чему нас учили в специальном вузе, нигде не учась. Но он знал и гораздо больше. Он владел тайной. Эту тайну не постигнешь ни в каком институте. Я во­ обще думаю, что в институ­ те искусству не научишь. Человеку надо помочь осво­ ить технику. И все. А про­ чее — душа, глаз, дар. Это было у Виктора Семеновича Сорокина, у того же Шевчен­ ко, у потрясающего влади­ мирского живописца Пети Дика, чьи произведения не так давно выставлялись в Доме Мастера. — А у передвижников, у Репина не было? — Как не было! Я смот­ рю репинские этюды в Тре­ тьяковке и восхищаюсь. И Шишкиным восхищаюсь. Это на репродукциях у него все приглажено, безлико. А в действительности его пей­ зажи написаны сильно, сме­ ло. Нельзя делить мастеров на реалистов и нереалистов. Мастера, таланты, гении ра­ ботают по-разному, остава­ ясь мастерами и гениями. Но я терпимо отношусь ко всем. Мне далеки, допус­ тим, Глазунов, Шилов. Но кто-то их любит, кто-то на их вещи отзывается. Стало быть, и они нужны. Хотя сама ценю, так сказать, чи­ стое искусство, не словесные идеи, а цвет, тень, звучание цвета. — Здесь вы изначально ощущали себя свободной? — К свободе, раскрепо­ щенности я шла долгие годы. Приехала в Липецк из Владимира и — считайте, лет десять из жизни вычер­ кнула. Вроде бы уже опыт был, в республиканских вы­ ставках участвовала, реко­ мендацию в Русский музей получила. И вот — ничего не идет. Руки опускаются, будто на них пудовые гири. Зажатость, растерянность. Для заработка занялась ба­ тиком. Нет, делала не шар­ фики, а, к примеру, занавес в детдом. Сейчас посмотре­ ла на этот батик — хорошо, красиво. Но тогда казалось, что и это плохо. К тому же в местном художническом сообществе я оказалась чуть ли не единственной женщи­ ной. Ну, и почувствовала, что такое мужской шови­ низм. На ,меня.посматрива­ ли, пожимая,плечами: жен­ щина, чего 6т неё ожидать ■ можно? — Но вы сумели преодо­ леть кризис. Как? — Тут я многим обязана искусствоведу из Франции, галеристу Эдмонду Розен- фельду. Нашего современно­ го искусства прежде он не знал. Но когда увидел, ув­ лекся. За год выучил язык, причем говорит без акцента, даром что ни писать, ни чи­ тать по-русски не умеет. Вот он купил у Сорокина в девя­ носто первом массу работ. Устроил во Франции выстав­ ку. Поначалу — никаких сенсаций. Тишина. И лишь года через три картины Се­ меныча начали покупать, о них стали писать с востор­ гом. Вот встреча с Эдмондом Розенфельдом, его точные оценки мне и помогли. Но, конечно, не только это... Я поверила, наконец, в себя. Мне с годами все интереснее жить, наблюдать за молоды­ ми художниками — Олегом Кузиным, Леной Березне- вой, Витей Яичниковым, Женей Рудницким, Володей Злобиным, кем-то еще. Очень интересные ребята. Правда, им сейчас нелегко. Но, в отличие от меня, они гораздо раньше, наверное, с детства, раскрепостились, у них есть чуткость, чутье к искусству. А все остальное... Перед ними тот же вечный выбор: либо имя, творчество, либо деньги. Но они, по-мо­ ему, уже выбрали... — В беседе с Татьяной Нечаевой вы сопоставляли свет и тени в живописи с добром и злом в жизни... И утверждали, что количе­ ство, “сумма” того и друго­ го находятся в равновесии. — Да, я так думаю. Доб­ ро и зло уравновешены. Ухо­ дит одно зло, его сменяет другое. Так устроен мир. На это нет смысла сетовать. В стерильности, мне кажется, ничего не возникает, не рож­ дается. Контрасты, борения заставляют действовать. И в творчестве тоже. Только вот искусство не имеет пра­ ва быть злым. Творец в жиз­ ни может быть и недобрым. Но в картинах, книгах или музыке должна проявлять­ ся светлая, человечная сто­ рона создателей. — Вы согласны со строч­ кой поэта: “Стихи должны быть лучше нас”? — Согласна. Боюсь, что гений и злодейство, однако, очень даже совместны. Но проповедь, прославление зла в искусстве крайне опасны. Перед этим люди беззащит­ ны. И мне по мере сил хо­ чется их защитить. Звуча­ щими красками. Красотой. Потому что красота все-таки дает надежду и силы. Беседовал И. НЕВЕРОВ. ■^К н иж н а я полка Божественной мелодией томясь... Россия и поэзия неразрывны. Нет России — нет " и поэзии . Вот почему в период духовного упадка России пришла в упадок и поэзия. Хоть есть и исключения, лишь подтверждающие правило. Одно из них — недавно вышедшая в свет поэтическая книга журналистки “Липецкой газеты ” Эммы Меньшиковой “Открыт мой д о м . . .” Сказать , что книга талантливая — мало . П еред нами богатый, вдохновленный мир чувств — горький и радостный. Но всегда — светлый. Разговор о содержании книги хотелось бы начать с ’ такой мысли: когда приходит поэт — кончается хаос^ Все обретает свой истинный масштаб и вес. В образный мир книги входишь, как в прохладный тенистый сад после шумной дороги и погружаешься в блаженную тишину, и начинаешь осознавать, что в этой жизни по-настоящему ценно, а что — неискренне и лживо. Творчество Эммы Меньшиковой — камертон чистоты и свежести. Видно, как много потрудилась ее душа.^По сравне­ нию с первой книгой “Куда-нибудь...” ощутимей^^стала от­ ветственность в выборе слова, тоньше и лиричней акварель стиха. Нет внутреннего и внешнего, все едино, строки неот­ делимы от автора, и, кажется, ее душа легла на бумагу... Героиня (автор) беззащитна и сильна, проста и неизмё^И римо сложна, женственна и лирична, но порой по-мужск 1 ^ ^ дерзка. При этом — органична и цельна. Она ничего не выдумывает, обвинять ее в неискренности, поэтической ко­ кетливости, переливании из пустого в порожнее — не полу­ чится. Права ли, не права ли — Другою мне не стать. Главная тема Эммы Меньшиковой — это Россия, рус­ ская деревня, любовь к ней и боль за ее теперешнее состояние. Я плачу безоглядную цену За чрезмерную русскость свою: Все, что есть у меня в мире бренном, — Я России своей отдаю. Это благотворное чувство особенно укрепилось здесь, в России, хотя Родина приняла ее не слишком ласково. Перекати-поле — мы с тобою, что ли? Почему под нами словно нет земли? Доля наша, доля — русское раздолье. Только мы с тобою в нем не проросли. Перекати-поле... Кто-то недоволен — Мол, своих хватает, жизнь и так скудна. Доля, наша доля, но куда ж нам боле. Словно мать-Россия на всех одна... России, простым русским труженикам, на которых все . держится, посвящено большинство ее стихов. В них — лю­ бовь и горечь за поруганный и порушенный уклад, за вымирание деревни, за беспамятство, за циничное и гру­ бое вторжение в их жизнь чистогана. А России все меньше становится. Умирают деревни ее. Вопиет безголосая звонница. Порастает Россия быльем... Однако в душе автора всегда теплится надежда на то, что Россия устоит, выживет вопреки всему: Хоронят Русь дельцы и умники, А Русь жива назло врагу. Поэзия Э. Меньшиковой вбирает сложный внутренний мир современного человека с его страстями, страданиями, скудными радостями, тревогой за себя, близких и всех людей. .. . Все э т о— на фоне умирающей или обновляющейся природы, в зависимости от настроения автора. Ничто не ,|мщн.ует ее взора,.на все отзывается ее чуткое, тревожное сердце. Стих ее полнокровен, эмоционален и выразителен. (“Зем­ ля — как баба пышнотелая, да вот мужик пошел худой”). Порой грань между внутренним и окружающим миром теряется: То ли я на этом свете То ли этот свет во мне... Глубокое философское проникновение в суть вещей — еще одно достоинство ее поэзии: Все теснее пространство, все уже Каждый день на краю бытия. И стоять все трудней и ненужней На таком пятачке. Что же я И поныне не смею без страха Заглянуть во вселенную глубь... Любовь для Меньшиковой всегда целомудренна и чис­ та. Она ищет родственную душу — и не находит ее. Кажется, совсем не случайно стихи о России помеще­ ны в начале и конце книги, а о переживаниях лиричес- ^ кого героя (собственных) она пишет в ее средней части. Словно бы ставит себя в середину России, подчеркивая неразрывность судеб — своей и Родины. Особое место в творчестве поэтессы занимает образ Ма­ рины Цветаевой. Для того, чтобы писать о великих, нужно самому попытаться подняться до высот их поэзии. Меньшиковой это удается. Поэтическое слово, личность поэта, трагическая, горь­ кая и высокая судьба — в центре пристального внимания Э. Меньшиковой: Как могу... сквозь слезы и обиды. Через душу и стихи, вот эти строфы. У кого-то жизнь — в пределах быта, У меня — на грани катастрофы. Она переводит прозу Бунина в стихи, обращается к библейским притчам и сюжетам, к книге Экклезиаста. Круг поднятых ею тем широк, выражен прекрасными стихами. Цитировать их можно подряд... Не преувеличу, если скажу — книга стихов Эммы Мень­ шиковой — яркое явление современной российской поэзии. В заключение — чудесная лирическая миниатюра: Еш,е один вечер кончается... Ямщик, не гони лошадей! Еще для меня заливается Какой-то шальной соловей, И песня взволнованной сказкою Над тихою речкой плывет, А кто-то хороший и ласковый Меня за околицей ждет. Звезда еще светит заветная. Трепещет душа и болит. Пусть утро туманное, бледное Гасить ту звезду не спешит. Пусть сердце еще попечалится О том, что уже не вернешь. Еще один вечер кончается, А жизнь продолжается — что ж... Истинные стихи говорят сами за себя! Виктор ОСКОЛКОВ. Кон(|зерениия Книга - это на века с 12 по 14 октября в областной детской библиотеке про­ ходит Всероссийская научно-практическая конференция “Дет­ ское чтение как феномен культурного наследия’ . В ее работе примут участие специалисты ведущих библиотек страны, сотрудники профессиональных и детских периодических из­ даний, представители педагогической общественности. В качестве почетного гостя на конференцию приглашен пред­ седатель Российского детского фонда, писатель Альберт Ли­ ханов. Как сообщили корреспонденту “ЛГ” в областной детской библиотеке, участники конференции обсудят актуальные вопросы, связанные, в частности, с культурой речи в совре­ менном обществе, ролью детских библиотек в сохранении национальных и семейных традиций чтения и, собственно, с рассматриваемым с^зеноменом — детским чтением в нынеш­ ний век глобальной компьютеризации. Кроме того, на встре­ че будут представлены презентация флэш-анимационных занятии по культуре речи и выставка-просмотр информаци­ онно-рекламной продукции. Второй рабочий день конферен­ ции планируется провести в Ельце на базе библиотеки-фили­ ала № 3. Александр СЕРГЕЕВ.