Липецкая газета. 1995 г. (г. Липецк)

дв а юбилея 21 ок тября 1995 г. 4 Т - 5 летопись всенародного подвига №2 1 1 ( 1025) щир -^ И 1^в П Н Я 1 ^ 1 Н 1 1 Й 1 Н 1 Н 1 Н ш и :г^КЛ: .^.■Й ................................................ .............................................................................. .............. .............. .............................. ... ___________________________________________________________ _ РШ Ш Ш К НИЖ НАЯ ПОЛ К А к т о о н и - ОРОТОТИПЫ и М У ЗЫ ЛЮ БВИ ? в первом номере ж урнала « Роман-газета» за 1996 год будетопубликована книга извес­ тного пи сателя, автора многих романов и повестей Руслана Киреева « Говорите мне о лю бви ..,» . Это первая в нашей литературе попытка худож ественно расск азать о слож ­ ных, глубоко личных отношениях прославлен ­ ных мастеров слова с теми , кто вдохновлял их на создание романов, ра сск а зов, пьес, стихов, поэм ... Читатель встретится с Пуш ­ киным, Баратынск им, Л . Толстым, Тютчевым, Л ермонтовым, Чеховым, Буниным, И, к онеч ­ но ж е, с главными героинями книги — реаль­ ными ж енщинами, к оторых судьба связала узами любви с гениальными людьми и к ото­ рые запечатлены в их произведениях. Об этой новой работе и пойдетре ч ь в ин ­ тервью с писателем Русланом КИРЕЕВЫМ . — Читатели знают вас как автора книг о современности , но вот последнее время в различных изданиях появляются ваши док у ­ ментально- худож ественные новеллы о писа- телях- к лассик ах, как отечественных, так и за ­ рубеж ных. Для вас это новая тема? — Не со в с е м . Л е т д е сять назад был а опу бл и ­ к о в а н а м оя по в е сть «С ветлячок», главный герой которой — немецкий писатель-романтик Адель- берт Шамиссо, живший в эпоху наполеоновских воин. Есть рассказы о Гоголе, Льве Толстом. Уви ­ дела свет повесть-исследование о Чехове «При­ ближение к Таганрогу». Есть у меня немало этю ­ дов, статей, эссе о Пушкине, Тургеневе, Досто ­ евском, Сервантесе, Свифте. — Но все это к асалось, в основном, твор ­ чества писателей, в последних ж е работах вы расск азываете оо их личной ж изни. Точнее, о слож ных, подчас глубок о драматичных от ­ ношениях прославленных мастеров слова с теми , к то вдохновил их на создание рома ­ нов, расск азов, пьес, стихов, поэм. . . — Все верно. Великая литература всегда была литературой великих страстей, первое место сре ­ ди которых занимает, конечно же, любовь. Пре ­ красная Елена в гомеровском эпосе, Лаура, ко ­ торой посвящал сонеты Петрарка, и безымянный адресат других с о н е т о в , ^ е шексрировских, фло­ рентийская красавица Беатриче, в п ^ в ы е явив ­ шаяся взору девятилетнего мальчика Данте в пур ­ пуровом платье, рано потерянная им (умерла в двадцать пять лет) и вновь обретенная в «Божес ­ твенной комедии», уже по ту сторону земной ж и з ­ ни. А герои новой и новейшей литературы, ожив ­ шие под пером Гете и Гофмана, Байрона и Шел ­ ли, Флобера и Стендаля, Эдгара По и Джека Л он ­ дона! Особый мир — мир русской литературы: женские образы Льва Толстого, Д остоевско го , Гончарова, Островского, Чехова... А т е , кому пос ­ вящали свои стихи Пушкин и Кольцов, Л ермон ­ тов и Некрасов, Тютчев и Огарев!.. Не счесть чи ­ тательских поколений, что были околдованы вол­ шебными строчками, но поэтический гипноз не в состоянии убить простого человеческого интере ­ са: а существовали ли в действительности эти не ­ обыкновенные женщины? И если да — как звали их? В каких отношениях были они с авторами тех романов, поэм и стихов, которые даровали им бессмертие? Одним словом , кто они, прототипы и музы любви? Вопрос, согласитесь, непростой, и отве ­ тить на него можно далеко не всегда. Пытались это сделать многие, в том числе и писатели. Д е ­ фицит фактов нередко восполнялся творческой фантазией, был стимулом для создания беллет ­ ристических произведений, иногда вдохновенных и талантливых. Моя же работа — строго докумен ­ тальная. В основе ее — письма и дневники, вос ­ поминания и архивные бумаги. А также тексты, которые не принято считать документами, но ко ­ торые, если вдуматься, таковыми являются. Это — художественная проза: романы, повести, рас ­ сказы. Это — поэзия. Это — драматургия. Короче говоря, все, что выходит из-под пера художника и что по самой сути своей не может не быть доку ­ ментом его души. Мои героини, все без исключе ­ ния, — реальные женщины, которых судьба свя ­ зала узами любви с гениальным человеком. И которые — что было для меня обязательным ус ­ ловием — запечатлены, хотя бы бегло, в его про ­ изведениях. , Но это новеллы не только о женщинах в жизни и, следовательно, творчестве писателей, это, в не меньшей степени, портреты самих художников слова. Ибо именно в любви наиболее ярко и не ­ ожиданно проявляется характер недюжинного че ­ ловека. В любви и творчестве... Одно с другим .связано множеством нитей, иногда зримых, чаще, однако, скрытых от глаз и скрытых подчас весьма глубоко, но вместе с тайной любви неизменно приоткрывается и тайна творчества. — Наверное, вы сделали для себя немало отк рытий, работая с таким материалом? — Еще бь|! Сюжет иногда выстраивался пря ­ мо-таки детективный. Например, история с Л ер ­ монтовым, которую впервые поведал Александр Дюма в своих записках о путешествии в Россию. Там фигурирует анонимка, которая расстроила бра к поэта и которую, как выяснилось, написал на себя сам Л ермонтов. Или история загадочного убийства возлюбленной Бестужева-Марлинского! А пассаж, который вставил Чехов в «Чай 1 ^ » и к о ­ торый предназначался для слуха сидящей в зале женщины — ей одной. Или Гоголь, изобразивший во второй части «Мертвых душ» ту, которую меч ­ тал видеть своей женой... — Ск олько ж е лет создавалась эта «энцик^ , лопедия человеческ их Ьтр1астей» , аналогов к оторой в мировой литера1Vре) пож алуй, нет? — Работа продолжается. И, соответственно, продолжаются публикации в периодических и з ­ даниях. Обычно это один-два сюжета, но есть и радостное исключение. Я говорю о народном жур ­ нале «Роман-газета». Весь свой первый номер за 1996 год она отдает моей работе. Это более двад ­ цати пяти новелл. Герои их — Грибоедов и Тют ­ чев, Достоевский и Фет, Герцен и Кольцов, Апол­ лон Григорьев и Мамин-Сибиряк, Жуковский и Тургенев, Лев Толстой и Алексей Константинович Толстой... Ну и, разумеется, Пушкин. Именно сло ­ ва Пушкина — «Говорите мне о любви» — вынесе ­ ны в название публикации. — Вы упоминаете тольк о русск их к ласси ­ ков? — Да, этот выпуск посвящен им. Но, я надеюсь, наше сотрудничество с уникальным журналом, самым многотиражным в нынешней периодике, продолжится, и мне удастся рассказать о судьбах людей из других стран. Интервью подготовлено специально для «ЛГ». Ж У РН АЛ ЬНОЕ ОБОЗРЕН И Е в КОМПАНИИ с МАРКСОМ К УЗЕНОМ , ГОЛУБЧИКОМ И ДРУГИМИ ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЯ ЗЕМЛЯК А 2 2 ок тября, в памятную бу- ;;нск ую г одовщ ину, ис- пс. 'ится и 7 0 лет со дня ро ­ ж дения Виталия М ихайло ­ вича Чернова — писателя- фрон тови к а , оста вивш е г о г лубок ий сл е д в литера тур ­ ной хсизни области , внесш е ­ г о свой вк лад в х удож е с­ твенную ле топись Велик ой Отечествен н ой . Выпущ ен ­ ные ц ен тра льными и з д а ­ тельствами ег о романы «Ар­ ск ий к амень» , « Полесск ая тиш и н а » , « Со к р уш е н и е тьмы» , « Три дня б е ссм е р ­ тия» , повесть« Медвеж ьи во ­ рота» наш ли своих бла г о ­ дарных читателей . В 1 9 4 3 г оду, из де ся то ­ го к ласса , в неполные се м ­ надцать ле т В. Чернов уш ел в дей ствую щ ую армию , в воздуш но- десантные вой с­ к а. Боевое к рещ ение при ­ нял в Юхсной К арелии , с тя ­ ж елыми боями , теряя дру ­ зей , прош ел Венг рию , Авст ­ рию и зак ончил боевой путь в Чехословак ии. ' На фронтовых распутьях, на соп ре де льн ой п олосе , отделяющ ей ( весьма услов ­ но!) ж изнь от смерти , пра ­ ведный г нев обострил внут ­ реннее зрен ие , внутренний слух . В мук ах обре та л В. Чернов да р г оворить сур о ­ вую правду о человек е на войне^ правду о душ е чело ­ веческ ой , обож ж енной вы­ сш им , предельным испыта ­ н и ем Он ст а л одн и м и з представителей той самой « литературной пехоты» ( В. Овечк ин) , к оторая начинала трудную работу по преодо ­ лению умозрительно- благ о- душ ног о и потому — к риво ­ душ н ог о вз г ляда на д е й ­ ствительность. Он прож ил все г о ш е сть­ де ся т три г ода и девяносто четыре дня , оставив нам,не тольк о к ниги о войне . Оре - ' ди них — « грахщанск ие» ро ­ маны « Человек на Земле не гость» , « Избавление» , док у ­ ментальное повествование о липецк их тра к торострои - теляху замечательный фан ­ т а ст и ч е ск и й ром а н « Сын розовой медведицы» , выпу ­ щ енный в золотой се ри и « Детск ой литературы» . Но наиболее значителен вк лад Виталия Чернова все- та к и в ле топись всен арод ­ ног о подвиг а на тысячевер ­ стных фронтах . Воск реш ая прош лое, тревож ная память писа теля продолж ает взы ­ вать к будущ ему. Пафос ег о обращ енности к траг ическ о­ му и г ероическ ому меж ева ­ нию людск их судеб в воен ­ ное лихолетье в том и з а ­ к лю ч а е тся , чтобы со х р а ­ нить, дон ести , передать к ак эстафе ту , де тям и внук ам просветляющ ую веру в че ­ ловек а. В человек а, который осознает себя частицей сво ­ ег о народа . К оторый в г о ­ рести и радости знает , что он не г ость на этой земле . К оторый и один в поле воин. В к анун юбилейной г о ­ д о вщ и н ы б е з в р е м е н н о уш е дш е г о п и са те ля е сть, думаю , смысл познак омить читателей с одной из п ос ­ ледних ег о дневник овых з а ­ писей и отрывк ом и з док у ­ ментальног о романа « Днеп ­ ровск ая траг едия» . Борис Ш АЛ ЬК ЕВ. Виталий ЧЕРНОВ ГОЛУБЫЕ СНЫ Только умирающие могут по-настоящему ценить время, и оно особенно дорого, когда «остаются недостроенными зубцы башен». Теперь я понимаю тех ученых и тех писателей, которые вымаливают у врачей еще хотя бы полгода жизни, чтобы завер ­ шить незавершенное. Разумеется, расставаться с этим светом не хочется ни одно ­ му человеку, даже если ему^ за девяносто, потому что жажда жизни — это начало начал, и ничего сильнее этой жаады быть не может, хотя человек и сознает, что он давно «заедает чужой век» и давно уже стал обузой для близких и для общества в целом. Когда-то вера и надежда в райские кущи раскрепощала его животный страх умереть, теперь он сам, откинув от себя и надежду, и веру, ходит с протянутой рукой,- чтобы кто-то вложил в нее хотя бы еще один день милосердия, не замечая, что в его ладони давно уже лежит камень неотвратимой судьбы... Сегодня мне исполнилось 63 года. Я, честно говоря, не надеялся дожить до этой даты и был готов ко, всему. Тем более, что, находясь в тяжелейшем состояний, дописал роман «Днепровская трагедия», идеальнейшую работу мог теперь сделать любой редактор. Конечно, роман без моей личной редактуры многое потерял бы, ведь никому не ведомы те сотни и тысячи разных деталей, которые хранятся только в моей памяти, и только я могу выбрать из них самую нужную. Но все-таки вещь была завершена, и это принесло мне радость... ДОЖИТЬ до РАССОЕТА... и П М Ш 11К1П1 СШ ШЕДМ» Весть о ранении комбата стремитель ­ но обежала всю цепь. Без приказа коман ­ диров десантники бросились бли>ке к до ­ роге, где все еще раздавались очереди недобитых немцев, с близкого расстоя ­ ния стали забрасывать их гранатами . Взвод Назаренко в это время успел под ­ бить два танка, а два других повернули назад. Но бой все не утихал. Немцы из села Будище подбросили несколько ма­ шин с пехотой, с пушками и минометами. Пришлось снова занимать оборону и от ­ бивать контратаки. Кротов был без сознания, когда его пе ­ ревязывали и поднимали на повозку, мяг ­ ко устланную соломой: два осколка попа ­ ли в него — один в живот, другой в грудь. — Еще можно спасти, — заверила Ко- шеленко, — если немедленно переправить на тот берег, в>санбат. Но для этого требовалось хотя бы про ­ рваться к берегу, а прорваться пока ба ­ тальон не мог, хотя настойчиво пытался вбить и расширить клин в наступающие ряды противника. Он буквально истекал кровью, и каждый боец был на учете, удер ­ живая свой ру#еж. Гнедых, отодвинув в сторону убитого пулеметчика, рубил из етанкача по немецкой пехоте, когда под ­ нималась в рост. Но немцы накатывались снова и снова, ;как одержимые. Рядовой Кубасов, которому уже доводилось во ­ евать раньше В;танковых частях, забрал­ ся в башню подорванного Сухобрусом танка и стал бить из пушки по боевым по ­ рядкам противника. Старшина Кривобо- ков, командир взвода их 3-й роты, тоже был не новичок в боевых делах. Ранее он уже воевал на Халхин-Голе. Ему и еще двум ребятам из другой роты, Батракову ■ Й ДружиЕцну, удалось: пр.одкб,чи ть!СО стан-; ковым'пулеметом через дворы Лозовки и оказаться за спиной у немцев. Это про ­ извело ошеломляющий эффект на насту ­ пающих. В пробитую брешь немедленно вклинились десантники. Дело пошло ве­ селее, и через какие-то полчаса бой мед ­ ленно стал утих!ать. А еще через полчаса десантники и партизаны наконец-то вы- щли к Днепру.. Многие раненые, голодные, закопченные пороховой гарью, кинулись к берегу, взахлеб, пригоршнями стали пить холодную,, уже успевшую настыть за ноябрь мутноватую воду. Кротов, которого потом тоже привез ­ ли к Днепру, чтобы переправить на левый берег, окончательно пришел в себя, изум ­ ленно повел г л ^ а м и . Он лежал в моло ­ дом дубнячке, на охапке соломы. Рядом с НИИ неподалеку лежали дру ­ гие раненые, вынесенные с поля боя. Воз ­ ле него почти неотлучно; находилась Ко- шеленко. — Где я? — спросил Кротов. — Мы все нй берегу Днепра, Николай Романович. Немцы полностью разгромле ­ ны. Только из Секи^)ны прибыл связной от майора Блубштеина. У него тоже пол­ ный порядок. Других известий пока нет. Ищем лодку, чтобы вас переправить. — Стоит ли? — улыбнулся Кротов по ­ серевшим и неузнаваемо изменившимся лицом. —. В груди жжет. Сделайте обез ­ боливающий укол. Она ввела ему камфору и морфий. Че­ рез несколько минут глаза его повеселе ­ ли, сетка глубоких морщин на щеках и на лбу разгладилась. — Идите, — махнул кистью руки Кро ­ тов. — К другим раненым идите, а мне теперь легче. 3 потерплю. Мягкая волна успокоения, почти бла ­ женства накатилась на него после ост ­ рых приступов боли, снова ввергающих в пучину забытья и снова возвращаю ­ щих ненадолго сознание. Он уже чув­ ствовал, понимал, что не выживет. Толь ­ ко чудо, может быть, счастливая случай ­ ность могли бы ему помочь, но он знал, что чудес не бывает, и потому, смирясь с тем, что его ждет еще одно, послед ­ нее, испытание, спокойно ждал конца. «Да-а, — думал он, — пулю, предназна ­ ченную мне, принял на себя Михаил. Зря... Смерть дважды не промахивает ­ ся. Все -таки странно , все странно ... Неужели я прожил двадцать семь лет для того, чтобы затем умереть, так и не по ­ няв до конца ни человеческой лжи, ни правды, ни самой жизни». Он тихо подозвал врача, которая пе ­ ревязывала только что принесенного раненого: — Кто это? — спросил он. — Сержант Неживенко. — Из разведки? — Да, Николай Романович. — помню. Он несколько раз достав ­ лял ценные данные о противнике в Ло- зовке и Секирне. — Вам нельзя много разговаривать, Николай Романович. — Мне сейчас все можно. Я хочу страшно пить, доктор. Кошеленко ответила: — Не могу вам этого позволить. За- мкомбат только что сообщил, что за вами выслан самолет. Она смочила ему истрескавшиеся губы водой, взятой из Днепра. — Позовите ко мне начальника шта­ ба. Когда тот пришел, Кротов спросил осекающимся голосом: — Григорий Иванович, доложи, сколь ­ ко убитых и раненых у нас. Сколько у Солодченко. — Николай Романович, — развел ру ­ ками начальник штаба. То ли у него не хватало духу назвать цифры потерь, то ли не придавал сейчас этому особого значения. — До этого ли вам? Главное, что мы победили... — Не разводи кисели, — оборвал его Кротов. — У меня нет времени. Ты же видишь, я умираю. — Шестьдесят восемь убитых. Ране­ ных сто двадцать семь, из них тридцать шесть тяжелых. У Солодченко двадцать семь убитых... — Оборону держите? — Оборона надежная. Не волнуйтесь. Немцев к Днепру не пустим. — От Сидоруча нет известий? — Нет. Но над Свидовком у Днепра рвутся наши снаряды и висит в воздухе истребительная авиация. Кротов слабым движением руки от ­ пустил начальника штаба. Вскоре дей ­ ствительно прилетел самолет. Алла Ко ­ шеленко сделала еще одну инъекцию камфоры, отчего у Кротова сразу рас ­ ширились зрачки и он задышал ровнее, а через минуту ввела морфий. И это было все, что она могла сделать, чтобы его успели доставить до санбата. Когда самолет взлетал, подскакивая на неровном поле, ему еще было боль­ но. Потом боль ушла, и он почувство­ вал себя невесомым. Стал накатывать­ ся сон. Он не хотел засыпать, зная, что вместе со сном придет и смерть. Но сил не заснуть уже не было... Два популярных журнала — «Юность» и «Иностран ­ ная литература» — отметили летом свое сорокале ­ тие. Вышли праздничные номера с мемуарными бло ­ ками. Постарались редакции и по части «текущей» прозы, публицистики, критики. И вот тут-то и сказа ­ лось различие их сегодняшних рангов. Не потому, что «НЭность» потоньше, а «ИЛ»— потолще. Просто мировая литература находится в несравненно более выгодном, прочном положении, чем отечественная, тем более — произведения довольно-таки молодых, не слишком опытных авторов, видящих мир со своей ум е р е н н о й вы со ты к о ло ко л ь н и . «Ш едевранты» «Юности» 60 -70 -х годов ушли, не столь давно поя ­ вившиеся обосновались в иных изданиях — «Новом мире» (которому, кстати, в начале года стукнуло 70), «Знамени», «Неве», «Дружбе народов». К тому же у «Юности» появился к о н к у р е н т « Н о в а я юность». Хоть тираж ее невелик даже по нынешним меркам (4000 экз .), хоть выходит она шесть раз в год и порой сдво ­ енными номерами, «НЮ» выглядит интереснее, раз ­ нообразнее , авангарднее. Она находит авторов, в основном, по принципу «человек пишущий как чело ­ век играющий», то есть слегка провоцирующий, драз ­ нящий читателя необычными, иногда ошеломляющи ­ ми текстами. Вдобавок создается такое ощущение, что сотруд ­ ники «Юности» не совсем четко представляют, для какой аудитории они делают журнал. Вроде бы для любой. И для читавших его десятилетия назад, и для теперешних старшеклассников. Отсюда — желание угодить «и вашим, и нашим». Это не так просто и не всегда удается. Для большинства подписчиков тра ­ диционная пестрота «Юности», ее оглядка на моло ­ дежно-познавательные интересы прошлых лет, по- моему, не очень притягательны. Уж лучше «Смена», если не назвать чего-то еще попроще. Разумеется, при желании практически в любом но ­ мере «Юности» можно найти нечто любопытное. Не из прозы, так из публицистики, эссеистики. Раскро ­ ем, например, № 4 за 1995 год. Николай Ульянов, «Замолчанный Маркс» (из сборника статей по исто ­ рии, вышедшего в США). Марксист № 1 предстает здесь не в слишком выигрышном виде. На ниве жур ­ налистики (знаменитая «Новая Рейнская газета») Маркс, оказывается, взращивал, помимо идей со ­ циального равенства, утопического мироустройства, и идеи расовой нетерпимости, выделял народы «пер ­ восортные», долженствующие жить за счет ущемле ­ ния «второсортных». В частности, досталось от Мар ­ кса славянам, «возвышению» которых в Европе он упорно противился. Тема сочинения «Погребенный храм» популярно ­ го в начале века драматурга-мистика , символиста Мориса Метерлинка — отношение человека к про ­ шлому и будущему. Эссе бельгийца хочется цитиро ­ вать и цитировать. Ограничимся одной выдержкой: «Чтобы извлечь из прошлого то ценное, которое в нем содержится, — а в нем содержатся почти все наши богатства, — нужно идти к нему в часы, когда наши силы в полном расцвете... выбрать там то, что нам при ­ г одно , и о стави ть ему все прочее, за ­ прещая ему п е р е ­ ступать наш поро г без нашего разре ­ шения». А теперь полистаем «Иностранку». В космосе хлы ­ нувшего к нам зарубежного чтива журнал остается надежной путеводной звездой, высвечивающей нор ­ мальную, настоящую литературу — классиков нача­ ла и середины века, лучших современных мастеров. Классика в последних книжках «ИЛ» представлена, например, французом Борисом Вианом (вспомним его прославленный роман «Пена дней»!) с головок ­ ружительной абсурдистской фантазией «Осень в Пе ­ кине» (№ 3). Это — книга о строительстве нелепей ­ шей железной дороги в голой пустыне, которая по ­ чему-то обязательно должна проходить через оди ­ ноко стоящую гостиницу (ее, естественно, по логике проектантов, надо сломать). И до чего блестяще выписан в романе буквально каждый характер — и тех, кто волею судьбы или случая оказался втянут в Любой ж урнал хоть чем-нибудь, да ценен, пото­ му что стремится расширить круг читателей, док а ­ зать: литература есть, она продолж ается эту чудовищно-грандиозную затею, и тех, кто явля­ ется образцовым ее исполнителем!.. По свежим следам событий в европейском со ­ цлагере написан роман англичанина Джулиана Бар ­ нса «Дикобраз» (№ 6; ранее «ИЛ» опубликовала его «Историю мира в 10 1/2 главах»). Перед нами — явно Болгария, пусть и с привнесением всяких авторских вольностей, суд над многолетним, теперь уже быв^ шим президентом страны и руководителем «верной и направляющей» партии Стойо Петкановым. Напи­ санный несколько «протокольно», бесстрастно, ро^ ман пронизан мощной, универсальной скрепляющей мыслью. В нем одновременно и раздается «всем сес ­ трам по серьгам», то есть выясняется степень воль­ ной ли, невольной ли причастности персонажей к соцлагерно-болгарскому синдрому и его разруше ­ нию и утверждается правота каждого. Даже если ______________________________ правота одних ис- ключает, перечер ­ ки в а е т п р а в о т у идейных противни ­ ков. Д а , п о -с в о е м у прав каждый, правы все; главное — пра ­ во каждый раз время, выбирающее новых героев, переставляющее и расставляющее всех нас именно так, а не иначе. Итак, объективность, нейтральность, нежелание карать и превозносить, дальше которых идти некуда? Как будто бы позиция Д. Барнса, «ав­ тора со стороны», именно такова. Такова его вер ­ сия-модель развала соцймперии. Но ... Стоит отме ­ тить наиболее заметную, цельную, колоритную фи­ гуру романа — бывшего президента. Он остается не ­ сломленным, он верен своим принципам, он, со ­ бственно, одерживает моральную победу на суде и выглядит по-человечески привлекательнее своих су ­ дей. Вот тебе и романная нейтральность, на поверку — мнимая, обусловленная не столько позицией ху ­ дожника, сколько придуманными им непростыми пра ­ вилами литературной игры. Еще один замечательный автор — француз Эмиль Ажар (Ромен Гари) с романом «Голубчик» (№ 7). Э. Ажар в нем мастерски показывает, сколь важно вы­ брать неожиданную, парадоксальную «расстановку сил», точст зрения на события и героев, в принципе, уже апробированных литературой. Основной персо ­ наж романа, как бы его излагающий, — «маленький человек», скромный, одинокий служащий месье Ку ­ зен (красноречива «никакая» фамилия героя). Одино ­ чество ему скрашивает... двухметровый удав по клич ­ ке Голубчик. Взгляд на мир, размышления Кузена, сам стиль их существования вызывают улыбку и сочувст ­ вие. Герой нелеп, беспомощен, неуклюж, закомплек ­ сован в' ординарнейших ситуациях, но ведь и ему так хочется счастья, взаимопонимания, теплоты, участия. Кузен явно вышел из гоголевской «Шинели». Насколь ­ ко же при этом оригинальна его «походка» в реалиях Франции (да и одной ли Франции!) конца XX века... Иные ассоциации, отнюдь не с «Шинелью», вызы ­ вают рассказы американца Чарльза Буковски (N9 8). Его вполне можно поставить в один ряд с Веничкой Ерофеевым, Жаном Жене, Генри Миллером. Ведь для всех них, по сути, нет ничего морально-запретного ни в литературе, ни в жизни. Эпатирующие изгибы своих жизней они без всякого смущения ставят в центр сво ­ их сочинений. И воспринимаются сии опусы, если от ­ решиться от ханжеских шор, вполне нормально, на вполне эстетическом (да, да!) уровне. ...В свежих номерах «толстых» журналов уже про ­ анонсированы планы на следующий год. Планов, мож ­ но сказать, громадье. И тут я ни в коем случае не хочу сказать, что предпочтительнее выписать: «ИЛ» или «Юность». Рискните выписать хоть что-нибудь. Любой, журнал хоть чем-нибудь, да ценен, любой стремится расширить круг читателей, доказать: литература есть, она продолжается. «Толстые» журналы по-прежнему отслеживают текущий литературный процесс, исходя из собственных возможностей и пристрастий. Сегод ­ ня этот процесс не похож на прежний, десяти- или двадцатилетней давности, он элитарнее, причудливее, что ли. Но он идет. Не отказывайте себе в удовольст ­ вии ощутить это его движение. Константин КЛЮТКИН.