Липецкая газета. 2002 г. (г. Липецк)

4 ИЮЛЯ 2002 ЧЕТВЕРГ № 25 (77) С О Ю З Б е л а р у с ь - Р о с с и я --------- Ш В а л е н т и н Р а с п у т и н : Ч и н о в н и к и з а б ы л и о л ю д я х персона ИРКУТСК ВЖИВЫХ в Сибири из современ­ ных писателей-классиков остал­ ся только Валентин Распутин. Но его голос почти не слышен. Я приехал в Иркутск, чтобы встретиться с ним. Узнать о при­ чинах его своеобразного затвор­ ничества. Ведь после появления повести «Пожар» в последующие семнадцать лет он напомнил о своем существовании всего лишь несколькими рассказами. — О чем разговаривать?! З а ­ чем?! Кому это сейчас нужно! — категорично звучал из телеф он­ ной трубки голос Распутина. — Я больше двадцати лет занимался публицистикой. Ничего не изм е­ нилось. С большим трудом, но мы все же договорились встретиться на следующий день, правда, с его непременным условием: «Не больше пятнадцати минут на весь разговор». К с а м о м у с е б е Распутин принял меня недо­ верчиво. Для ангарцев это харак­ терно. Сначала прощупают твои намерения, а потом или найдут мягкий предлог указать на дверь, или одарят хлебосольным госте­ приимством. Мы беседуем о Сибири, а ме­ жду нами незримо сидит насто­ роженная птица общения. Чувст­ вуется: одно неверное слово, словно хруст ветки под ногой, и она стремглав бросится в небес­ ную синь открытого окна. Нако­ нец душевные камертончики све­ рены. Утром едем в Усть-Уду. Затесь первая (затесями си­ биряки-старожилы называют з а ­ рубки на память). З а Распутиным не заезж аем, он приходит к авто­ бусу пешочком с тяжелым грузом книг. Свою ношу, как крест, все­ гда несет сам, не позволяя даже близкому окружению подыгры­ вать его известности. — Валентин Григорьевич, у меня такое чувство, что сей­ час вы, как Игреня из «Пос­ леднего срока», выезжаете на характере. — Может быть. Сомнения, по правде говоря, посещают часто. Уныние тоже случается. Иногда и безнадежность полная бывает. Но нельзя... Нельзя этому подда­ ваться. И главное — нельзя свое мрачное настроение высказы ­ вать публично. Это же сказы ва­ ется на других. — Тяжело вам было проби­ ваться к признанию из своей родной Аталанки? — А у меня все как-то само со­ бой получалось. Школа. Универ­ ситет. Еще до его окончания на­ чал работать в иркутской моло­ дежной газете, где была по-на­ стоящему творческая обстанов­ ка. Из одиннадцати журнали­ стов — семь членов Союза писа­ телей. Все писали рассказы и я писал. Потом «молодежка» в Красноярске... — Вы начинаете рассказывать биографию... — А что вы хотите услышать?! Ну была у меня ломка. После де­ ревни работа в газетах потребо­ вала нивелировки языка. И мне приходилось поддаваться на это. Ломать себя. Но очень скоро я опамятовался и понял, что это не мое. И как только я вернулся к родному языку, мне стало гораз­ до легче... До таежной Усть-Уды мы доб­ рались часов за пять. Именно здесь он заканчивал школу. Об этом периоде у него есть почти документальный рассказ «Уроки французского», по которому был снят одноименный фильм. Распу­ тин шутит по этому поводу: «Те­ перь, когда мне хотят сделать приятное,говорят: читали-чита­ ли ваши «Уроки...» и начинают сообщать киношные подробно­ сти, которых нет в рассказе». Поразительно, но его бывшая учительница французского во­ лей судьбы оказалась во Фран­ ции. Случайно заш ла в париж­ ский книжный магазин, увидела на обложке «В. РАСПУТИН», от­ крыла книгу ради любопытства и тут же прочитала ее на одном ды­ хании. Спустя десятилетия они встретились в Москве воочию. В родную школу Распутин не заглядывал почти пятьдесят лет. Когда заш ел, память тут же под­ сказала, казалось бы, совсем з а ­ бытое... Сохранились даже ис­ тертые временем деревянные ступеньки. Вот только большин­ ство из тех, с кем он когда-то по ним поднимался, ушли из жизни. И он потом с горечью скажет уже многократно проговоренное: «Странно, почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем вину перед учителя­ ми? И не за то вовсе, что было в школе, нет, а за то, что сталось с нами после». «После» все деревни по верх­ ней Ангаре спешно переселили. Людей посрывали с мест. Их род­ ные земли оказались на дне ис­ кусственного моря. Братская ГЭС тогда гремела на всю стра­ ну. Слезы и боль ангарцев были заглушены грохотом турбин. А Валентин Распутин возвращался в свою новую Аталанку по новому «морю». Помнит до сих пор, как пароход «Фридрих Энгельс» под­ ходил к берегу буквально по л е­ су, раздвигая кроны деревьев. Их ведь не вырубили, так и оставив на дне. Все делали в спешке. Сорок лет уже прошло, как надругались над красавицей Ан­ гарой. Но разумности прошед­ шие годы нам не прибавили. В «море» — зараженная рыба. Во­ да насыщена вредными сброса­ ми до такой степени, что появи­ лись «ртутные» заливы и отмели. А на дне до сих пор продолжают стоять «окаменевшие» листвен­ ницы, как кресты над исковер­ канными судьбами людей. — Я все время спрашиваю се­ бя,— говорит Распутин,— что же так тянет сюда? Ведь никогда здесь, на Ангаре, не было легкой жизни. Всегда было трудно. А по­ сле перестройки она стала сов­ сем гнетущей. То есть физически жизнь может раньше была и ху­ же, но нравственно, духовно... Та­ кое ощущение, что украли у нас за прошедшие годы Россию. Приезжаешь в свою Аталан­ ку... Последний раз там был в сентябре. Грязища непролазная. А я в ботиночках заявился. Да в них пройти там нельзя. Какой там коммунизм, как обещали рань­ ше! Какой там капитализм с его благами, как обещают сегодня. Просто пройти по улице нельзя из конца в конец. Какое там светлое будущее! Надолбы вот такие сто­ ят. На брюхо ляжешь, п ерева­ лишься на другую сторону и дальш е пошел. Лесовозы все разбивают. Деревянные тротуа­ ры ломают. Неухоженность страшная. Я там поживу и уез­ жаю на иркутский асфальт. По­ том на московский. Уж в столице совсем хорошо. Строят красиво сейчас. Лицо, правда, свое Моск­ ва потеряла, но зато европейский облик обрела. Тротуары с мылом кое-где даже моют. А что ж меня все тянет в Аталанку? Да потому что родное там. Родина потому что. И без этого как-то и не жи­ вется. Но это только с возрастом начинаешь остро чувствовать. Я повидал мир. Поездил, мо­ жет, даже с избытком. Было что посмотреть, было чему удивлять­ ся... Но только здесь ближе всего находишься к самому себе, к сво­ ей сути. И человек остается чело­ веком только тогда, когда он со­ храняет связи со своей землей. Когда помнит о ней. Он может уе­ хать куда-то, работать далеко, потому что не всегда находится дело по способностям на родной земле. Но если он о ней забывает — это погибель. Человек переро­ ждается. Происходит его мута­ ция. Он может состояться про­ фессионально. Но если он поры­ вает со своими корнями — он по­ рывает и со своим родительст­ вом. — На всех встречах ваши зем­ ляки с тревогой спрашивали о том, что происходит сейчас с молодежью... — А потому что все беды дока­ тились уже и до глубинки. Здесь тоже почувствовали, как рвется связь поколений. Сейчас идет на­ шествие на нашу страну. Я гово­ рю не об иноземном нашествии. Я говорю о духовном нашествии. Ведь какую свистопляску устрои­ ли вокруг наших главных нравст­ венных ценностей! Дошло до то­ го, что из любви захотели сд е­ лать какую-то помойку. Я единст­ венно за своих аталанских «ра­ довался», когда не стало элект­ ричества и они не могли смотреть телевизор. Из него особенно столько грязи было вылито на свой народ, чего не делало ни од­ но другое государство. Так р аз­ вращать, так испоганивать все светлое... Как собирать теперь сердца и души? Конечно, водка и наркотики несут страшные беды. Мы сами себя одурманиваем. Но не менее страшно и другое. Мы стреми­ тельно становимся обществом потребителей. «Купи-продай» се­ годня — самая главная проф ес­ сия. Почти все задействовано на это. Огромнейшие отрасли рабо­ тают на удовлетворение наших прихотей. Сами взращиваем свою бездуховность и теряем че­ рез детей наше будущее. Я все время всматриваюсь в лица людей. К семнадцати годам на них уже все прописано. И пос­ леднее время все больше и боль­ ше вижу у молодежи равноду­ шие... Извините, грубо скажу, ту­ пые лица. И не потому что ничего не понимают. А они с какой-то окорью. Как корой покрыты. Мы сбились с пути. И вернуть­ ся к настоящему сейчас — наи­ труднейшее дело. Может, на­ столько трудное, что если и мож­ но его с чем-то сравнить, так только с тем, что нам пришлось преодолеть в Великой Отечест­ венной войне. И, может, легче было победить фашистов, чем врага, который внутри нас самих. Я дважды был в Америке. Прожил там около двух месяцев. Слава богу, насмотрелся. Сов­ сем другой народ. Только я не хо­ чу сказать, что мы лучше. Во мно­ гих отношениях — хуже. Но мы остаемся больше людьми. Мы ещ е умеем плакать по- настоя­ щему и любить по-настоящему, без выгоды и расчета. И такими нам лучше и оставаться всегда. Мы должны начать возвра­ щаться к России. Затесь вторая. В честь приез­ да писателя в детском приюте приготовили кедровые саженцы для закладки аллеи. Перед са- мым,началом одна из организа­ торов, все внимательно осмот­ рев, выбросила из мешка «бра­ кованный» кедрик. Распутин это­ го не видел. А когда подошел, по­ добрал с земли росточек со сло­ манной вершинкой и пошел его сажать вместе с сиротской ребят­ ней. Ж и в и и п о м н и По тому, как уничтожалась на­ родная самобытность, Распутин не видит большой разницы меж­ ду Октябрьской революцией и пе­ рестройкой. Совершенно понят­ но, почему от него отмежевались скороспелые «демократы». Для него это была «не власть, а на­ пасть». Но почему его в свое вре­ мя не предали ан аф ем е комму­ нисты — неясно абсолютно. Распутин ещ е в «застойные годы» стал своеобразным ангар­ ским диссидентом. То, что он тог­ да написал, соцреализмом не яв­ лялось. А в 1980 году он принял в церк­ ви обряд крещения, что по тем временам расценивалось вер­ ховной идеологией, как «духов­ ное закабаление человека и его опускание до уровня ничтожест­ ва перед Богом». Сегодня Распутин может по­ ставить свою подписьрядом с ро­ счерками депутатов-коммуни- стов под обращением против «реформ смерти». И тут же как бы заберет швартовый с полити­ ческого причала, напомнив, что народ «слишком много сил и жертв отдал в XX веке порядку, оказавш емуся нежизнеспособ­ ным по той причине, что он не мог считать Россию своей духовной родиной. Была власть, и сильная, было огромное социальное об­ легчение, но отвержение души и Бога сделало народ сиротой». Свой среди чужих. Чужой сре­ ди своих. Это Солженицын, как бы уточ­ няя местоположение Валентина Распутина, назовет его «нравст- венником». Но ни голос первого, ни второго народ сегодня практи­ чески не слышит. Или не хочет слышать? — Валентин Григорьевич, по­ чему писатели оказались в об­ щественной «тени», ведь два предыдущих века они были в России «властителями дум»? — Прежде чем попасть в «тень», сначала многие из них во­ всю разваливали Союз... Участ­ вовали в деле, которое не может быть писательским. Поэтому и оказались затем в небрежении. Во многом мы сами виноваты... Наверное, слишком часто гово­ рили о необходимых вещах... До затвердения... Все пошло на­ смарку... И эта боль... Вот эта ог­ лушенность — она сказалась на многих. З а короткий историче­ ский миг число читателей сокра­ тилось чуть ли не в тысячу раз. Не считать же, право, за читателей глотателей душещипательных пустот, от которых сегодня пух­ нет книжный бизнес. Это нарко­ тические таблетки в книжной обертке... И их любителей нужно относить к наркоманам, а не к чи­ тателям. В храме все же другой язык, чем на улице. До этого в на­ шей словесности Смердяковы могли быть литературными геро­ ями, но не могли быть автора­ ми... Мне кажется, что сегодняш­ нее вызывающее бесстыдство литературы пройдет, как только читатель потребует к себе уваже­ ния. Затесь третья. В Юголоке на Сцену вышла бабушка Екатерина Петровна Пушмина. Вежливо по­ здоровалась с «товарыщами». И начала «сказывать», как однаж­ ды загоревала о погубленной ан­ гарской красоте. А подруга возь­ ми и спроси: «А ты Распутина знашь? Наш парень, обо всем этом пишет». И стала бабушка Катя в семьдесят лет учиться са­ ма грамоте. Да не с букваря нача­ ла, а с распутинской книги «Живи и помни». Несколько месяцев ее одолевала: «Не напрасно сердце билось — прочитала!» С казала это. Поклонилась. И заш агала в радости на свое мес­ то. — Валентин Григорьевич, ко­ гда вы говорите о народе, все время обобщаете. Когда гово­ рите с народом, словно его жалеете. Д аж е своим земля­ кам не сказали ни одного рез­ кого слова... — Тут нужно отделять одно от другого. Только в Советской эн­ циклопедии легкомысленно на­ зывали народом все население страны. А на самом деле это рос­ сийская коренная порода нации, 8 Валентин Распутин: «Старость многое огрубляет в человеке, вы стужает его...» трудящаяся, говорящая на род­ ном языке и сохранившая свою самобытность. И жив этот народ. И его долготерпение не надо при­ нимать за его отсутствие. В нем вся наша мудрость. И народ не хочет больше ошибаться. Боится порывов, чтобы не дойти до са­ моистребления. Можно гневаться, что в дерев­ нях сегодня спиваются. Что лю­ дям нечем заняться. Что они те­ ряют себя. Есть о чем говорить... Но сам народ ругать нельзя. Это все равно что мать. Только устал он уже от всех этих мытарств. А теперь вот нас потихоньку начинают встраивать в глобали­ стский порядок. Молодежь не случайно бунтует против него в Европе. Это бунт против вырав­ нивания, когда сущность каждо­ го народа уничтожается. Разру­ шаются все его культурные осо­ бенности. Это нивелирующий мир. Тяжело становится от таких мыслей. Потому что мы все вре­ мя — из огня да в полымя. — Кто-то из учителей вас спросил: почему нас так не любит Москва? И вы ответи­ ли... — Да, не любит. Хотя в отдель­ ные периоды ее поддержку мы чувствовали. Сегодня ф едераль­ ная власть старается забирать слишком много. Забы вая отда­ вать. Вот в Усть-Уде опять боль­ шая задолженность по зарплате. А Москва будто бы этого не ви­ дит. Занимается в основном по­ литическими разборками. Народ в глубинке брошен. К нему ведь никто и не обращ ается. Власти разговаривают сами с собой. А когда с нашим народом по-чело­ вечески — он творит такие чуде­ са, что другим и не снились. Сегодня государство волнует прежде всего самоутверждение. И складывается такое впёчатле- ние, что страна ничем иным не занимается, как только выбора­ ми. Этой избирательной свисто­ пляске все подчинено. Она про­ ходит постоянно. Выборы отни­ мают огромнейшие средства... По-моему, такая демократия очень накладна. Пока карманы дырявые, руководителей мест­ ных администраций нужно назна­ чать. Избирать надо только Пре­ зидента страны. Выборы Россию уже обессилили. Кому от этого становится луч­ ше, когда формальное соблюде­ ние прав человека доводит народ до бесправного состояния? Затесь четвертая. Разговари­ ваем с главой района Владими­ ром Денисовым. Он сетует, что весь бюджет расходуется на вы­ плату зарплаты. На развитие ни­ чего не остается. Не живут, а вы­ живают. Лесозаготовительные предприятия с трудом находят рабочих среди местного населе­ ния. 70—80 процентов трудоспо­ собных уже не работники. Водка сгубила. Вот и получается, по Распутину, что настоящего наро­ да в Усть-Удинском районе толь­ ко треть. Сам он этого не гово­ рил. Но вывод из его рассужде­ ний напрашивается очевидный. С в я з у ю щ е е з в е н о На третий день у Распутина появилась приятная усталость. Словно душа родиной откры­ лась. З а автографами — оче­ редь. Земляки приходят с его книжками, изданными в разные годы, и терпеливо выстаивают каждый раз по тридцать — сорок минут. Потом начинается фото­ графирование на память. «Тран­ жирство времени», как называет Мы со в сем другой народ. Мы остаем ся больш е лю дьми . Мы ещ е ум еем плакать по-настоящ ем у и любить по-настоящ ем у, б е з выгоды и расчета. И такими нам лучше и оставаться всегда. этот процесс Распутин, наконец завершено. Возвращаемся в Ир­ кутск. Сквозь жару, рыжую пыль и метель из бабочек. — Мне ваши земляки расска­ зали, что пять лет назад при­ нимали вас в Усть-Уде намно­ го-намного сдержаннее. А сейчас с таким уважением и доверительностью, что поза­ видуешь... — Появилось другое отноше­ ние. Тут, может,сказывается то, что в девяностые годы меня ведь немало кляли. И такие статьи до земляков наверняка доходили. И на меня смотрели не то чтобы с сожалением, а даже и с сострада­ нием. Особенно не вникая, прав я или нет. Наблюдали: додавят ме­ ня или не додавят. А сейчас меня начинают признавать заново. И это как чудо. Признавали при той, при старой,власти. Признавали широко. И теперь начинают. И вот это постоянство позиции, на­ верное, начинает уважаться. — Вы заметили, что во время встреч вам не задали ни одно­ го «политического» вопроса? — Заметил! И вот это как раз и внушает надежду, что мы меня­ емся. Не так быстро, как хотелось бы, но меняемся. Вся эта полити­ зация нашей жизни... Дурная по­ литизация исковеркала не только жизнь «больших», но и «малень­ ких» людей. Совсем недавно на этой политике все были помеша­ ны. — Валентин Григорьевич, а бывает, что просто не с кем поговорить? Словно один в целом мире? — Последние годы — так оно и есть. Близких людей становит­ ся все меньше и меньше. Ста­ рость, она ведь не делает челове­ ка красивее. В любом отноше­ нии — ни внешне, ни внутренне. Старость, она многое огрубляет в человеке. Выстужает его. У меня сейчас очень небольшой круг лю­ дей, с кем можно говорить о чем угодно. — Часто подходите к своим колокольчикам? К ак-то вы «проговорились», что общае­ тесь с ними, если довольны собой. — Не часто. Но иногда подхо­ жу. Посмотрю на них. Полюбу­ юсь. Поглажу их, чтобы откликну­ лись перезвоном. Поправлю свое настроение... Это как детская за­ бава. Правда, я их только в зр е ­ лые годы стал собирать. Люблю смотреть на них, прежде чем на­ чинаю работу. — Сейчас что-то пишете? — Только что вышел мой но­ вый рассказ... Работаю и над большой вещью, но идет с тру­ дом. l Затесь пятая. В Усть-Уде по местной инициативе открыли выставку в честь прошедшего юбилея Распутина. Посмотреть свеженькие экспозиции зазвали Валентина Григорьевича. Чувст­ ва у него смешались. Он как бы увидел сторонний взгляд на са­ мого себя. «А это зачем?! — уди­ влялся он, увидев в уголке совет­ скую атрибутику с трудами Ста­ лина: —Державник я все-таки в другом понимании». А когда его объявили «ангарским Ломоносо­ вым», он смеялся так, как нико­ гда больше за всю поездку. «Гос­ подь с вами? Ну какой я... Это что вы такое учудили...» — Валентин Григорьевич, се­ годня, по крайней мере в При- ангарье, вас начали читать да­ же те, кто до этого не был ва­ шим почитателем... — Читают, потому что я их зе ­ мляк. Аможет быть, кто-то прове­ ряет, исписался я или еще нет. У меня ведь тоже существует свое­ образная ревность к своим друзьям-писателям. Читаю их но­ вые книги, хотя сейчас их значи­ тельно меньше. Но есть люди, на­ писанное которыми я никогда не пропущу. — Астафьев был в их числе? Хотя осведомленные иркутяне посоветовали мне вообще не касаться этой темы в разгово­ ре с вами... — Кто вам сказал, что у меня было плохое отношение к Ас­ тафьеву?! Я его всегда высоко ценил как писателя. А все эти по­ литические дрязги... Никому они не нужны. Со временем о них ни­ кто даже и не вспомнит. И мы долго-долго молчим. Ав­ тобус ревет на подъеме. С тру­ дом, из последних сил поднима­ ясь на возвышенность. В конце концов мы встанем. Из-под капо­ та пойдет пар. Водитель скажет: «Ремень полетел!» Понимание, что исчезло связующее звено, возникло не в дороге, а только то­ гда, когда остановились. А остановились мы прямо на перевале. Затесь шестая. Несколько дней назад Валентина Распутина наградили одним из высших зна­ ков отличия Русской православ­ ной церкви — орденом Препо­ добного Сергия Радонежского II степени. Вел беседу Олег Н^ХАЕВ. Ч е л о в е к , к о т о р ы й з н а е т о ж и з н и в с е ветеран Петр Б елявский МИНСК ИМЯ БЕЛОРУССКОГО врача- невропатолога Игнатия Антонова известно во всем мире. В 1997 го­ ду Международная исследова­ тельская комиссия присудила Иг­ натию Петровичу звание «Чело­ век года», а Международный био­ графический центр принял реше­ ние о внесении фамилии Антоно­ ва в престижнейшее издание «2000 выдающихся людей столе­ тия». Академик НАН Беларуси, член-корреспондент Российской АМН, заслуженный деятель науки и лауреат Государственной пре­ мии Республики Беларусь в обла­ сти медицины Игнатий Петрович Антонов в свои 79 по-прежнему работает главным консультантом в БелНИИ неврологии, нейрохи­ рургии и физиотерапии, которым бессменно руководил 36 лет. 3 июля академик и бывший фронтовик Игнатий Антонов не­ пременно надевает свой парад­ ный пиджак — весь в орденах и медалях. Каждая из наград, слов­ но отлитый в металле сгусток па­ мяти — Сталинградская битва, Курская дуга, освобождение род­ ной Беларуси... ...Декабрь 1942 года. В районе Сталинграда танковый корпус, в котором воевал военфельдшер И. Антонов, прорвался в глубокий тыл противника. Четверо суток танкисты сражались с превосхо­ дящими силами противника, удерживая завоеванные пози­ ции. В подвале одного из разру­ шенных домов молодой воен­ фельдш ер организовал мед­ пункт, а сам под непрерывным ог­ нем врага выносил с поля боя ра­ неных и обожженных танкистов, прикрывая их своим телом. Тогда он спас жизнь 28 гвардейцам. Ко­ гда на пятый день боев был полу­ чен приказ выйти из окружения и соединиться с наступающими ча­ стями армии, с помощью санита­ ров удалось разместить тяжело­ раненых воинов в кузовах авто­ машин и на броне танков. Соеди­ нение вырвалось из окружения, люди были спасены. З а этот под­ виг лейтенант медицинской служ­ бы И. Антонов получил свою пер­ вую боевую награду — орден Красной Звезды. ...Лето 1944-го. Под сокруши­ тельными ударами Красной Ар­ мии враг стремительно отступает на запад. Танковый корпус гене­ рала Бурдейного, в котором слу- ■ Игнатий Антонов. жил старший фельдшер батальо­ на И. Антонов, успешно форсиро­ вал реку Березину и двигался в направлении Минска. 2 июля под Смолевичами был убит командир одного из танков. Итогда его мес­ то занял Антонов. Ранним утром 3 июля танки взвода под командованием Нико­ лая Колычева, которому позже было присвоено звание Героя Со­ ветского Союза, ворвались на се­ верную окраину Минска. Третьей шла боевая машина гвардии старшего лейтенанта Антонова. Уже на подходе к центру города в его танк угодил снаряд. А когда командир открыл люк и спрыгнул на землю, рядом разорвался еще один. Антонов чудом остался жив. Залечив раны в медсанбате, он догнал свой корпус уже на терри­ тории Литвы. З а мужество и отвагу при ос­ вобождении Беларуси и ее столи­ цы Антонов был награжден орде­ ном Отечественной войны II сте­ пени. После победного салюта Игна­ тий Антонов снова засел за учеб­ ники и вскоре был зачислен сту­ дентом лечебного факультета Минского мединститута. Защ и­ тил кандидатскую и докторскую диссертации, стал профессором. З а лучшую работу в области нев­ рологии Академией медицинских наук СССР ему была присуждена престижная * премия имени В.М.Бехтерева. Большим вкла­ дом в медицинскую науку стали исследования профессора Анто­ нова и его учеников по лечению острых нарушений мозгового кровообращения — инсультов. Под его руководством защищены 23 докторские и 44 кандидатские диссертации. И сегодня врачи проходят «школу Антонова», уче­ ного и фронтовика, который, ка­ жется, познал в этой жизни все. В м а л я р к е , у Н а у м а Олег Б елоусов МИНСК ПЯТНАДЦАТИЛЕТНИМ пацаном подхватила Наума военная волна и понесла-покатила... Где-то на фронте затерялся отец, партий­ ный работник, и осталась у го­ мельского паренька на руках се­ мья. Он старший. Доволокла Шту- тиных война до Кубани, там оста­ новилась, дала передышку. Пришла страшная весть — по­ гиб отец. И рванул Наум в добро­ вольцы. В армию не взяли, вручи­ ли лопату — давай, пацан, копай землю... Земля в Сальских степях была тяжелая, копать окопы в полный профиль было трудно. Да еще мо­ розы. По ночам в саманной коша­ ре, переоборудованной под ка­ зарму, зуб на зуб не попадал. Прижмешься к верблюжьему теп­ лому брюху и ворочаешься с боку на бок— отогреваешь то спину, то живот, который от голодухи све­ ло... Окопы не пригодились, обош­ ли немцы оборону и пошли даль­ ше, в глубь России. Добрался На­ ум до своей семьи. Черный, то­ щий, злой... Погрузил женщин в эшелоны — опомнился на Урале. Тут, может, злость, назапашенная в мерзлых степях, помогла. Мо­ жет, язык хорошо подвешенный, может, то, что в Гомеле успел окончить семилетку. Но попал На­ ум в школу младшего офицерско­ го состава. Три месяца поучил­ ся— и на фронт... — Что же тебе, Наум, так лей­ тенанта и не присвоили?.. — Какого лейтенанта? О чем ты говоришь. Всю нашу школу немцы смешали с землей за одну ночь. Оставшихся в живых разо­ брали по другим частям, было не до званий. Так что кончил я войну старшим сержантом. Семь ране­ ний, четыре тяжелых. День Побе­ ды в госпитале встречал под Мо­ сквой, в Марьиной Роще. Собрал нас комиссар госпиталя, ходячих: «Ребята, говорит, по случаю Дня Победы отпускаем вас на бого­ служение в храм Василия Бла­ женного, а потом по семьям вас разберут, которые иногород­ ние». Приехали за нами на подводах. Я на костылях, рука в лубках, аэ­ ропланами их называли, тоже по­ ехал. Как красиво в соборе было, как торжественно! Потом приеха­ ли в семью. Знаешь, кажется мне, все, что у них было, эти люди по­ тратили на праздник... Наум открывает шкаф, доста­ ет парадный пиджак, на котором иконостас орденов и медалей, глубоко вздыхает: «Одними вос­ поминаниями живу...» С Наумом Штутиным разгова­ ривать нужно осторожно. Прики­ дывается простачком, а между де­ лом то вопрос неудобный запус- ® Наум Штутин. тит, то историю расскажет — хоть стой, хоть падай. — До войны бабушка получала переводы из фунтов стерлингов, после войны переводы приходить перестали. — И замолкает, ожи­ дая вопроса... — От кого переводы, Наум?.. — От брата своего, Вейцмана. — Какого Вейцмана? — Ну того самого, первого пре­ зидента Израиля. — Брось... — Что, брось... Дедушка мой по маме был известный на весь Гомель фотограф, вот фотогра­ фия — дедушка вместе с дядей Вейцманом. Наум Штутин — миф и легенда киностудии «Беларусьфильм». Бригадир постановщиков, маляр, штукатур, мастер на все руки, он был знаком, дружил со многими знаменитыми артистами — с Ев­ стигнеевым, Кудрявцевым, Туро­ вым, Марухиным, Степановым... В его знаменитой «малярке» на первом этаже, между тремя па­ вильонами студии, кто только не перебывал. Слушать Наума— на­ слаждение. Киношные байки — обхохочешься. Только про войну рассказы ­ вать не любит. — Не приставай, Олег. Не хочу про это вспоминать... Иной раз мороз по коже продирает, за кого нас командиры наши считали, сколько пацанов положили зря. Приказано взять высотку — и вол­ нами, атака за атакой. А на той вы­ сотке один немец с пулеметом— и косит, косит, косит. А мы лезем как проклятые. Заметил, те, кто в самом деле хлебнул войны под самую зав яз­ ку, вспоминать ее не любят, боят­ ся будить воспоминания. Крова­ вое, страшное было дело — не приведи Господь! Сижу у Наума дома, перебира­ ем фотографии. Неисповедима судьба человеческая — вот она вся... Маленький мальчик на ру­ ках у мамы, школьник, солдат в госпитале, молодой человек в об­ нимку со знаменитым артистом, старик с мудрыми, печальными глазами — прошла жизнь, как мгновение, как дым... С праздником тебя, Наум!