Липецкая газета. 1994 г. (г. Липецк)

литературная ч 4 Т -3 страница ДА СВЯТИТСЯ и м я ТВОЕ... "Прославим в мире женщину — Мать, единую си л у , перед которой покорно склоняется Смерть!.. Восславим женщи- ну-Мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью вскормлен весь мир. Все пре­ красное в человеке — от лучей солнца и от молока Матери — вот что насыщает нас любовью к жизни!.. Вся гордость ми­ ра — от Матери!" Эти жаркие, не остывающие горько­ вские строки — На устах наших в запев- ные дни нового года, объявленного во всем мире Годом семьи. Своеобразным ттологом его был отмеченный 4 ноября День Матери ^ . официально учрежден­ ный областной праздник, вводимый в нравственный, духовный оборот со впол­ не определенным созидательным умыс­ лом. Совпавший с гтаздником иконы Казан­ ской Божьей М атери новорожденный праздник прошел содержательно, эмоци­ онально насыщенно, хотя в силу перво­ сти и не без некоторых "узелков на па­ мять". Что ж, как говорится, лиха беда — начало. Будем сообща совершенство­ вать праздничный ритуал, возвышать и осердечивать его, памятуя при этом, что празднику материнскому противопо­ казаны неискренность, показушность. мкоын . ъюнктурная ставка на святНость те­ ■[ , Собственно, таким должнЬ быть от­ ношение и ко всему наступитиеку году. Год семьи — это год открытого сердца, чуткой совестливости, некрйкливой до­ черней признательности и сыновьей бла­ годарности. Год семьщ — это грд общей нашей и глубоко для каждого личностной добропамятливости. А память подсказывает: своим жреби­ ем отмечена судьба матери-рдссиянки, чаще всего на роду ей предписано быть и вдохновительницей, и печальницей. Даже сказочную Василису Прекрасную не ми­ нует доля Царевны-Лягушки. И сквозь толщм веков пробивается заплаканный лик Ярославны из Путивля. И вьюги ис­ тории то закроют, то приоткроют су­ ровый и прекрасный во гневе своем лик еще одной Василисы — крепостной не­ вольницы, поднявшей рогатину йа незва­ ных пришельцев бонапартовых.] И еще более близкое и обжигающее душу виде­ ние Матери-Родины, возвысившее злобо­ дневный плакат до художественного яв­ ления, до священного символа Великой Отечественной... Год семьи — год прозренья. Он побуж­ дает не столько вдаль вглядеться, сколь­ ко увидеть в круговерти нескончаемых хлопот родных и близких — своих, роди­ мых, с неповторимым светом и печалью в глазах, с непрошеными морщинками, ча­ ще всего преждевременными. Увидеть и понять. Понять и простить. И сделать пусть малый шажок — явный или тай­ ный, "про себя" — к тому, чтобы и нас простили. "О Родина, смотри на сына милого: Горит костром на гибельном ветру", пишет в одном из п уб ли к у емы х ' ниже стихотворений Галина Григоренко, де­ тский врач из Чаплыгина. Она сама мать и потому так остро чувствует не толь­ ко материнскую, но и сыновью боль — не придуманную, не вчерашнюю. И в других нынешних публикациях, в том числе не­ профессиональных авторов (Вячеслав Си­ доров и Елена Шахова — строители, Ан- тонида Сокольская — воспитатель в де­ тском саду), немало строк прюнзитель- ных, исповедальных, привечальных по ду­ х у и ладу. Эти строки — поэтический венок новому, именному году. Липецкая организация Союза писателей России. А д о л ьф БЕЛЯЕВ Дорога уходила на восток, И гулкая, и горькая дорога. По ней катился беженцев , поток От самого ^рсйаского порога... Через порог, " " иаглеюща и зла. И брюхо бронированное пуча. Через порог уже переползла Ломая лапы, - Свастика па^ньДв ^^ А люди шли, пожиткц ещав . , в узлы. Кололо солнце нестерпимой остью, А люди шли, и были люди злы Не злобою. Но — праведною злостью. Она всегда. Кого ты не спроси. Взрывала сердце тяжкими рывками. Когда касались Вороги Руси Холодными и хищными руками. А "мессеры”, как рыжие шмели. Железным жалом ' жалили дорогу. А люди шли и падали в пыли. Окрасив в кровь ромашку-недотрогу... Я помню все, Я это видел сам. Как с лаками. Калеными, как камень. Библейские старухи небесам Библейскими грозили кулаками. И медленно, В том огненном аду. Средь грохота, средь скрежета, средь лязга. Подрагивая скорбно на ходу, Катилася, ■ У мира на виду. Расстрелянная детская коляска... Об этом нам Вовек не забывать, Нам на земле такого бы Добиться, Чтоб люди разучились убивать. Убив сперва последнего убийцу. Всю ночь Бомбили переправу; То лодка вспыхнет. То паром... Топорных "юнкерсов" ораву Не остановишь топором. Дон Принял всех в свои глубины Под всплески взрывов Там и тут... Всплывали мертвые рыбины, Вот только Люди не всплывут. Они окутаны навеки Подводной той ли тишиной. Сомкнув таинственные веки, В миг Опаленные войной. И помню я: Над синью Дона, Под всплески взрывов; "Ах!" да "Ах!" Стояла Русская меняна С младенцем мертвым На руках. ; ' Фото М. БАРАБАНОВА. Галина ГРИГОРЕНКО Навстречу ли теплые ветры тугие. Закаты ли с мягкою гаммой цветов, Вся жизнь моя просто — дорога в Россию. То в глубь ее давних, то новых гадов. Был яблоком снег, а черемуха — медом. Прохладно кувшинка в ладонях цвела. И реки встречали то глубью, то бродом, А даль все манила, а даль все вела. И музыку слышу — ш ирок }^ , вольную. Придите под бтать ей большие слова. Весомые, словно пшеничные, волны, И свежие, как луговая трава. ай * Я не сумела для детей сберечь Двух бабушек своих хеивую речь; Ее лукавство, доброту и колкость. На память — лишь зеркальные осколки. Мне не открыть вовек уже ларца Заветных слов погибшего отца. И все же мне хватало ллрвннзхеплых снов, И мне хватало в детстве теплых слов. Там жили люди, жадные до дела, С всегда готовой на подхвате шуткой. Их песни, поговорки, прибав ки Д а как же я сберечь-то ' не сумела?! Там тетки — хохотушки — пересмешки — Слова роняли, как клесты орешки. И там, где слово в душу западало. Живая радость тихо прорастала. Те стаи слов, потерянных вдали. На ветках детства, на краю земли. Сидят на фоне маковой зари — Как теплые, большие снегири. ффф Живет непросто русская душа. Живет не просто, не легко, а сложно. Вдруг сделав невозможное — возможным, А что возможно — делать не спеша. Не ради красованья на миру, А оттого, что так достойна мира. О Родина, смотри на оына милого; зтрон 1 оель Роняй над ним молитву и слезу. Рыдай, склоняйся русой головой. Но дай ему вовек ' ~ пребыть с тобою. Пребыть в тебе и в счастье, и в грозу. Таким рожден он — преданно любить; Так глубоко, по-русски, по-сыновьи. Чтоб, укрепившись становой любовью. Страданий чашу чаркою испить, г. Чаплыгин. Горит кос м на гиб ном ветру. ДОБРЫЕ РУКИ МАТЕРИ Фото А. ГИРЕВА. Борис ШАЛЬНЕВ у задумчивых речек спроси, У озер, осокою охваченных. Сколько омутов на Руси Женским именем обозначено. Дрогнет ряска, слова всплывут. Откликаясь то слева, то справа: "Дарьин берег...", Аленкин приют...", "Катеринина переправа". И, на горькую память легки. Два словечка, знобящих самых. Словно эхо, из глуби реки Отзовутся: "Аксюткина яма"... Память вечная. Вечный покой. В лунном свете сместятся понятья: Чуть купава качнется волной, А почудится — , Белое платье... * * * Человек, приходящий на землю. Бессловесный, безгрешный пока. Материнскую душу приемлет Вместе с первым глотком молока. Станет небом накат потолочин. Лик родной озарит все жилье: Звезды ночью — родимые очи. Солнце в полдень — улыбка ее... И какие бы дали ни звали. Ни роднили излучины рек. Вновь прозреет на крайнем привале Уходящий с земли человек. Как всеправедный центр равновесья. Как добра, а не зла торжество. Материнской дущи поднебесье Встанет светом последним его. * * * Пережиток молодости, что ли. Или клятой старости намек: Будто все переболели боли. Полновесно выплачен оброк. Все, чю было любо, отлюбилось. Отгорело все, что прежде жгло. Чем душа открытая томилась, Черно-белым снегом замело. Гсворю: весна не повторится. Что ж, судьба, под горочку клонись! Отчего ж не спится, не лежится? Будто шепчет кто-то: "Оглянись!..." Родина — как мама за плечами — Тихим светом встала у плетня. Знаю, что со мной она — в печали. , ьудет ли ей ^ Б легче без меня? Выйду, выйду на ее крылечко. Загляжусь в пречистые черты. И, глядишь, да скажется словечко _ Золотое сронится колечко' Осенившей душу красоты. СУДЬБА Как же ты жестоко, век, судил! Наигрался, чай, теперь со мною: Чуть не всю родню похоронил. Чуть не всю — и не на поле боя. Лишь в земле недальней, но чужой, У реки с рычащим званьем "Одер" Александр — единокровник мой — Держит свой расчетный вечный номер. Ты прости, прости, мой старший брат, И отец мой — по купели — крестный: Без чинов и званий, и наград Дважды перерос тебя по веснам. Перерос... Да мучает вопрос, И не отпускает боль с годами: Как вдали от нашенских берез Под чужими спится деревами? Брат мой, брат, я без тебя ' кружил. Плакал и смеялся под пластинки. Без тебя и маму схоронил В тяжком, неотзывчивом Суглинке. Ни поднять ее, ни воскресить. Ни, прощаясь, помахать рукою. Ни вины пред ней не искупить Даже самой праведной строкою... * * * А над могилой маминой — трава. Да крест скорбящий, да двойняшки-липы. Хотя в душе давно взошли слова. Что кстати к изголовью ей легли бы. "Не оскорбите скромное жилье. Здесь мама спит. Потише, не будите. Перед негромкой памятью ее Приличья ради про себя вздохните..." Давно взошли слова души моей Но при себе держу ' их тихий пламень. Поставь гранит — и тяжко будет ей: Всю жизнь она несла на сердце камень... Сергей ПАНЮШКИН 1 . Пахали бабы землю в поле. Как выстрелы, рвались гужи. Вдали над сельской колокольней Стервятник делал виражи... Бежали тучи, словно кошки, И синегубый ветер выл. В продутых избах нет ни крошки. Мякины ждет сиротский тыл... А ворон кружит, ворон кружит Над блеклой летошной травой. И лебеду, и "глаз верблюжий" Мотает вет№ верховой. И отдавая без остатка Все бабьи силы в ту страду. Ты и солдат, ты и солдатка — У всей России на виду! 9 2 . С'естра и мама песни петь О, как любили! "Лучинушке" не догореть "'.а и "рябине", ячея и чешуя — И каждодневный. !е слышу шуму..." слышу я Над речкой древней. Воспомню и — душа болит. Нет песне сбою: "Звезда с звездою говорит", — Плывет водою. Моим протокам жить, звенеть, Коль песни в силе. ...Сестра и мама песни петь О, как любили! 3. Если есть на свете чудо-созидатели, — Это праведницы жизни. Наши матери. В доме нет ни крошки хлеба, ни горошины, — А птенцы на произвол судьбы Не брошены. Мамы у печей творят, вздыхают, годятся, — И, глядишь, птенцы хоть чем-нибудь Накормятся... Леонид РОГОЖНИКОВ Край необъятных полей и берез, С придорожной кривою ветлою. Ты мне близок и дорог д о слез Неподкупной своей простотою. Есть ли краше, чем наша весна В белом вихре черемух в апреле, С детства близкая сердцу , земля, С фиолетовым дымом сирени? Я люблю гул машин на полях И богатую золотом осень. Деревеньку свою в юполях, И лесную манящую просинь. Зимнии заячий путаный след. Скрип морозной тропы под ногою. Эту тропку, длиной в сорок лет, Я прошел неразлучно с тобою: Мне тебя не зазорно любить. Мне тобой не зазорно гордиться. Человеку положено жить Там, где выпала доля родиться. г. Грязи Фото Н. ТКАЧЕНКО. Вячеслав СИДОРОВ Бее течет, меняется. К худу ли, .дорру! На ветру качаются Вишни поутру. До сих пор не верится. Словно виноват. Что удостовериться Мать не выйдет в сад. Шла пора угарная. Зорями звеня. Приходила старая Пожурить меня. Вся в вишневом инее. Как и сам теперь. Открывала синюю Во времянку дверь. Палочка кленовая Гнуть — не поломать. — Голова садовая! — Говорила мать. А сама на лавочке Помолчит, вздохнет И кленовой палочкой Что-то прочеркнет Ах, пути-дороженьки, ■ В грозы ветер лих! Исходили ноженьки За двоих — троих. Стара кисло-сладкою Вишня на заре. < Кто теперь украдкою Поглядит вослед? Жизнь приходит новая, А душа’"-^'болйт. Палочка кленовая В уголке стоит. с. Павловка Д обрин с ко го района Антонида СОКОЛЬСКАЯ Подари мне вечер, как бывало. Сумерки на плечи дню легли. По степи душа затосковала, И опять забрезжили огни. До сих пор простор беофайний снится. Запах трав, дурманящий до слез. Хоть на миг хочу я очутиться В хороводе забайкальских звезд; Чтоб глаза в глаза — не насмотреться! Чтоб опять кружилась голова! Дай, любимый, сердцем отогреться. Знаю, что была я не права. Нам обоим нужен этот вечер. Как устало сердце от разлук! Видишь, мне оправдываться нечем. Замыкает солнце вечный круг. Елена ШАХОВА л & О ^ С й . . . Я боюсь, как жалких палачей. Поминальных плачущих свечей. Я боюсь остаться, словно перст. Потерять боюсь нательный крест. Я боюсь, а вдруг придет беда (А она приходит не одна). Я боюсь предательства и лжи И дорог, где гибель—виражи. Страшен мне судьбы земной излом. Страшен мне мой одинокий дом. Убегу и вновь к нему вернусь: — Помоги мне, о святая РУСЫ Дай мне силы все перетерпеть. Дай мне голос, чтобы песни петь. Дай мне друга, чтобы с ним всегда Я была бесстрашна и горда. * * * Вот еще один листок Ветром вдаль помчало. — Д о чего же ты жесток! Ветру вслед кричала. Вот еще один годок Замела поземка. Пью живой березы сок. Как пила ребенком: Быть душою молодой Мне дано с рождения. Я иду своей тропой Слушать жизни пение. Я иду своей тропой, Гордая и властная. Остаюсь сама собой — Богу лишь подвластная. ж и м ё Спасибо, милая моя. Спасибо, что ты есть. Ты — путеводная звезда, Я — твой нательный крест. Встречая у родных дверей. Как солнце в черный день. Меня теплом своим согрей, Надеждою одень. И хоть бываю неправа. Порой дерзка и зла. Твои волшебные слова — 5 глазах моих слеза. Как ночь без звезд, луны и сна; Так день без глаз твоих. Не радует меня зима Волос твоих седых. Не радует меня весна: Еще один твой год Она, злодейка, унесла И больше — не вернет... г. Липец к . № 21 (585) 1 Ш Ж Ш СОЛДАТ ОЧЕНЬ НЕВЕСЕЛЫЕ ДЕЛА ПРОИСХОДЯТ СЕЙЧАС С БУЛАТОМ ОКУДЖАВОЙ И ВОКРУГ НЕГО Времечко у нас такое, что даже эстрадные кумиры вполне не' прочь с самозабвением че­ ловека, срывающегося с под­ ножки курьерского поезда, вля­ паться в политические дрязги, от коих потом долго еще не очухаться, не отмыться. Думал ли, гадал ли, к примеру, Булат Шалвович, что на семидесятом году жизни к имени его при­ липнут слова; "фащист”, "мос­ ковский кинто", ловец челове­ ков" и даже — о Господи! — "убийца^ Он — который сам воевал с фащизмом на минувшей вой­ не? Он — который, написав "Песенку об Арбате", "Вы слы­ шите: 1^хочуг сапога", "Ваше Величество Женщина", "Союз доузей", "Давайте восклицать!", "Часовые любви" и другие свет­ лые песни, романсы и стихи, стал любимцем народа? Он — который подвигнул к вольно­ любию и романтике перемен целое поколение отечествен­ ных бардов, а можно сказать, в какой-то части и общество? Наконец он — который бы и должен теперь вкусить от пло­ дов своих? Но что есть, то есть. Оста- релый бард и кумир былой мо­ лодежи, которая теперь, возму­ жав и поднявшись над его "пе­ сенками", с навеянной им ро­ мантикой новизны ведет госу­ дарственный корабль на всех парусах в неизвестность, ^ этот самый бард и кумир пре­ вращается вдруг в предмет ос­ трейших критических стрел и почти убийственного остракиз­ ма. Сначала газета "Подмо­ сковье" публикует статью "Кра­ сивый и отважный" Булат Окуджава на фоне черного Бе­ лого дома". В статье делается однозначный вывод: "Окуджа­ ва, судя по всему, принял сто­ рону западника Чаадаева, счи­ тавшего российскую историю ущербной. "Но из грехов своей Е ОДИНЫ вечной не сотворить ы кумира себе" — плененные упоительной мелодией, мы мурлыкали зга слова, не вни­ кая в их подспудный смысл. Здесь еще не отказ от родины, но какое-то отстранение ху­ дожника, воспарение над тще­ той... Этот самоубийственный путь пройден подавляющей ча­ стью нашей интеллигенции... А поэт, как и долженствует поэ­ ту, опережал общественное со­ знание, был Гайдаром — "всад­ ником , скачущим впереди". Газета пишет, что вначале Окуджава клялся Арбату, став­ шему ‘неким олицетворением Москвы, родины: "Ах, Арбат, мой Арбат, ты — мое отечест­ во". Потом сокрушался, что его перестраивают, и "ходят окку­ панты в мой зоомагазин, хоть сауна напротив, да фауна не та . Погоревав же над невос­ полнимыми утратами, "поэт, однако, не умер от горя, а об­ рел новое духовное прибежище —в стране обетованной: "Тель- авивские харчевни, забегаловок уют, где и днем, и в час вечер­ ний хумус с перцем подают..." Полистайте, советует газе­ та, последний стихотворный сборник, этакий эмигрантско- диссидентский междусобойчик, некий приятный и удобный паллиатив Отечества. "Я в Кельне. Живу возле . Копеле­ ва..." "Дима Бобышев пишет фантазии по заморскому ка­ лендарю". Оттуда с новообре- тенной отчизны поэт посмат­ ривает на русских с неприяз- ш>ю и отчуждением иноземца: "Не дал бы Бог, чтобы Иван на танке проложил дорогу". Не странно ли, что Окуджава ока­ зался по ту сторону добра, под­ черкивает газета, резюлшруя; "Неужто "Совесть. Благородст­ во. Достоинство" (слова Окуд­ жавы. — Ю.Д.) и прочие вы­ сокие слова оказались не более чем атрибутами для каллигра­ фически искусного плетения на бумаге?" Именно с такой позицией поэта она связывает ситуацию в стране, когда "не без усилий Окуджавы ширится волна репрессий и запретов в печати и эфире". Статья, как видим, злая, "размазывающая", мало что ос­ тавляющая от былого Окуджа­ вы. И, скажем, для меня, как поклонника таланта Булата Шалвовича, и доныне напева­ ющего в компаниях и просто когда грустно, его песни, — обидная. Но будем искренни: это — правда. Хотя и тенден­ циозно сформулированная. Возможно, из-за этой-то тен­ денциозности вслед критиче­ ским стрелам "Подмосковья" полетели встречные из газеты "Вечерняя Москва" —размером в целую страницу под афиш­ ным заголовком "Взбесились" и Ш^рикой со словами самого Окуджавы. "Не обращайте вни­ манья, Маэстро...' Автор Тать­ яна Глинка гневно отчитала коллегу из "Подмосковья" сло­ вами своей подруга: "Увешал себя украденными у Окуджавы бриллиантами и еще пинает его за то, что обобрал его не до конца". Словом, обменялись "лю­ безностями . И читатель, на­ верное, скажет: Бог с ними, писаки есть писаки. Но в том- то и "смак", что скандал вокруг Окуджавы, начиная с декабря- 93, вышел давно за границы литератутоых споров и даже границы России. 15 января прославленный бард прибыл в Белоруссию, где в минском Альтернативном те­ атре, а затем филармонии на­ мечались его встречи со зрите­ лями. Первая прошла благопо­ лучно, но зато вторая — пре­ вратилась в бедлам: филармо­ нию пикетировали толпы разь- яренных демонстрантов, били пластинки с его песнями, всю- ш торчали плакаты: "Окуджава! Кто вы? Гуманист? Фа­ шист?..ист?..ист?..ист?..", "В Москве палач звфел кроваво, и...наслаждался Окуджава" и подобного свойства. На одном плакате — крупный снимок юного лица с текстом "В смер­ ти этой девушки повинен Окуджава", а рядом другой — некое подобие карикатуры: Ельцин, Шушкевич, Кравчук в компании Гитлера, который ■вручает железный крест "За . осуществление того, чего не , смог сам..." Как утверждает Т. Глинка со ссылкой на одну из - минских газет, диск с песнями ' | 01дгджавы при этом разбил из- ■„ вестнЫй актер В. Гостюхин. Окуджава тем не менее вы­ ступил. Но, помимо положен­ ных в таких сдучаях букетов от почитателей, 'получил" прямо на сцене брошенную неким парнем под нога ему одиноч­ ную гвоздичку. "Положи этот цветочек себе на могилку!" — прошипел зритель. Окуджава вернулся восвояси, лечит боль­ ное сердгщ. Шушкевич, как из­ вестно, вместе со своими "си­ ловыми" министрами отставлен от дел. А у вас, наверное, воп­ рос; так при чем здесь эти пуб­ ликации? Этот литературный вроде спор? А при том самом. При...зеркале. Этот газетный бум — только отражение ны­ нешней российской политики и "политика" Окуджавы. По- , вторяю, "политта ' —не барда. Мало кто знает, что Булат Шалвович еще 2,5 года назад отрекся от приятельства с поэ­ том Осеневым (псевдоним Анатолия Лукьянова), как ■только тог оказался в застенках "Матросской тишины”. Мотив? Мол, он с "государственными преступниками" не общается. С преступниками ~ да. А с друзьями-товарищами, даже и заблудшими? Надо думать, это меньший грех, чем забвение себя самого времен "Арбата"? В дни трагедии октября-93 Булат Шалвович в компании с другими, ставшими штатными, . подписантами, публично, пе- чатно. обратился к Ельцину и правительству с требованием "решительных действий", и, на­ до думать, разделил с ними пролитую кровь. А когда корреспондент еще одной околостоличной газеты — "Подмосковных известий" — спросил: "У вас, как у воевав шего человека, какое было ошртение, когда раздался пер­ вый Залп? Вас не передерну ло?", — ответил буквально еле дующее (напечатано 11 декаб­ ря): — Для меня это было, ко­ нечно, неожиданно, но такого впечатления не было. Я другое вам скажу. С возрастом я вдруг с интересом стал смотреть по телевизору всякие детективные фиЛьмы. Хотя среди них мною и пустых, ц пошлых, но я смотрю. Для меня главное, как я тут понял: когда этого мер завца в конце фильма прижу- чивают. Я^страдал весь фильм, но все-таки в конце концов ему дали по роже, да? И вдруг я поймал себя на том, что это же самое чувство во мне взыг­ рало, когда я теидел, как и Хасбулатова, и Руцкого, и Ма кашова вдруг выводят под коп воем. Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении ни­ какой жалости у меня к ним совершенно не было. И, может быть, когда первый выстрел прозвучал, я увидел, ото эго за­ ключительный акт. Поэтому на меня слишком удручающего впечатления это не произвело. Цитата,, согласен, просгран ная. Но необходимая. Именно ее, правда, в сокращении, пе­ репечатала минская газета "7 дней". Именно фразами из нее и на ее основе встретили Бу­ лата Шалвовича в Минске. А другие, более инфстемирован- ные издания, не забыли и то, о чем я упомянул в дополне­ ние. Первый и лучший автор "песенок" об ^^бате на фоне расстреливаемого Арбата ^'на­ слаждался этим" — какое зре лище печальней? Я сам, бегу­ щий по Арбату под пулями, из­ рыгающимися из Б'ГРа впере­ мешку с бурлящими во мне ме­ лодиями Окуджавы, и не веда ющий еще, что он "наслаждал­ ся", — что трагикомичней и обманутей? Шушкевич и Гай­ дар в таких случаях отходят в тень. Пусть — даже временно. Но каково нам? Вот ото бывает с кумирами, ' когда они впрыгивают на под­ ножку чужого поезда или сры­ ваются со своего собственного. Вот что бывает с нами, когда вопреки божьим заветам сотво­ ряем себе этих кумиров — на­ ших собственных лгацов. Ведь предупреждал же'^нас Булат Шалвович, а мы не послуша­ лись: . :» Один солдат на свете жал. Красивый и отважный. Но он игрушкой детской был. Ведь был солдат — бумажный. Юрий ДЮКЛРЕВ. г. Москва. шт ’штшш.