Ленинское знамя. 1990 г. (г. Липецк)

3 июня 19Ш г.. № 129 (18 726) Л Е Н И Н С К О Е З Н А М Я Борис ШАЛЬНЕВ Творчество липецкого поэта Бориса ШАЛЬНЕ- ВА хорошо известно читателям «ЛЗ». У Бориса Михайловича, автора четырех издан­ ных поэтических сборников, скоро выйдет новая книга стихов «Одной судьбой с тобой» в издатель­ стве «Советский писатель». Стихи из этой книги предлагаем вниманию читателей. Приемная комиссия СП РСФСР проголосовала за прием Б. Шальнева в члены Союза писателей СССР. ДУМАЙ, МОСКВА... Каменная, колокольная, Красная в нашей судьбе, Здравица наша застольная. Кланяюсь низко тебе; Думай, Москва, думай... Грустное ли, веселое. Не прущее во князья, Слово твое весомое Ловят не только друзья. Думай, Москва, думай... Во имя серпа и молота. Врезанных в небосвод. Слово твое — на вес золота, Что за кордон плывет. Во имя земли и неба В оадости и беде Слово твое — на вес хлеба. Загубленного пои нужде. Думай, Москва, думай... Сердце — открытая рана. Зачем на нее соль? Все мы — твоя охраиаь Ты — наша общая боль. Били, кого любили. Самых родных — наповал. Звон бескандальной Сибири Полнит священный Байкал. Думай по зимним долгим. По летним — с наперсток — ночам. Как там живется в Волге Безусым еще осетрам? Какая межа опасней? Все ли заставы прочны? Все ли на площади Красной Могилы твои красны? Думай, МоскИа, думай... Как бы ни разочарованы Иным дельцом-удальцом, — Наши сердца закольцованы Садовым твоим кольцом. Для Родины все на виду мы. Печаль от нее не скрывай. ...Думай, Москва!, думай, И нас не перебивай. К чему бы вдруг, скажи. Проспектом юность пожалуйста, деревенская К добру ли, к миру. Кольцует в городе судьбу. „ иль войне II редко встретишь карапуза, г " ”™“" Не покачнет гармошка венская пряча пуза в два арбуза!, Ни новый дом, ни городьбу: Как генерал, навстречу пер. Не верилось, что может повториться Такая ночь. Но вот она — Летит земля бесшумная, И боязно душе пошевелиться, И месяц новорожденный Над старицей туман не шелохнется. То ль дремлется. На меже-рубеже. На развилке дорожной Закручинится сердце — Не взвидишь следа: То о том, что уже Возвратить невозможно. То о том, до чего Не дойти никогда. Спасибо, жизнь! Судьба не рисковала — Держала в черном Круге борозды. Но все же. Все же Сердце замирало Не только От предчувствия Любилось как! И верилось, и чтилось. Какие песни -Пелись в горький час! Для кого же м!^ стали обузой. Свет печали престольной — Москва? Разрываются братские узы. Распадаются звенья родства. Кто в тебе прозревали мессию. За кинжалы взялись, за келье. Так заманчиво плюнуть В материнские очи ее! И о скрытой вражде, и о явной то ль грезишь наяву... Такая ночь, как знак добра. Содеешь зло и мир перевернется, И месяц упадет в разрыв-траву. И ангелы слезами обольются,— Ценою жизни каждая слеза. И больно эти слезы отзовутся, И — дети ночи — звезды разбегутся. Закрыв от нас ладошками На ветру, на юру. На пиру быстротечном Зажалкует душа — Ни понять, ни унять: То о чем-то далеком. Незримо сердечном', То о близком таком. Что и глаз не поднять... Дай бог. Чтоб в детях наших Повторилось Все лучшее. Что высветилось в нас. Дай бог братанья, ) Чистого дыханья, Воды живой В березовом ковше. Звезде — мерцаяйя, ‘ Сердцу — трепетанья. Очарованья — Влюбчивой душе. Горько брат размышляет старшой. Что ж нам делать с великодержавной Бывшей некогда — русской душой? С той душой, , ^ что от'горя крепчала, Шла к добру, от разлада скорбя. С той душой, что других выручала. Под удар подставляя себя?... Николай ФИЛИН ОТРАЖЕНИЕ Опрокинулось дерево в воду, На иллюзию все променяв. Обрело на мгновенье , , __ I , свободу, " ФУДИее вдруг дереву;было... Укротило бунтующий нрав. В мутных водах себя узнавать. Ветер дунул, река зарябила, Помутнела прозрачная гладь. Излучина реки, степные огоньки. Я вижу это все как будто в полусне: Несется конь в степи, судачат рыбаки — Потом все исчезает в мертвой тишине. И в жизни так: чуть выплывет рассвет, Зардеют поле и пролесок дымный... Срывается во тьму, за грань ушедших лет. Любви и доброты союз нерасторжимый... Виктор КОБЗЕВ ГНЕДОЙ И ТЕЛЕГА Гнедой когда-то резво бегал. Победно ржал и споро вез. Теперь навьючен круто воз, И он едва тянул Телегу. Но утверждал, что верит свято: Во всем тут сбруя виновата. И вот уж он слезу пускает; — Подковы стерлись. Я — разут! На рысь пойти шлея мешает, А чуть нажмешь — трещит Вперед не вырваться. Хоть тресни! ~ И, не таясь, ловчит Гнедой — Устало топает на месте, Зато кивает головой. — Твой бег по всем статьям ТОНКИЙ ЗАПАХ Завидя, что Лиса бежит по бурелому. Ворона лапами прижала к ветке сыр — (Была наслышана о басне И. Крылова) — И ликовала: вот потешит мир! Но, видит бог, не удалась уловка. Лиса оставила лишь ...Болит душа. Нам говорили, что ее нет, но она болит, будто я виновен в том, что он погиб, поэт № 904... СТИХИ И ПРОЗА СТИХИ И ПРОЗА Мы идем по земле, как по минному полю, Мы саперы, такие же люди, как все... Для Родины все на виду мы, Печаль от нее не скрывай. ...Думай, Москва, думай И нас не перебивай. СТИХИ И ПРОЗА ПОДСНЕЖНИКИ Только пригрело ласковое весеннее солнышко, и начал таять -снег на лесных пригор­ ках, сбегая в ложбинки го­ ворливыми ручейками, как жизнь заявила о' себе в пол­ ный голос — на проталинах, среди снегов, появились голу- цамн, и около одной большой проталины останавливаюсь, На ней с десяток цветков ■Накло­ няюсь и дотрагиваюсь до ближнего. С него со звоном на подмерзшую .за ночь зем ЛЮ падает прозрачная капель- бенькие цветы. Они такие хруп- души и мысли, хрупкость кие и нежные, эти первые цве- беззащитность, точки, что кажется, от одного дыхания растают, как снежин- В народе их называют под­ снежниками — выросшие из- под снега. Много прекрасных цветов сто жалко видеть, есть на земле. Но эти для ме- медленно увядают милее ~ .......... - Виктор БЛАГОДАРНЫЙ детскую непосредственность I. . . . доброту, хрустальную чистоту ка-слезинка,. Плачет — от хо­ лода, наверно. Вон каК жалоб­ но зазвенело... Опускаюсь на ны только детям и растениям, колени и еле дмша ^ ка* Я часто прихожу ранней вес- саюсн пветка липом, Гово- ной в лес, чтобы увидеться с ' Р” '’- что тыснежники не пах- ними — побывать в светлом и “Ут Это неправда. Пахнут' Лесом, весной, новой жизнью. Я улыбаюсь. Поднимаюсь на ноги. Машу на прощание ру-, ................. роскошной к мыс^^енно говорю; «До них на- вазе, лишенные лесного возду- свидания, подснежники! До безмятежном мире детства. “ никогда не рву их. Мне про- ними погибают свет 1 пинается рождение в красного в природе: И еще эти чудесные цветы Иду по подтаявшей снеж- напоминают мне о детстве: ту ноД. тропе, проложсшюй лиси- 1, солнца, свободы. А вместе свидания, дорогие! .Цо следу Но, как, родимый, ни п) 1 яши — Не по тебе уже поклажа;. Оставь обоз, коль песня' спета. Сойди с дороги! — Чушь несешь! Ты вдумайся, что значит это?!— Гнедого мелко била дрожь. — Мне не видать тогда кормушки! Й в стойле теплом не сУоять!--- В сердцах хватил | ^ на всю катушку, Но тут же... закивал опять. Зав не тянул. Был не приучен рваться. Но все, что мог, употреблял — Лукавил, льстил, очки втирал. Причины «веские» искал — Чтоб только в кресле удержаться. следа нить... — Видать, насытилась, , плутовка, Коль сыр уже не смог тебя пленить! — Ворона каркнула вдогонку. Лиса была, конечно, голодна. Но зачах сыра не учуяла Он был на редкость.» тонкий.: М Ы возвращались домой из глухого сибирского села Парное, где рабо­ тали по договору. Мы не уло­ жились в срок и задержа- лись аж до декабря, в этих местах злого для непривыч­ ного человека. Мы добрались до райцент­ ра, поселка Синегорск, поте­ ряв в дороге часа три (авто­ бус раз пять зарывался в суг­ робы на пустынной, петляю­ щей по тайге дороге), а при­ быв на вокзал, с ужасом уз­ нали, что опоздали на поезд, который ходит раз в сут>^ ки, и, крючась и скрипя от холода, пошли вдоль рельсов, «ветром гонимые», в поисках пристанища. До поезда оставалось 23 Поселок перестал меняться, кажется, годах в тридцатых — деревянные тротуары, радио­ колокола на столбах, — это в центре, а на окраине — врос­ шие в землю темные бревенча­ тые избы и белый снег... Нас было четверо — малень­ кая бригада строителей. Ог- • ррмяый, жилистый, страшно сильный бородач Корякин. Ма­ ленький, плотный и тоже здо­ ровый малый — Финашкин. Авдеев — среднего роста, средней силы, старательный и усердный — «средний человек», как он сам себя называл. Чет­ в е р т ы й я . Описывать себя я не люблю: дело скверное, что-то вроде брачного объяв- Мы остановились возле гру­ зового состава и закурили, не зная, что делать дальше. — Ребята! — окликнула нас тетя, укутанная, как бочка, на которую посадили красное от мороза лицо, выпускающая об­ лачка пара, как кипящий, са­ мовар. — Вы Панковы, ребя­ та?.. А-а, вы не здешние... А я хотела предложить вам ва­ гон разгрузить. С аммофосом... Панков запил... — Извините, сестра. — ска­ зал Финашкин, — мы нарабо­ тались. Домой, бы попасть., — А кто такой Панков? — спросил я. — Вот он тебе нужен, пробурчал Корякин. — Панков-то? Подрабатыва­ ет у нас. Он, да с ним еще двое. Нигде не работают, но нас выручают... Ой. да вон Вдоль рельсов, в морозной мути, бежал человек. — Что, ЕвдО'КИя? Вагон? — спросил он. — Конечно! Ты что один-то, Володь? —- Нет, Евдокия, я сегодня болею. Иди за своими... Ты это... Десяточку не займешь?.. — Не-е„. Володь, нету... Панков сник. Я ■рассмотрел его вблизи. Ему бьюо около сорока. Невысокий, худоща­ вый, чем-то он привлекал. Знакомясь с людьми, я поль­ зовался советом великого Лео­ нардо да Винчи: сначала по­ смотри на лоб, потом — нос, губы и подбородок. Это по­ могает запомнить лицо, а имея некоторый опыт, и понять, с кем имеешь дело. У него был достаточно вы­ сокий лоб, небольшой курно­ сый нос,' подвижные вырази­ тельные губы, чаше сложен­ ные в приятную полуулыбку, ; и правильной формы подборо­ док, что делало его лицо мяг- Почему великий Леонардо не выделил в признаках лица глаза? Потому, наверное, что глаза непостоянны •— то весе­ лы, то грустны, то расгерян- много мутные, видимо, с по- хмелья, были насмешливы и настороженны. Мы познакоми- лись и разговорились; и он, узнав, что к чему, пригласил нас к себе ночевать. —- Давай, если хотите... Но это... В качестве, гонорара бу­ тылку, — явно стесняясь, ска­ зал он. —• А то гостиница не оаботает: истопник напился и разморозил систему... Ребята переглянулись, — Бугор! А и нам не худо бы! Сколько?.. Восемь меся­ цев ни капли! — Ну если хотите пропить все, что заработали... —- для острастки сказал я. Мои ребята — люди серьез­ ные, с «нормой и тормозом», им это не грозит. Для них пойло ■— дополнение к жизни, а не сама жизнь, не проклятье, которое убивает, оставляя су­ ществовать, но не жить. Мы шли в полушубках, лох­ матых шапках, унтах, толстых шарфах и меховых рукарицах •— всем этим мы экипирова­ лись, как только захолодало. ТаЩ’Илр «пойло», коопторгов­ скую колбасу, золотую по цене, кильки в томате — все, что нашли в убогом магазине. Но скооо пришлось застегнуться, опустить ушки шапок и под­ нять воротники: космическш холодный вртер нес йа8стре'*У снежную крупу — не снег, не дождь, а тдк, редкие злые ко­ лючки, впивающиеся в лицо. Крохотный денек, так и не разгулявшжь, уже уходил. •— Минус двести по Цель­ сию. Обратная сторона Луны! ~ мрачно пошутил Корякин. — Володь! — обратился Ав­ деев к Панкову. — Как терпишь? Я н кровь стынет. — Все уже вымерзло. Хотя сегодня, правда, что-то невыно­ симо. Ветер! Это -подлость — ветер при таком морозе. Обыч­ но, когда за тридцать мороз, то тихо... Он шея, согнувшись, в тя­ желом я, ‘конечно, холодном драповом пальто, в разбитых ботинках, тощем шарфике и с голыми руками. 'Мы прошли, проваливаясь в снег, к деревянному дому средних размеров. — Что его чистить? — оп­ равдываясь. бормотал Панков, - Импровизируешь? ребнл я. Погода на улице из менилась, что в Сибири быва ет быстро и часто, и : ном, в сумраке, падал плот ный, крупный, просто роскош — Это из памяти. Читал он очень интересно: внятно, удивленно и как-то тебя смотрю — обиженно: Падает снег. Тихо, медленно падает... Стелет саван на землю окрест.... Почему же меня он не радует? Может, что не из этих я Я смотрел пелену снегопада, И, уставившись в точку ^ ' одну. Увидал, как теплится лампада По погибшую душу мою. стоял у окна, в дурац- И блестело. Видимо, Финашкин не пере- ! ставал думать о нем, | — Кто его знает... | ■— Загнали, наверное... Я пожал плечами. Да что стихи, — презри­ тельно скривился Финашкин — Когда рабочему руки раз уже вяжут... Тогда и поэты бу ) . как слезы, стекло В неухоженном храме забытом. И оттуда я вынес боль, И тревогу, и веру в счастье И я понял вину за собой И забыл суету в одночасье.. Он читал еще и скорее для себя, стараясь до- дут жить... Стишки — что, так казать себе, что вся его_жизнь. Вот песни — да! Когда- будь на все хорошие стихи на­ пишут музыку! Как Малинин «Забаву» Есенина поет? А?! Душа разворачивается, и сле­ зы у глаз. Я забыл, когда плакал. Классе в третьем. А — Это... А1 — кончив чи­ тать, махнул рукой Панков, пьяно всхлипнул и сказал; Когда клумба зарастает бурь- это услышал — ну. Слезы! ЯНОМ, то цветы там уже растут! Они не дали мне жиз­ ненного , пространства, и я умер, А кто они? Мафия? Ду­ раки? Система? Дьявол? ЦРУ? Кто? Мы сами? Мы сами! — Володь, ты поэт. Я в по­ езде читал какой-то журнал... Не помню точно (они все оди- - уверен- вторая ком пальто с облезлым ворот- наковые),.. Центральный... Вот отогревая замерзший замок.— ницом, возвышаясь над неую- там стихи попались «ПОЭТ ШШвш 1 ЛПй 9 0 4 » Геннадий ЧЕРНИКОВ зане- том своего жилища, и жалкий, гордый... . — Панков, ты. скривился пока. Ты слушай... Упало солнце раскаленное. Взошла замерзшая Луна. Темным-темно, и небо звездное Немым-немо. как тишина. А тишь рассеялась по городу И по деревьям разлилась... Лишь тишь и темь. Пора безмолвная, ' Соединенье А где же люди?! А люди все ушли с земли.., Их путь к добру был слишком труден. И все с дистанции сошли... У меня много стихов! - Сиег-то... Завтра опять Мы вошли. Панков включил ~ Холодно, .^ж вода замер, зла, — сказал он, пробивая кружкой лед в ведре. Ребята, ожидавшие рассла­ биться в тепле, растерянно толпились у порога, отрего в прихожке стало тесно. — Ну, Iчто топчетесь? — рас­ порядился хозяин. — Топите баню! В доме 'затопите! Вода в колодце, топливо под. наве- Ребята, услышав про бань­ ку, радостно загудели.. Пос.г(е такого холода прогреть кости в парной — это мечта. Панков позвал меня в зал. Я огляделся: окурки где попа­ ло, пустые банки, бутылки — типичное жилье пьющего хо­ лостяка. Облезлая поломанная мебель, куча тряпья в углу... Хозяин сел за стол и сразу налил водки. — Болею, Виктор, — ска­ зал он. — Вчера поддал... Ты выпьешь? — Потом. ■ ' — А, ну... Пока я 'трезвый, поговорить надо..; Дело та­ кое... Ха! Э-э... Он встал и нервно про'шелся по комнате... От печки потянуло теп­ лом, я расстегнулся. — Дело вот в чем, Виктор... — он смутился. — Говори, Володь. Чем мо­ гу — помогу. В . пределах ра­ зумного. Денег взаймы — не­ разумно: я уезжаю. — Да какие деньги!.. День­ ги... На них у нас, кроме вот такого пальто и водки, ничего не купишь... Я как узнал, что даи«эительности. вы едете через Москву, решил попросить... Я тебе кое-что дам, а ты завезешь?.. В это... В редакции... Правда, в какие, не знаю... Может, ты посове­ туешь?.. . — Кляузы, что ли? ~ Ха-а:.. Да. Кляузы на скотскую жизнь. Я это... Пи­ шу. Ну, стихи... Он виновато и жалко улыб­ нулся. — А-а-а! — я уставился в потолок. — Ну, это мне, по­ жалуй, нетрудно... А стоит ли? — И, чтобы он отвязался, я заговорил на повышенных то­ нах: — Это каталажка. Тру­ щоба. Что можно написать в такой рыгаловке? Я помню жут­ кое Мгновенье, передо мной явилась ты. Я был с похмелья, лошадка белая, чудесной кра­ соты... Ну может, от природы у тебя что-то и было... Но жизнь, среда должна добав­ лять! Развивать! Творчество в этой мерзости? — я обвел ру­ кой комнату. — Ты хоть что- нибудь читаешь, кроме буты­ лочных этикеток? Что ты мо­ жешь написать?! Панихиду по самому себе? , Панков среагировал на мои слова очень болезненно, по­ бледнел и изменился в липе. Мне стало неловко. — Что читать?... Про подъем колхозов и заводов?.. 'А я не всю жизнь жил вот так! Что ты обо мне знаешь?.. Гово­ ришь. панихиду по себе?.. Есть у меня, что-то наподобие... по- слушаешь? —- Извини, я погорячился... Конечно, надо послушать... Хо­ тя я и дубина в поэзии. Но Есенина от клиентов Иванова отличу. Он встал, чуть шатнувшись, подошел к окну и произнес: Пад5?т снег, г сердцу. Твои лучше. Ты Врезамши был! но сказал Авдеев. — 71а! — сказал я, жет быть, в музыке жизнь поэзии. Начавшийся было диспут 6 вечном и наносном оборвал ворвавшийся с улицы, с клу­ бами морозного пара, Коря- Уй,\мужики... Ну и хо­ лод... Градусов пятьд«;ят! Так вот, работал я в чугунке, болванки лил. Заводу полвека — полвека болванки льют. Это один цех. А завод? А по всей стране? А я пошел в магазин сково'родочку купить —• не- Разговор, разогретай спирт­ ным. заметался вправ.о-влево. Все говорили об одном и том же, пытаясь убедить' другого в том, что другой сам же сей­ час и сказал, только иными' словами. НиктО никого не слу­ шал. Это был бестолковый, и „ __ I •• 7 “.атаясь, вс^ал, подошел бессмысленный' шум Погоди! — он недовольно к тумбочке, вынул из нее тег- митинге ^ ■ критикуй ради, пачки листов и бросил Давай выпьем за золотой век России! - • вдруг громко сказал Корякин и встал. — За светлое будущее, — „ ехидно сказал Финашкин. Я отвел его на кровать, снял - говорил он, — я знаю, это порой слушали раз по бархатная подушечка, на подряд. Сила жизни скрыта которой должно, же сиять не­ сколько жемчужин! А это еще не лучшие етйхи! Я усмехнулся. Конечно, он читал свои любимые, лучшие стихи. Как же иначе? Ну как^ Виктор? ■— Складно... — скупо ска­ зал я. — Ты где-нибудь пе­ чатался? ~ В районке. Стихи про осень, про зиму... — Ясно... А еще куда пред­ лагал? — Может, предлагал не то? Или не туда? Я не разби- 'раюсь во вкусах редакторов, в направлениях изданий, пози­ циях... Раньше мне отвечали: «Пропаганда черной безысход­ ности. противоречащая светлой Откуда это вас при общем светлом?» — Да! —■ взревел громила Корякин. •— Брежнев вот мед­ ленно, но уверенно раздавал страну. Вспомни? Шофер на казенной машине, как на соб­ ственной. Рабочий брал с аварийную производства, что хотел. Ему не^, хватило несколвко лет. А сейчас? У нас есть все, чтобы , жить хорошо! Р-руки, зем- Иосле бани ребята расселись ля, заводы, леса! А мы!.. о ц стало жарко. !^ы улеглись спать прямо на по­ лу, на полушубках.,. Утро было тяжелое. Вчера, в азарте, мы все же выпили лишнего, много курил'й, и бе­ спокойном лела голова. Мы поднялись за-, пальто и ботинки, уснул, вернее, Провалился в пьяную бездну. В который раз, сбежав от тяжестей жизни в небытие, когда стрелка неко­ его «манометра мук» зашкали­ вает за красную за столом. В доме стало ло. Корякин вытащил ь тофон. У нас была с любимая песий, которую словах, мелодии. темно, — светало поздно, молча оделись и собрали ве­ щи. Я разбудил Панкова. Он встал, опухший и измятый. Возьмешь? — глухо спро- голосе певца: Свежий запа_х лип... Горькая струя... Значит, не погиб Почему-то я... Упаси, Господь, Жить хоть как-нибудь - _ Да,вад Делов-то МоТет^об^ману^™. «одержал - Ты что Виктор, киснешь? ^ Г - * Н а Т?т”все Тете?Гу ® какая-то' надежда резая, а разрывая тупым но^ Он посмотрел на свои босые' жом банку с килькой. — О чем ты с ним разговаривал? — Да, дело дрянь, мужики. Этот Панков пропал, — Куда пропал?! — Да нет. по жизни пропал. Он талант. Пишет стихи — Финашкин. — Сам-то я куда... Пиши, как там... Буду ждать, сам зна­ ешь. как... Ну дакай! ~ он хлопнул меня по плечу. — Давай, Панков. Мы по­ шли. Буду держать тебя в кур- коротко хмыкнул ТД** в столе... похмелишься. " пьянкой завязывай. Не Я одно лето ^ , ----- А сейчас куда мне?. Такие бичей в Казахстане опускайся! Что ты?.. ■ •" овощехранилище строил, Знат- — онаю все это... ные бичи были! Спортсмен был, артист... Бывшие, конеч­ но. .И поэт был. Пахать надо, а 04 станет, вперит очки в не­ бо и стоит. На него ребята наедут; «Что, мол, сачкуешь?», ___________ а он: «Тс-с... Не перебейте Панков, легко одетый творческий процесс...» И этот на пороге, согнувшись имена всплывают!, ешь... ~ он присел на стул и заговорил шепотом: — Зна­ ешь... Я на это дело всю жизнь положил! Я не стремился к карьере... Не богател... Не следил за здоровьем... Я семью из-за этого потерял... Я писа- Он подошел к столу, налил полный стакан и выпил, как — Я нотаций не читаю... Но зачем так пить. Панков? Д- А все. Я кощился. Я уже почти не пишу. Нет смыс­ ла. Иисус Христос в Нагорной проповеди сказал: «И, зажег­ ши свечу, не ставят ее под со суд, но на подсвечнике, и све ТИТ всем в доме», ча не светит никому. Я угро бил жизнь. Мне крышка Теперь мне только спиться. От второй дозы его сильно уже не растут! развезло, он съежился и про- Панкова. — Я сделаю так, — выходя, объяснял я ему свои ' планы, — посоветуюсь с людьми, ко­ торые в курсе, куда, как и Мы вышли в стылый сумрак. наверное.. — Нет, Финашкин. Это — — Поэ-эт!.. Поэты под Мос­ квой на дачах пишут. А не в таких рыгаловках. А если спо­ собный мужик, то сам и вино­ ват. Надо было писать... Это, ну... «Выше знамя, мы, за ва­ ми ляжем головами». Да чего там. Талант — мура. Нюх на- ~ Это ерунда, — сказал Ко­ рякин. Талант, пробьется. — Когда клумба цветов за­ растает бурьяном, то цветы там повторил я впрочем, должялг — Я ошибся... почему?... Б571ТО от висело, писать мне или не пи­ сать, жить как все. Это мой Я пришел помолиться В испохабленный и разбитый^ открытый семи ветрам, Неухоженный и забытый.., Я крещен был в храме таком Без священника^ без молитвы. Храм прошит был сырым сквозняком. Оскверненный и разбитый. Голубь хлопал под сводом крылом, П9Й усыпан посудой битой. лода, скрестив руки на груди, и провожал нас взглядом. ...Весной из Синегорска при­ шло письмо. «Пишет вам сестра Влади­ мира Ивановича. Он как-то говорил, что надо отослать Вам стих. Он говорил, что это последний стих...» Далее по- деревенски обстоятельно шли подробности. Панков не по­ весился и не застрелился. Он напился, закрыл печную тру­ бу и лег спать,,. Эти последние строки ок писал, наверное, сильно пьяным —• строки ви­ ляли и падали: Оставь надежду, всяк сюда входящий; Имеет право лишь ушедший на нее. С иконы плачет лик Матери скорбящей. Тоска безбрежна, как осеннее жнивье... ___________ Первый отказ, который я Сбегаю от уравниловки. Сей- получил, пришел на официаль- --------— ном бланке под номером 904. Болит душа. Нам говорили, что ее нет, но она болит, буд­ то я виновен в том, что он поэт № 904, живший на роженно глядя на нас, —• хоть кредит надежды, хозяин переживал за дело, а В моей памяти он стоит на у нас вообще никто. Бесхоз- пороге своего дома в квадра- ные мы, ребяты-ы... И никому те желтого света из двери, как не нужные... • на сцене, а кругом — темь н Мы замолчали. Потом Фи- стужа. Он небрит, в рубашке нашкин спросил; навыпуск, босиком, с косой , — Как он попал сюда, в эту светлой челкой, с отчаянием дыру? ПанкоВ'ТО? и надежной в .«еных гаазах ■' — Ну, люди же не цветы... У нас есть свобода передвиже- — В пределах клумбы... Что поэты?! — сказал Корякин, —Ну что поэты?! Ты думаешь, почему я езжу по «калымам»? Душе моей в це­ ху тесно, а руки связаны. ! час,' подождите! — и Коря­ кин, накинув полушубок,, вы­ скочил на улицу. — При рабстве, — тихо, в нос пробурчал Авдеев, насто- ющего года. Я обязательно приду к вам!» И ухожу. А они долго еще смотрят мне 1 юс.!|еч Иван ХАРИН Скосив глаза на скрипнувшую дверь И мощно ветви приподняв ' рогами, Шарахнулся, людей завидя, зверь, Врубаясь в чащу острыми ногами. А вслед ему, сорвав с дерев росу, И сноп огня впечатав нервно в листья, Пошел блудить в испуганном лесу Слепой, оглохший, запоздалый выстрел. И в зарослях разбуженных берез, В захлесте . истерического смеха Загоготало жуткое до слез. Горластое, насмешливое эхо. Дымила смрадно гильза на траве. А'рядом, оловянным истуканом, /С приставленной рукою / к голове Стоял полковник .перед генералом. Докладывал, что надо ждать второй. Очередной заход шального зверя. И что в сравненье с первой мировой Один заряд — невелика потеря. И‘вновь наш взвод, стукушками бренча. Рассыпавшись по роще торопливо. Шагает полукругом вдоль ручья. Обмениваясь шутками игриво. Мы молоды— отсюда и финал: В ретивых нас от уставной рутины Отчизна и лощеный генерал В единое понятие совместимы. Кончался мирный напряженный день. Закатным тленным холодком подуло, И заспешил встревоженный На темное прищуренное дуло... Мне нынче по-мертвецки спать. Одолевать усталость и обузу. А уж потом, кому служил, гадать. Начальству иль Советскому Александр ГРИДНЕВ Мы идем по землей как по минному полю. Мы саперы, такие же люди. Скачут мысли в мозгу: ну, скорее бы, что ли, Им душа отзывается тянущей болью... Пропадает светило в щемящей красе. Кипятится комбат: «Отменить перекуры!» Мол, остался бросок, да и делу конец! Но внезапно спросил: — — «Лейтенанп, пуля дура?» Я ответил ему раздраженно и хмуро: — Пуля дура, да глаз молодец! И плевком из себя выгнав едкую слизь. Зло ругнулся, и мне полегчало. Обернувшись назад, крикнул: — «Эй, подтянись. Нам недолго осталось карабкаться ввысь. Вот он, рваный хребет перевала». Вязнут слезы на каменных Остывает железр ствола! Я у смерти сумел отпроситься, А вот рота моя не смогла. Страшно быть средь такого контраста — Небо, солнце и друг на руках. Больше он не поднимется, баста! Я его, подхватив впопыхах, Уносил от беды, но в ладони Мои холод подземный проник. Так уносятся красные кони. Исчезает хрустальный родник. Остывает рассвет, мы выходим из боя. Где-то бьет пулемет, разгоняя свой страх. Опускается ночь с седой головою, И расстрелянный день V нее на руках, Мы выходим, а значит, нам нету возврата, И другим брать разбитый и злой перевал. Горько плачет река на крутых перекатах, Зев ущелья двоится.