Липецкая газета. 1992 г. (г. Липецк)

г • • • А песне жить века Поэтические судьбы ^ реальные, не вы- мьшиенные романтически настроенным читателем, — всякий раз, когда мы имеем дело с талантом настоягцим, от Бога, как в старину говаривали, сами по себе обретают дух и плоть непреходящих нравственных знаний. В ньшешнее смутное время истина эта в минуты отчаяния может показаться безнадежно утра­ ченной, пеплом развеянной по ветру. В минзты же обнадеженности духовной самоочевидна жизнеспаситеяьность ее. В дни июньского светозара уходящего года в нашей области впервые в рамках обще­ национального прощел Пушкинский праздник поэзии. "Бушшская Русь” — еще один са­ мобытный праздник, учреждаемый в отчем крае, если уточнять адрес — в первую очередь в городе Ельце и селе Озерках Становлянского района, хранящих "живые следы” Ивана Алек­ сеевича Бунина. Наконец, завтра, 4 декабря, в Липецке впервые будет отмечен "День памяти писателей-земляков” как литературный праздник, который также станет традиционным. Дата его ^ д е т подвижной, так как всякий раз связана ^ д е т с реальной писательской судьбой. Почему новую добрую традицию суждено открыть декабрю, месяцу самых длинных ночей, дней зимней остуды? Потому что суровый этот месяц был колыбельным для Адольфа Беляева, — безвременно ушедшего восемнадцать лет назад талантливого поэта, которому 6 декабря исполнилось бы ровно шестьдесят... С бш сельских учителей и сам учитель, а затем журналист, А. Беляев вьшустил при жизни всего две малообьемные поэтические книги — "Крылья” и "Звездочет”. Уже после смерти в Центрально-Черноземном издательстве вышел сборник "Атлантида”. Вот и все дошедшее пока до читателя из поэтического наследия поэта. Пишу "пока”, потому что Адольф Беляев был безоглядно щедрым, бескорыстным (чисто учительская, не писательская даже небе­ режливость); десятки и десятки стихотворений, главы' незаконченных поэм розданы им друзьям, собратьям по перу, просто благодарным читателям. Предстоит собрать дареное по крупицам, в новом издании донести до читателя крепкое, эмоционально напряженное, сердечным огнем каленое беляевское слово. По насту Мерзлому и злому Лось делал К голубоватому излому Апрельской вздувшейся реки. Катилась молча Волчья стая Клубком оскаленным одним. Так начинается ’Ъаллада о лосе”, исполненная трагедийностью не только мысли, но и звучания, ритма, колорита. "Таежный месяц /Желтым жалом/ Назад заламывал рога” — предчувстюем раны ножевой обжигают строки. Предчувствие эго не обманывает: люди оказываются по-волчьи немилосердными, убивают ломами, баграми до­ верчивое животное. И тем пронзительней в неожиданности своей заключительные строки; Лось' к людям шел — И лось был прав. В не менее трагедийной "Балладе о троих” А. Беляев достигает высокой степени поэтического прозрения. Вот, к примеру, его сжатый до четырех строк бытовой и одновременно фило­ софский, психологический портрет фашистского "герр офицера” в сцене допроса трех полоненных россиян: Сидел недвижен, словно труп, Вцепившись в кресло^трон. Бьш каждый палец желт и туп И ровен, как патрон. Последние две строки — редкая, на мой взгляд, по энергоемкости и выразительности метафора. Впрочем, опаснее всего в разговоре об Адольфе Беляеве скатываться до цитирования отдельньк эпитетов, метафор, аллитераций ("Пе­ рун был рублен дланью грубой...”). Настоящая поэзия нерасчленима, в объяснениях или разъ­ яснениях не нуждается. Читатель, полагаю, сам убедится по предлагаемым публикациям, что речь идет о таланте органичном, ярком, достойном благодарного поклона. В посвященном памяти Алексея Кольцова стихотворешш "Песня” А. Беляев пророчески предопределил и свою судьбу: . Жизнь коротка, А песне — жить века; • Вечер поэзци Адольфа Беляева состоится завтра, в 19 часов, в читальном зале областной на)шной библиотеки. Борис ШАЛЬНЕВ, ответственный секретарь Липецкой организации Союза писателей России. БАЛЛАДА О РУКАХ из берегов. Ломая с треском отраженья Мостов, Кустов, Огогов. Зверели льдины. Как медведи. Идя внастил, идя внакат, Звенел и гнулся тонкой медью '.Под их ударами закат. А у разбитого причала. Слепа от горя и тупа, Кричала, Молчала Оторопевшая толпа: Где гладь припайная На сизых волнах. Чуть жива. Ромашкой сорванной качалась Мальчншьи руки , ; пршошали, Остекленев от тыс5м жал, К ремню, Что, лежа на припае, Мужчина судорожно сжал. Паучьи трещины Ехидно Ползли стремительно Нехорошо и панихидно. И жутко стало самому... Мальчишьи руки прикипали. Остекленев от тысяч жал, К ремню, Что, скорчась на припае. Мужчина, Дернувшись, А голова еще кричала, Еще качалась , у 'причала, — Но небо Вспыхнуло над нею Невыносимой синевой. И льдины, льдины, цепенея. Навек сошлись над головой. дрожа, отполз с припая — И пытки не бьшо лютей; Тоска тупая, боль тупая В глазах дымилась у людей. в себя глядели. Он шел, состарясь сразу, И на ходу виски седели.» Не разжимайте, НЕЛЮБИМЫЙ Бывают дни Непрошеной тоски, Когда вы с опустевшими глазами . Сцците час. Устало сжав виски, Сидите два. Зачем, не зная сами. Ее письмо На целых двух листах Читаете, Читаете часами... Прочтете раз — Все больно, Прочтете два — Зачем, не зная сами. Здесь все и все: И нежность через край, Чтоб вечер стал Опять таким хорошим... Но вот строка — И ваш недавний рай Засыпало холодною порошей. Как будто бы, Порывисто вздохнув, Затопленная нежностью глубинной, Она вам шепчет. Руки протянув; "Мой ... не. 1 юбимый!” ПУБЛИКАЦИЯ Л. ШИРНИНА. V : Хлопья тумана с хвои Спархивают, повися... Их над обрывом двое — Он и Суоми вся. С голубыми мхами, С дрожью старинных С медлительными стихами Неповторимых рун... Со всхлипом трясин болотных, с плачем полночных сов, С древнею позолотой Сумеречных лесов. О эта хмурь на лицах. Всплески озер-очей. Что в камышах-ресницах Стынут в тиши ночей! Камень сорвался — К этому ль он так рвался? Этого ль он искал? Здесь и своей хватает Вересковой тоски... Медленно вечер тает. Как облака низки! Исчерна-лиловых, Свесясь за скальный скат, Лапы ветвей еловых Стерли густой згжат. Лишь кое-где остались Шлевые мазки... '■ Усталость. Как облака низки! Может, Они росли В дорогой дали, Нивы твои, Россия, Серебряные ковыли.» Твои золотые плесы, . Где голуба Лоза... Д о ^ , А быть может, слезы Вдруг обожгли глаза. И, трепетно Стискивая виски, глава из поэмы и оид ка я боль тоски. Тоски по стране, Как пенистый мед, крепки, Печали — невыр^имы, А радости — глубоки. Где за степной околицей Вызванивают наперебой Жаворонки — колокольцы Под радугою-дугой. Там золото зорь такое, Такая закатов Медь, Что кажется: тронь рукою — И сразу пойдет звенеть. Под ландышей перезвон До самых краев затопит Тягучий вечерний звон... Он будет, И тих, и росен, Нежную трогать синь , Торж еств енной бронзой И робкой струной осин. И шелесты лип сольются С флейтами тростника, И хрупких кувшинок бтподца (Эткликнутся издалека... Послышится легкий лепет Лиловой волны, Быть может, Царевна-Лебедь Из медленных^ Бьет в кабаках посуду, Вталкивает в каземат. " I кретинно : сквозь лорнет: Шу^тся ( • да. озими Разве таких проймут? Очарованье осени Разве они поймут? Слушай... А помнишь в зале Девушку ту, С зонтом, С заплаканными глазами Перед твоим холстом? Помнишь: Церквушка в небо ^ Тянет покорный крест? Сумрачно все и немо, Водная гладь окрест. Северный серый ветер, Древен и тих погост. Всякий; на этом свете, Может быть, Просто ^гость... Но тут обвалы Рушатся, словно Мощный и небывалый Где-то вздыхает хор. 101 авиши душ так страстно ...Мглой задохнулся вечер. Дымно в душе -от дум. Слювно рябинной кистью, Горечью рот свело: Вот этой кистью Скрасишь ты людям зло? А ведь оно повсюду: Тжпь дробя... Радостно, но и страшно, ^Родина, за тебя. Лапотщто, святую, Буйную, залитую — Всю я . тебя люблю. С медной луной алтынной, С мартовским сном С далью твоей пустынной, С жердью через ручей... Мачеха детства злая, Зрелости мать, Словно в бреду, пылая Снова к тебе я рвусь! Публикация Б. ШАЛЬНЕВА. Баллада о Хи и Хо Богдыхан Проснулся рано, Потянулся: — Ох-хо-хи!.. Из Китайского корана Пробубнил под нос Почесал лениво темя, И — в ладоши: хлоп ^оп- — Отчего такая Где постельничий И заведующий Спальной С ликом. Постным и печальным, К богдыхану Под 1 Тоязал: — Государь! - Твое светило. Как положено ему. По-обычному светило, А теперь Ушло во тьму... Может, Где-нибудь просчеты В расчислении небес?.. И гадают звездочеты: Кто повинен: Богдыхан згщохся Потушив в сердцах А^^ ученейшие крысы! В грудях каляно, Коль помыслю в маяте. Сколько лянов гаоляна Пойзгрызли крысы те... В ,царские палаты, Не обижены, я чай, — Получают на 'халаты. На приварок В трудах, Не спишь ночами, А уснешь — Так сны плохи... Предстанут пред очами Звездочеты Хо и Хи! Стражи Прянули, как звери, Кяждый каждого Дюжей, И втолкнули Споро в двери Двух згченейших Мужей. Воткнул стоймя. Богдыхан Глядел С -балкона. Что разлато Нависал Наподобие Не поняв Предчувствуя беду, Ш бамбуковой Циновке Распластались На виду. В слюдяном, одном, мрачно и черно». — Где, я спрашиваю, (Умнце? Где, пресветлое, Отвечай хоть ты, Любезный: Отчего и почему В нашей светлой Поднебеснеж Склонившись, I нзд' бездной, ■' Так ответствовал ем- — Государь! Пока науке». Предсказать не по плечу.» Богдыхан взорвался: - Ну-ка! Дармоедов — К палачу! »Бо дворе Бубнили бонзы, Факелы стремя: И палач Из бронзы В шиху И сверкал, Как сто кресал... Никакото Нет Закона — Великий богдыхан! С ликом, Как икона, Не выдал страху: Изумлен, Усмехнулся I На плаху Молча Солнце •Выглянуло вскоре Средь небесной И торчали ! На заборе Дре Безвиннвд головы.» Палачи Умыш руки — Чистоплотность Палача! О, бессилие науки! О, всесилие меча! Сквозь годы. Сквозь муки, Струилась, Публикация Л. Ширнина. ВЕТЕР я до горечи помню Обожжетыйлесо 1 ^ И придонскуюпойму, И придонской песок. В редкой клеверной '1ностранныеот ЗеЬкалостнейлезвий И по-своему рьян Сквозь пробоинылезет Равнодушныйбурьян. 1о-росс№1Скомусветел 1 сердит —не сдздит, Тоймоипойманныйветер В этих касках гудит... Но гудит он не марим, Не торжественный гимн— ^рьяномтем В назиданье другим. г^иви за , Российскимбурьяном Не кололо глаза. СМЕРТЬ АКТЕРА На дуаных подушках Распластанныйплоско, Белей, чемхалатысестер, На душкьк подушках, И страиткэ и гросто, Большойумирает актер. Когда он на сцене Валился от сабли , Иль бредил,,сражен У каждого руки От горечи слабли И;к горлу-------- Светлые мгновения памяти . Был старый дом на Торговой площади в Липецке, дом — угловой, на отшибе, напротив пятнадцатой школы, со всех сто­ рон овеваемый то веселыми, то печальными ветрами, с, кровлей, выцветшей от зноя, вьшытой до­ бела буйными осенними ливнями. Какая грустная Дас веттер: Из луж не вытащишь ноги- То снег, то дождь, то снег, то ветер, — шутливо записывал в своем черновике живший в этом доме поэт Адольф Беляев, раскуривая от печного уголька дешевую сигарету». А то под­ ходил к подслеповатому окошку, что выглядывало на полдень, на тихую, в те годы, просторщто улицу Прогонную (ньше улица НедеяинаХ за которой начинался поселок Дикий, и наблюдал за разухабистой ватагой ребят, ше­ ствующих по затравеневшему тротуару. Тогда отчаянные дикинские женихи держали верх в центре города в драках за лучших не­ вест, всегда одерживали победы. Тогда еще в тихих особняках с узорчатыми н аличникам и доживали свои годы добрые липецкие мещанки, которые на излюбленных своих деревянных скамейках делились последними новостями». ... В ту пору осенних не­ настий Адольф отыскивал неве­ домые грибы , которые мы окрестили "самоплясами”, за чу­ гунной оградой на полянах, окружавших городской стадион, и обычно под осенний вечер, нарубив к о сн ом березовых дров у скрипучей дверцы ветхого са­ райчика, затеплив печь-голланд^ , —г принимался жарить эти грибы в черной сковороде, которую разогревал до каления, и угощал друзей и отведывал сам, и сме­ тал осыпавшимся веником до прихода супруги седую золу с упавшими на некрашеный пол угшьками... Обычно войти квартиру г никому Гаружная не составляло труда, па ло дверь со щеколдой постоянно бы л а ' распахнута. За дверью были крохотные сени, забитые разным старьем, другая дверь сразу же открывалась в- поме­ щение, называемое кухней, где п оэт колдовал над своими ня , у к р аш ен н а я кленовыми листьями, гроздьями рябины, А люди не плачут, А люди впервье Поверить не могут е годние дни, долго не мог рас­ прощ а тьс я со ска зк ой ; посетившей его мир. Я только теперь понял до конца, как ■бе­ режно Адольф лепил свое сча­ стье, всячески, как >тяел, ^ оберегал его, жаждал ' уюта и творческой атмосферы. Он мог бы создать много прекрасных произведений, но жизнь беспо­ щадно ломала, рутпила его меч- Помню, поэт светился от СТЕПЬ Молниейлиловатьв Постегиой раскиданы Не тобой ли, ,Кривоног иликомжелтый К лошадиной гриве Проскакалоскаленный отказывал в дружбе, его душа .была распахнута навстречу каж­ дому, даже тем, кто никакого отношения к литературе не имея. Частыми гостями Беляева были фронтовики Михаил Зайцев и Николай Провоторов, поэты Станислав Сериков, Майя Ру­ мянцева, молодой поэт Петр Фурсов и журналист Александр Кибальнич енко , ра сс ка зчик , пересмешник и балагур Михаил Гончаров , который с та л Хлеб под Ностоялинасмерть Всттранных рубахах По-над степьювороны черньюсугрой. 1 , котке черно чах, хлеборобы кружили, крушили, "Господь, оборони!” оборонили Прошептав: Стегь свою, кормилицу И потом ный июльский полдень, и Адоль­ ф а Беляева, неспешно идущего навстречу. У него была сломана , правая нога, и Беляев всегда приволакивал ее или с^^егка отставлял в сторону при ходьбе. Он шел но излюбленной своей "тропе” мимо рынка, вдоль огра­ ды стадиона до здания старой редакции на Коммунальной пло­ щади. В давние времена тут стояла Троицкая пятииростольная церковь, от кагорой осталось Руки, огрубевшие в бою... до радости. Плечимне разла 1 л.вает Это предков кровь во мне То ее бунтарская струя... Здравствуй, труд! А если враг захочет — А заодно поговорим , В доме поэта распахнута дверь всякими сухими веточками и осенними скромными цветами, которые Адольф собирал на пус- Он ликовал, как дитя, когда ему удавалось увидеть уцелев­ шую после недавних листодеров веточку с двумя-тремя алыми м окш ей обочины, былинку свистун-травы. Ликовал, подобно старателю, нашедшему самородок. Он собирал все это в букет, бережно расправляя свою "ике­ бану”, и приносил домой — надолго; на всю зиму... Он имел удивительную осо­ бенность выделять среди засне­ женной равнины неприметный для обывателя штрже, будь то след путешествующей в полночь кошки, либо шишка серой ольхи. Он царствовал и был безмерно счастлив в предновогоднюю ночь, когда в его скромной обители появлялась елка. Расцветал и молодел наедине с этой елкой, упоенно писал стихи в ново- счастья, когда бывший Союз писателей вьщелил ему списан­ ный письменный стоя для рабо­ ты. Об этом случае он писал своей тете — Сыроватской Анне Ивановне: "Кстати, чудесный стол, полированный, с четырьмя ящиками, за которым я вам пишу^ подарил мне наш Союз писателей, хотя я его об этом не просил, но о котором (ко­ нечно, не об этом именно) давно мечтал. Так что теперь (нако- нец-ло!) спальня — мой кабинет. Поставили туда тахту. На тум^ бочке, в углу — большой раскидистый цветок, "огонек”. ,о красной больнице, . . . . ..» против старого рынка. Случайно выглянув в окно, увидел грустно, идущего по улице Беляева ш свертком в руке. Распахнул фор­ точку и з акрич а л громко: "Адольф! Адольф!” Но он не услышал, не оглянулся.» Какая- то смутная тревога с%яла меня, и я, наспех накинув больничный халат, рршулся догонять Беляева. Дверь его квартиры бьша рас- Я вот пищу и думаю: есть ли судьба? Я отца, по существу, и не видел. Помню: он приехал в Давыдовку и нам, мне и Гене, вручил, улыбаясь, какие-то шоколадные фигурки. Помню, что Нине он дал шоколадную девочку с кор зиночкой в ..Хвартира Адольфа Беляева редко пустовала. Он никому не Адольф 3 Черный его чуб закрывал 1 -лица... Мне показалось, что ] заснул. Думаю: как же к:дь прошли всего минуты, как я его видел на улице. Неужели?.. Я потряс его за плечо. Адольф не шевелился. Я позвал соседку. Стали окроплять его водою. Поздно!»” Вспоминаю себя, по- мальчишески беспечным, в зной- только двухэтажное строение, в котором размещались редакция и типография. Адольф — в любимой и неизменной своей зеленой фет­ ровой шляпе, в светло-серых лавсановых брюках и такой же рубашке навьшуск, с короткими рукавами; в мосластой волосатой портфель.» Он задумчив, сосре­ доточен и не смотрит по сто­ ронам. Я окликаю его, — он внезапно останавливается, улыба­ ется иак^то виновато, открыто глядит на меня своими влаж­ но-лучистыми глазами: — О-о! Леня!.. Откуда тебя господь послал? А я ведь только что вспоминал о тебе: куда ты, думаю, пропал? А ты — ; вот он, — собственной персойойц,' Будь ласков, Лень, если у тебя найдется' время, проводи меня до редакции, там сегодня мне гонорар кое-какой причитается: хочу дочке Жанне купить пода­ рок у нее сегодня праздник. меня — уйма специально шел неторопливо, говорим о литературе. Беляев читает свои новые стихи, пос­ леднюю главу из "Колокольной баллады”, а потом спрашивает: • — Ну, как? нормально?» И — ждет оценки от меня — совсем еще мальчишки, открыто глядя в мои глаза, осененный все той же вгшоватой улыбкой. Я восторгаюсь точностью, краткостью и отточенностью его поэтических фраз, рифм, хотя меня настораживает некоторая заданность его нового произве­ дения, и' он соглашается со — Ты, Леня, юный поэт. Наивно, но ярко и живописно видишь мир природы и человека. А я — историк и вижу мир несколько иначе. И мне от этого — никуда не сйрятаться. Пусть будет так, как Бог повелел каж­ дому из нас.» ■ ... До позднего вечера мы сидели с ним на зеленой лу­ жайке в парке и сочиняли стихи. Каждый — ,о своем. По­ том — читали их друг другу. Для меня — это был настоящий праздник». Я доныне не встречал еще поэта, сгкх:обного жертвовать каждой свободной минутой во имя -торжества пдатического сло­ ва, постоянно живущего миром •йэээии, способного без остатка раствориться в нем. Адольф Бе­ ляев таким даром обладал. До последнего дня. До последаего взлета сердечного. Леонид ШИРНИН.