Ленинское знамя. 1986 г. (г. Липецк)
7 дек абр я 1986 г., № 281 (17 678) Л Е Н И Н С К О Е З Н А М Я 3 ИЗ ПЯТИ ПОЭТИЧЕСКИХ Т Е Т Р А Д Е Й Пят надцать л ет работает литературное объединение при Дворце культуры новолипецких металлургов. Лучшие стихи и рассказы членов литобъединения выходили отдельными кни гами, публиковались в коллективных сборниках, на страницах журналов и газет. Начинающие авторы сотрудничают в ред коллегиях заводских стенгазет, выступают в цехах, в рабо чих общежитиях. С егодня по традиции мы публикуем новые стихи членов литературного объединения. Отворю заскрипевшие створки — и словно мир открою в вечерней его тишине, — до предчувствия хрупкий, до горечи кровный... Иван ХАРИН Оскоминой наполнились сады. Зеленые отяжелели ветки. Сп асибо вам, заботливы е предки, за ваши бескорыстные труды. За то, что мИе с рождения дано в чистейшем деле принимать участие: беречь от нездорового ненастья тугое полноценное зерно. Поправив самодельную кровать, хлестнет сестра: — Приехал, наконец! Качнет усохш ей головою мать... С портрета строго поглядит отец. С отру я с мат еринского лица налет невыразимой грусти, лишь не ублаж ить, не степлншь. не смягчишь прищуренный печальный взгляд отца. В иктор ОСКОЛКОВ С ОВРЕМЕННИКУ М ожет, случай свел нас напоследок, Перед тем, как все сметет гроза.-. Дай ж е руку, друг и однолеток. Дай вглядеться пристальней в глаза. Мой сосед, то грустный, то беспечный, Чувствуешь ли, думаешь о том, Как темна загадка нашей встречи На пылинке в космосе пустом? Ты ведь мог со мною разминуться В этом сонме прожитых эпох. Зверем ли, растеньем обернуться, Или вовсе не родиться мог. Издали, из мрака и забвенья, Уцелев в безжалостной борьбе, Я из поколенья в поколенье Шел тысячелетьями к тебе. Я пришел. И сам ты понимаешь: Этот путь нельзя пройти опять. Оттого-то, брат мой и товарищ. Так тебя мне страшно потерять... Ирина ЖИВЫХ Ах, осень! Тихо и светло Она свои роняет звезды. Еще любить тебя не поздно, Не п оздн о-и нетяжело. И белый стелется туман. И холодно перед рассветом, И эти старые дома Еще живут погасшим светом. И эти яблони в саду Напоены таким покоем. Чего я жду? Чего я жду? С т акой ж елаемой тоскою? Какие дерзкие мечты Меня морочат и пугают, И ничего не обещают Взамен привычной пустоты? Но — нет! По-новому дышу В ладу с играющей душою. И так легко. И нет покоя: И жить и чувствовать спешу- Геннадий ЖЕРЕБИЛОВ У молодых разводы да разводы. И, словно бы вдогонку старики, забыв болезни и отбросив годы, — опять невесты, снова женихи. На вечерах «Для тех, кому за тридцать» немало тех, кому за пятьдесят. Они еще надеются влюбиться побьггь еще любимым,, хотят. Все лучше мы живем, а одиноких — и молодых, и старых — прVл пруди. Что это: отзвук тяжких лет далеких или предвестье тех, что впереди? Валерий ЖЕЛЯБОВСКИЙ Поднимались дома — из разрухи и тьмы, из времянок, бараков, из дыма кочевья. С тановились родными — с годами, с д етьми, и старели, дряхлели дома. А деревья... Я люблю их высокую, трудную песнь, рыхлость тени, прогалины света литого. Эту беглую трепетность " листьев, что есть в разговоре влюбленного, в пальцах слепого. Плоскостей прорастанье — ветвей пестрота, возвышенье вершин — продолжение крова. «Дом», — скажу, или: * «Дерево». Но никогда не увиж у, не вспомню одно без другого. Защищая друг друга, друг друга, губя — дом и дерево. Время ли ях побратало, или это земля вкореняла в себя то, что — ей вопреки— без. корней возрастало? Я не знаю... Закат на листве и в окне. Р ебенка от беды оберегая, Мы в рвении родительском своем Брюзжим н нудим: — Не ходи по краю, — Не лезь в костер, — Не мокни под дождем . И сами мы как будто забываем За взрослою жестокой суетой, Что, коль подумать, — Только там, за краем Возможны жизнь и счастье, и покой. Иногда о писателе говорят — «он выбрал тему». Тему не выбирают. Она выбирает тебя сама, надо «прожить» ее честно и мужественно, без лукавой уклончивости, без робкого опускания глаз перед трудной правдой. Лучшее в книгах Николая См ольянинова, выш едших в последние годы в Воронеже и Москве, — проза серьез ная пережитая сердцем, оплаченная трудом души. Жизнь русской д еревни в тяжкую годину войны, в трудные послевоенные ее десятилетия встает со страниц этих книг. Автор обладает глубоко личным, незаемным, зрело осмысленным пониманием этой жизни. С ерьезны его размышления о судьбах и характерах сеятелей и хра нителей родной земли, да и о людях-сорняках на этой земле, чужеродных и враждебных ей. Писатель исследу ет традиции народной совести, истоки добра и Зла, пред посылки и начала того, что сегодня называется пере стройкой Эти краткие заметки не имеют целью быть предислови ем к новой публикации Н. См ольянинова . Авт ор изв естен читателю, и сопроводительные рекомендации не требу ются. С егодня Николаю См ольянинову ис п олня ется 50 лет. Его товарищи, липецкие писатели, желают ему новых твор ческих сил, неудовлетворенности и усталости, но также и радости за рабочим столом. Думается, что к этим добрым пожеланиям присоединя ются и читатели. И. ЗА ВРАЖИН, отв етственный секретарь Липецкой писательской организации. рист, — а, Егор, помоги-ка ремень снять. — Черт его не ворочал, — отозвался Егор, отшлепы вая с потной шеи труху, — Завтра ж все одно натяги вать. — Не, оставлять нельзя: на подметки изрежут- Миха ил, подсоби. — Втроем они сняли широкий прорезинен ный ремень и поволокли к скирде, как огромного взви вающегося питона. Клавка устало стащила с Молотили у Каменной горы. Горы здесь никакой не было, только правый бе рег Дона обрывался к воде мощным известковым > уте сом, ц, видно, поэтому так называлось поле в огромной излучине, посреди которого стояли две скирды, а между ними темнела тракторная молотилка... Сразу же зачуфакал, заст релял синим дымком похо жий на муравья старенький ХТЗ, задрожал всем своим сухоребрым телом- Медлен но сначала зазмеился, а по том, все убыстряя свой бег, заскользил широкий брезен товый ремень, и внутри мо лотилки все ожило, Загрохо тало, затряслось. — Да-ва-ай! перекры вая грохот, крикнул стояв ший на площадке перед ба рабаном Егор Крыжов, и тот час же с верха ближней скирды полетели и грузно охнули о платформу у его ног тяжелые ржаные снопы. Егор поймал-один на лету, в миг острым ножом перехва тил свясло и веером сунул в гудящую жадную пасть молотилки. Она словно зах лебнулась от неожиданности, натужно гукнула, пережевав и выплюнув сноп избитой, мятой соломой. И началось.. Снопы летели и летели, на тужно, сердись, гукала мо лотилка, вываливая из свое го чрева солому, бабы отки дывали ее вилами в сторо ну, а мы с Ванькой Петухо вым, или, по-уличному, про сто Петухом, привязав к по стромкам санные оглобли, сволакивали взбитые, осле пительно сверкающие копны к месту скирдовки. Заве дешь оглоблю под копешку, станешь на нее и гонишь ло шадь- Солома сухая и сколь зкая, как по льду, едешь — одно удовольствие. Работа нетрудная, вроде забавы, к ней всегда приставляли ребя тишек: пусть, мол, катаются к свое удовольствие. И мы катаемся, от слож- ки метров пятьдесят до сто га и назад бегом. Дорога, обсмыганная копнами, скоро становится гладкой и матово блестящей, как грязный лед. Гудит трактор, змеится в стремительном беге жутко вато тяжелый ремень, из-под которого, бывало, нас, ре бятишек, взрослые гнали увесистыми подзатыльника ми, но отбиться не могли: было что-то зачарованно притягивающее детское во- Николай СМОЛЬЯНИНОВ У К АМЕННОЙ ГОРЫ Глава из повести ображение в этом бесконеч ном движении: надсадно, нутряво охает молотилка, бабы мерно, как гребцы, от кидывают солому, зерно, по лову, Егор выпростал из-под брюк гимнастерку, чтоб про дувало ветерком, с темной потной спиной, яростно, слов но он сошелся врукопаш ную грудь в грудь на фрон те, полосует снопы, и отпо лированный нож жаркой мол нией сверкает в его руке. И только замешкаются девки на скирде, как тут же поверх гула раздается не то крик, не то рык: — Да-ва-ай! Все во власти этого затя гивающего ритма, он подни мает, подхлестывает, и я За мечаю, что даже бабы помо лодели, распрямились, легко вскидывают, казалось неве сомые ореховые грабли, и во мне крепнет ощущение, что я сам причастен к ка кому-то захватывающему и прекрасному действу, серд це мое временами замирает, и не чуя под особою ног, я лечу от стога к сЛожке. под хватываю копешку и. балан сируя на оглобле, мчусь к стогу. Умница Сорока изучи ла дорогу и ходит легко, от храпывая пыль и полову, летящую от молотилки. Все жарче разгорается день, все азартнее работа. От сложки, как из печи, веет раскален ным металлом, на спине Клавки Семиной по ситцевой кофте расплывается темное пятно, и кажется, что. от ее крупного разгоряченного, те ла веет зноем, как, от моло тилки. Стоит Клавка под' соломой, вся в метельном кружеве мякины, половы, пыли и осотного пуха, ли цо закутано белым платком, лишь из узкой щелй д в у м я точками светятся глаза. Вче ра она допоздна оттаптыва ла в клубе, от упругой, тяж кой дроби ее пол ходил хо дуном. а потом до зари «страдала» с такими же, как и она, девками-перестарками. будто в отчаянной решимо сти и жалости к себе, к сво ей недолгой девичьей поре хотела напоследок вволю нагуляться и натешиться. Сейчас Клавка в паре с Шуркой Яшиной широкими мужичьими, как на покосе, взмахами вил отбрасывает со лому, и мне сбоку видно, как при каждом взмахе на ее пышной груди угрожающе туго натягивается кофтенка, вот-вот не выдержит, и брызнут в стороны ПУГОВКИ. На стогу Мишка Зверев, красный, распаренный, как рак, покрикивает на баб свер ху: — Шевелись, шевелись, бабоньки! Трудодень с чет вертью заработать — не шутка. — Ну да, тебе сверху-то хорошо командовать! — И так глаза на лоб лезут.,. — Им ноне, мужикам-то, жизнь прокатимая: кто при машине, кто при бабе. — Хо-хЬ! — поворачива ет Мишка шутливую пере палку на известную мужичью тему- — При бабе-тб не жизнь, а каторга. В две сме ны дубасишь. — Энта смена не в счет. За нее трудодней не пишут... — Об чем и речь! Дуська Малова могуче взметнула на длинных ви лах - "тройчатках целую копну, и Мишка утонул, за барахтался в свежей соломе, вынырнул, хохоча и смахи вая с потного лица и шеи кол кую труху..- Обедали мы вскладчину, потому как Ванька вытрях нул из своего сумарька лишь пяток молодых, с прозрач ной кожицей, картофелин, и все отворачивался, старался не глядеть на бутылку с молоком, а мне от этого не лез кусок в горло. Молоко мы пили поочередно по глот ку. Сумасбродная Клавка подкралась к нам сзади, ни с того ни с сего притиснула к себе Ванькину голову и чмокнула в щеку. — Да пшла ты со своими телячьими нежностями! — Ванька увернулся, но , от толкнуть Клавку все равно, что печку, с места сдвинуть. — Осерчал никак? На-ко вот, может, подрастешь ско рей, — она положила перед ним кусок лепешки с бру сочком сала. У Ваньки как- то странно повело губы и белесые ресницы заморгали часто-часто, будто глаза ему запорошило мякиной. Молотили до позднего ве чера- Солнце уже скрылось за невидимым отсюда Леж- невским оврагом, над вые денной четвертушкой скир ды витало золотистое облач ко пыли. — Ко-онча-ай! — прок ричал с платформы Егор, и сложна, устало гукнув раз горяченным нутром, как ло шадь селезенкой, замерла. Заглох разогретый до ма слянистого пота трудяга- трактор, и бабы, словно не веря еще, что прекратился этот всевластный гул и нас тал конец длинному дню ра бочей поры, — еще жил в каждой подгоняющий крик «Давай!», бесконечный неу молимый бег ремня и суета возчиков связок, — еще не веря, что все это кончилось, бабы онемело застыли, кто на скирде, кто у стога, кто у вороха ржи, перемогая тя нущую ломоту в натружен ных поясницах. Сбоку от молотилки матово светился ворох отвеянной ржи. Ванька, утопая в нем по колено, за хватил горсть, продул в ла донях и кинул в рот. У кпом- ки поля, под самым бере гом, истомно забили перепе ла «пить подай, пить подай», многоголосо запиликали в стерке кузнечики на своих звонких по сухому вечеру скрипочках, рассеивалось и. гасло призрачное облако пы ли кат молотилкой, — Егор, — позвал тракто головы платок, тряхнула го ловой, подставляя лицо ве черней прохладе, и не по крывшись, с растрепанными кудрями двинулась к стогу, где стояли телеги, и все ее сбитое тело переливалось, играло, будто это не она стояла целый день «под со ломой». намахивая вилами по полкопны за раз. — Эй, девки! Собирайтесь, что ли! Сегодня картина в клубе. — Про что. Клань? — Про любовь неможную. Михаил, долго ль за гашни ком чесать буДешь? Запря гай! — Тебе б, Клань, заместо Ершова колхозом командо вать, — не остался в долгу Мишка. — Вот только по части самогону и мату у тебя знания слабоваты. А так всем взяла: и статрю, и голосом. — Авось, с его бы нако- мандовала- Не велика пре мудрость — на бабах выез жать. Собирайтесь живей, бабы! И они как-то разом вздох нули, подхватились, словно бы только сейчас опомнились, что работа кончена и можно ехать домой, к своим ребя тишкам, к недоенным коро вам и козам, к пропасти вся ких иных дел, какие может находить Только баба и ка кие не минуют ее растороп ных рук. Я уже разостлал на Соро ке Еатник и собрался было вскочить на коня, но , тут заметил, что Ванька куда-то исчез. И вдруг за. молотилкой по слышалась возня и истошно жалобный вопль: — А-а-ой! Кричал несомненно Вань ка и где-то близко, за моло тилкой, а крик был так над саден и жуток, точно Ваньку вместо снопа кто в молотил ку запихал. Вопль повто рился, и вслед за ним раз далась вычурная брань Ер шова. -— Никак Ершов за что-то Петуха ущучил, — сказал Егор и, как был с дугой в руке, метнулся за скирду. И бабы за ним. — Ай-яй! — по-щенячьи взвизгивал и бился Ванька, повисая на руке Ершова, железной хваткой вцепив шейся в ванькино ухо. —- Пусти! — он захлебнулся в обидном плаче- — Я тебя отпущу, ворю-. гу! Я тебя оформлю "на лесо повал лет на пять! — сви репел Ершов, Одной рукой он тащил Ваньку за ухо, в другой был серый мешочек из-под харчей, наполненный зерном, и кнут. Ванькин ме шочек. я узнал его по черной круглой заплате. Из надор ванного у корешка уха по щеке струйкой бежала кровь, но Ванька все упирался, странно подпрыгивал, и вы вернувшись, вцепился зуба ми в мосластый большой палец председателя. Взвил ся от боли осатаневший Ер шов, мешочек глухо стук нулся оземь. Ванька тем временем попытался улиз нуть, но Ершов ловкой под ножкой срубил его на ворох ржи, и витой ременной кнут со свистом рассек на худой спине ветхую рубаху. Волчи цей кинулась Клавка, засло нила собою Ваньку, на лету, поймала руку Ершова, и не успел я моргнуть глазом, как она по-мужичьи, через колено, перехватила надвое крепкое лещиновое кнутови ще и отбросила в сторону. — Отойди, Сергей Мар- тынч! Не тронь! Ишь взял моду, над сиротами да над бабами плясать. Суди, а из деваться не смей! — А-а! И ты туда захо тела? — насунулся на -нее Ершов-.. — IIу, тронь! Ну, тронь! Клавка наступала на него мощной грудью. — Глянь, его ж от голоду ветром ша тает... На трех картохах цельный день вкалывает. Э-эх, ни сострадания у тебя, ни совести! — Клавка вдруг обмякла, хотела еще что-то сказать, но только взрыдну- ла: — Мужики, что ж вы? Ванька все еще лежал- полуничком, судорожно по водя плечами, чем-то напо миная большого, голого птен ца, выкинутого ураганом из гнезда. — Вань, вставай, — поз вал я. 1— Он уехал.-. — Не бойся, — сказал Егор, — ежели что — всей бригадой за тебя станем. — Бери, бери... Мы раз решаем. Смелет мать мучи- Иы Да лепешек с картохой напечет. — Клавка улыбну лась, а карие глаза были глубоко печальны- Ехали молча, телега мяг ко катилась по теплой про селочной пйщи, только кла цала истертая подкова на переднем левом копыте Со роки, и. покачиваясь в такт этому звуку, я думал о Вант ке, о Ершове, о том, как сложен и непонятен мир. Александр ВАСИЛЬЕВ Военных лет скупые рынки... Закат на западе свинцов. Борщ с огонька в глазурной кринке, Картошка, горка огурцов. И бабка, скупостью движенья Смиряя б оль в сво ей душе, По зову самообложенья Стояла, как на рубеж е. С перрона снедь свою хвалила: —■ Кому картошечки, борща? Порой бойца затак кормила: — Сынок, да как ты отощал... Пятерку выручит со вздохом Ей жаловаться нет причин, Хотя вдоль впадин щек эпоха, Траншеи врезала морщин. Она с исправностью платила И нынче выплатит налог. В броню страны ее полтина Ложится прочно — видит бог. ...Стояла бабка на вокзале, Как на посту, ни дать, ни ВЗЯТЬ. ...Мы многое недосказали... И вышло время досказать. Людмила ПАРЩИКОВА Нет, нас спасает не презренье к быту, не робкое служение ему, но лишь любви внимательный избыток к мгновенью, уходящему во тьму. Наверное, все бы в мире было зыбко, когда б над ним не реяла, светя, не знаю — радость или скорбь в улыбке у матери, качающей дитя. А грозы, отгремевшие над крышей? А хлеб, что был своим трудом добыт? А письма, что любимый мне не пишет? Но что все это, еж ели не быт? А звезды я рябины в изголовье у завершивших свой наземный путь? Все так старо, так бесконечно внове, все так болит, так надрывает грудь, что остается в музыке и слове. * * * «Я забыл свою первую строчку» В. СОКОЛОВ. Нету правды в прямом отрицании счастья. Нету смысла в привычке сжигать корабли... Из-под первого снега травинки лучатся — немудреные жители нашей земли. Я цепляюсь за слабую ниточку мысли, нарушая покой поредевших дубрав. Это ж надо — какое стремление к жизни! Что мы, бедные, знаем о памяти трав? Что там было до нас, до истока, до Слова? Слишком суетен миг, слишком короток век. И ложится на сердпе строка Соколова, как на темные пажити бережный снег. Я не люблю дорвавшихся до власти и к славе восходящих по золе. Я не приемлю объяснений счастья — его не существует на Земле. Я презираю д ух благополучья, пригретых и пригревших не терплю. Я и сама ничем других не лучше, себя я пуще прочих не люблю. Но есть ж е, есть — попробуй отвертеться — иезамутненность мудрости седой, блаженное всеведение детства и собранность души перед бедой. Но есть ж е, есть: отчаянность немая, и вечный правды возмущенный гул. Есть в жизни то, что сердцем принимаю. Хоть объяснить, пожалуй, не смогу. Александр ГОЛОВИН У Александра Головина трудовая биография складывалась непросто. После службы в армии работал мелиоратором, за тем инструктором отдела рабочей и сельской молодежи об кома ВЛКСМ. Окончив факультет мзханизаци„ Воронежско го лесотехнического института, трудился инженером в кол хозе имени Орджоникидзе Липецкого района, сейчас он за ведует гаражом в совхозе «Ильинский». Еще в юности Александр стал заниматься литературным творчеством. Несколько его рассказов были опубликованы в областной молодежной газете «Ленинец». Сегодня мы знакомим читателей с новым рассказом А. Го ловина. И так уже не одну весну.-. Выйдет Григорий Егоро вич на крылечко, посмотрит на высокое небо, на легкие тучки, мягко скользящие по небесной глади, коснется старческой/ ладонью шерша вой коры липы, и что-то ше- мяще-знакомое ворохнется у самого сердца и замрет в ожидании. Сколько лет-то позади, а все — как и прежде. Ждет, ждет, томится, а он, шель мец, словно чувствует. На тянет старческую струну до предела и вдруг, глядь, вот так по утру на коньке свое го домика перышки прихора шивает, хитрым глазом в сторону старика косит, буд то посмеивается: «Что, заж дался, Григорий Егорович? Смотри, любуйся. Ну как, хорош? Знаю, знаю, хорош. Перышки на крыле каковы? Вороненые, а грудка-то би сером обсыпана. А песни я какие тебе принес! Никакой другой скворец не споет та ких, а я могу. Истомился, поди, весь, старый, извелся. Ну, слушай. Дом-то я уже осмотрел, в порядок привел, так что и спеть можно». А у Григория Егоровича и слов нет, только радость одна из глаз брызжет. Вот уже лет восемь друг на дру га глядят, друг друга убла жают. Как вышел на пенсию Григорий Егорович, смасте рил скворечник из дубовых дощечек. Волновался, пока скворец домик его обхажи вал. Сядет, бывало, на ветку что повыше, глазом своим наметанным окинет, поцока ет,-головой покрутит и нырь в летку — внутри обстанов ку проверить. Потом хозяй ку в домик привел. Зажили-.. Птенцов на крыло подняли. И так все эти годы. Как только забрезжит весна про талинами на перепутьях, ждет Григорий Егорович своего песенника. Этой весной загрустил Григорий Егорович. Сам не понимал, откуда грусть, а тосковал. Выйдет, бывало, с утра пораньше во двор, ог лядит все свое немудреное хозяйство, курам зерна за даст, ручеек от погреба от ведет, сядет нй скамейку, поглядит на пустеющий до мик и вздохнет. И такое в его глазах порой проглянет- ся, что отойдет стареющая Матрена Никитична от него и неожиданно для себя Вздохнет. Может, годы взяли свое, может, чья-то недобрая рука поднялась на птаху, только о тттел скворечник на ста рой липе- И такая от той пу стоты по сердцу тоска раз лилась, словно потеряла жизнь для старого всякий смысл. — Гольт, —: шепчут нев нятно губы Григория Егоро вича, — идут годы. Вон, де ти своих детей на ноги под нимают. Внуки. И Анюта, младшая, прописала: мальчи ка полила. Значит, уже одиннадцатый капапуз дедом назовет. Вось мой десяток пошел, а огля нешься назад, и все как на ладони, как вчера. Жизнь-то как полегчала- За внуками бы надо присмотреть. Жизнь- то она вся в путах, в доро гах, а свою сразу порой и не сыскать. И не хочется уходить, а, видно, придется. А там, гля дишь, забудется старый скво- реп? Пед-то, шельмец, как! Светлана МЕКШЕН Мне почти всерьез не удавалось рубануть в сердцах: «Гори огнем!» Но больней, чем надо, доставалось там, где я стояла на своем. На своем. Не прибыльном. Не сытном. Без посулов. Без особых льгот. Если бы не так — то как постыдно было б защищать свой главный ход. Что с того, что своего — с мизинец... Крошечною правдой поступись! Но свое — не дармовой гостинец- Не на час геройство —- а на жизнь. Общеусредненного покроя не за честь, не с честью нет борца, если есть свой голос у героя, а свой почерк есть у подлеца. Кто — кого? Да нет, не в этом дело. Кто есть кто — удар наверняка. Чтобы говорящий нынче смело не обрящил шкуру слизняка, чтоб горящий там, где все ист\ело, стон не спутал с пляской трепака. К о м а н д и р о в к и — отдушины жизни! Как неповторимы вы от замысла до реализации- Сколько в вас неожидаемого, манящего и какой клад для воспоминаний! Как только осточертеет все: и дом. и работа, и жена — не при ней будь сказано, — д у ша рвется к переменам. А лучшей перемены без отрыва от производства, чем коман дировка по проверке работы родственной организации или предприятия, не найти. Встре чают!.. Как национального ге роя. Тут уж не потеряй себя в глазах хозяев. Проверяй со всей строгостью; не перевелся ли карась в окрестных водо емах, хорош ли в финских ба нях пар, не забыты ли шашлы ки на лоне природы, шашки, шахматы, преферанс... О проводах и говорить не приходится. Невозможно смот реть без слез, с каким страда нием и болью отрывают тебя от своего сердца эти добрые, гостеприимные люди. Просто не верится, что все это они переживут. За короткое вре мя ты стал им дорогим, по мог стать на путь истинный. Раскрыл глаза на такие не достатки и упущения, за ко торые надо не снимать, а ве шать... ордена и медали* Ехать проверять по сигна лам и жалобам, все равно, что Выскакивать на сцену по приг лашению гипнотизера или из предбанника в переполненный актовый зал: никогда не пред угадаешь. как над тобой поте шаться будут. Знаю сотни способов, как этого избежать. Но самый благородный из них — сме лее доверять молодым. Пусть докапываются до истины, при пирают фактами, выводят на чистую воду, жизнеутвержда- ются, учатся на собственных ошибках. На семинары, совеща ния, школы передового опыта тож е есть смысл ездить. Особенно, когда чис лишься в докладчиках или в списках членов президиума. Тут ума много не надо. До статочно сделать вид, что он у тебя есть. Возьми бесплат- М. МАЛЬЦЕВ ОТДУШИНЫ ЖИЗНИ Юмор ный блокнотик с ручкой и си ди себе набрасывай козочку или русалку. Если ж е отправиться рядо вым участником, то организа торы могут обратиться за вкла дом на финансирование про щального ужина. Вариант не из лучших, но отказываться не следует- На нем с предельной ясностью понимаешь, что два, а то и три предшествующих дня толкли воду в ступе: на ужине не остается ни темных мест, ни светлых пятен. Вме сто них — сплошное взаимо понимание. С этого бы и начинать! Но моя страсть — команди ровку по обмену опытом, так сказать, свободный поиск. Как только тоска и скука оседлают душу, идешь к ше фу: «Иван Петрович. сколь ко можно сидеть, штаны про тирать? Велосипед изобретаг ем. В собственном соку ва римся. Так мы это самое до. скончания века не осилим. На до бы поехать у людей по учиться, опытом обменяться», И едешь, летишь или плы вешь, куда душе угодно. У нас, например, автомобиль ный лист прокатывают, а у них из него кузова делают. Разве нам безразлично, как там у них получается? Может быть, к ним со всего света ездят, а от нас и всего лета- то каких-нибудь два переку ра да технологический пере рыв. Стоит ли скупиться, я вас спрашиваю? У нас, к примеру, грибки научились мариновать — пальчики оближешь, а у них дыни созрели, виноград на под ходе. Звонит как-то приятель из Заполярья: «Саня, голубчик, приезжай. Соскучился, готов всю ночь проговорить. Приез жай, не потужишь; полярное сияние обещают». Как тут не поехать? Где ты еще увидишь это уникальное явление природы? Полярное сияние это вам не белые ночи: езжай в Ленин град да смотри, хоть целый месяц- Никто не торопит воз вращаться. Разве только со сверхтекучестью убывающие командировочные. Но ведь они всего лишь канва, в которую с необыкновенной легкостью вплетаются премии, получки, заначки, средства на заказные покупки и особенно долги. Впрочем, отдушины ведь за тем и существуют, чтобы че рез них что-то улетучивалось.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz