Ленинское знамя. 1983 г. (г. Липецк)
Т Р А Н М Ы А УЧ И ТСЯ ТВОРЧ ЕСКАЯ М О Л О Д Е Ж Ь О работе « Л и те р а ту р н о й м а с те р с к о й » п ри Л и п е ц к о й п исательск ой о р га н и з а ц и и Вот ,уже девятый год при Липецкой писательской орга низации работает «Литератур ная мастерская». Это —своеоб разная творческая студия, а вместе с тем —г и теоретиче ский семинар. Цель «мастер ской» —^приобщение молодых, одаренных авторе® к специфи ческим тонкостям писательско го труда, как известно, не под дающегося механической «рас кадровке». Все, что сообщает этому труду возвышенный ха рактер, благородную граждан ственность и нравственную бескомпромиссность, неот делимо от красоты и совер шенства — эстетической реалы пости литературы. «Что» и уЦ? «как» здесь органически сра щены, и самая глубокая, са мая. оригинальная идея спо собна овладеть читательским сердцем лищь при одном не пременном условии: если она явится во всем своем образ ном великолепии. В важней ших цартииных документах по вопросам литературы и искус ства на этот существенный ас пект писательского труда об ращено пристальное внима ние. «...добиваться того, чтобы актуальностью темы не при крывались серые, убогие в ху дожественном отношении ве щи», — так сформулирована I одна из стоящих перёд творче ской интеллигенцией задач в Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду. Партия постоян но напоминает работникам ис кусства об «эстетической взы скательности», 6 недопустимо сти «Художественного брака», подчеркивает, что «расшире ние идейного кругозора» пи сателя должно сопровождать ся «совершенствованием его мастерства» (из постановления ЦК КПСС «О литературно-ху дожественной критике»). • Наша «Литературная мастер ская» как раз и помогает мо лодому автору не только тео ретически, но и практически уяснить себе диалектику со держания и формы в искусст ве, помогает понять, что, ска жем,.. любая неряшливость или небрежность в построении эпи зода, сцены, диалога, даже фразы неизбежно оборачивает ся «перекосом» смысла, а в конечном счете наносит ущерб и всему произведению. С дру гой стороны, убогое, анемич ное содержание художествен но бесплодно, и всякая попыт ка оживить его лихо закручен ной интригой, пикантным слен гом или какой-нибудь сверх модной повествовательной «скорописью» — не более, чем аАьванизация трупа. Литера турное мастерство, таким об разом, вовсе не сводится к тех нической сноровке, к набору приемов и «ходов»; это — категория мировоззренческая, я: подлинным мастером мы назовем не того, кто ловко сколачивает стихи или прозу, а того, кто необычайно участ ливо и зорко приглядывается к людям, их судьбам, характе рам, душам, страстям, кто нешаблонно ощущает совре менный мир с его конфликта ми, болью, тупиками и надеж дами. Разумеется, и зоркость, и нешаблонность писательской мысли должны обрести лите ратурно емкую, впечатляющую образную форму — это так. И все же начало мастерства— в той сложной и достаточно хрупкой сфере, которую мы обычно именуем «отношением художника к жизни». Среди наших активистов — и авторы, уже заявившие о себе серьезными публикация ми (например, Александр Ад- постенков, Владимир Богданов, Людмила Парщикова, Владимир Петров, Владимир Славецкяй, Иван Харин и другие), и те, кто только еще готовится к издательскому старту (Елена Нечаева, Виктор Сахаров, Еле на Добрякова), и, наконец, ли тературные «новобранцы», чья любовь к искусству, скажем прямо, далеко не всегда пере растает в оригинальный личный творческий вклад в него. Про грамма «мастерской» ежегод но утверждается на общем собрании писательской орга низации, она максимально приближена к духовным запро сам гогагущей молодежи. Са мые сложные профессионалы' ные проблемы мы стараемся представить в форме доступной и по возможности увлекатель ной. Например, одно из недав них занятий — «Необходимое и лишнее в литературном про изведении» — мы начали, ка залось бы, с сущего пустяка. В знаменитом есенинском сти хотворении «Собаке Качало ва*.. есть таХие строки: Давай с тобой полаем при луне На тихую, бесшумную погоду. Так вот, «тихую», да еще— вдогонку — «бесшумную», — не расточительно ли? Может, изменило ведикому поэту чувство меры? Вокруг этой «затравочной» задачки завяза лась интереснейшая дискуссия. В ней приняли участие не только наши постоянные сту дийцы, но и уважаемые гости — тоже молодые, тоже ода ренные: скульптор Евгений Вольфсон, режиссер Борис Голубицкий, музыковед Алек сандр Мартынов. Первый по ведал о некоторых «секретах» творческого состояния худож ника, второй представил свою гипотезу о реальных предпо сылках топографии романа До стоевского «Преступление и наказание», третий, присев к пианино, включился в дискус сию «практически»: тезис о глубочайшей гармоничности музыки Шостаковича был обо снован, что называется, с фак тами в руках. Разговор о лек сическом «пустяке» («тихую, бесшумную») исподволь пере рос в продуктивный спор о власти художественного кон текста. И прояснилось глав ное: необходимость отдельно го слова определяется непо средственно не другим, скажем, соседним, рядом стоящим сло вом, а сутью целого, всем образным строем произведе ния, его идейной ориентаци ей. Помимо этой встречи, в программе нашей «мастерской» и -другие, не менее острые и дискуссионные: «Гражданст венность литературы», «Законы жанра», «Законченность и завершенность», «Слово бы товое и поэтическое», «От че го не свободен «свободный стах»?», «Оригинальность и оригинальничанье», «Звук и смысл» и пр. Конечно же, в поисках наи более точных представлений о писательском труде мы опи раемся прежде всего на отече ственную классику — дальнюю и ближнюю. Однако при этом не оставляем в тени и наших авторов — систематическая литературная учеба тем и хо роша, что позволяет каждому из них резче ощутить меру, и, так сказать, направление своей собственной умелости именно в атмосфере вдумчиво го любовного анализа вершин ных, эталонных текстов (Пуш кин, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Достоевский, Чехов, Блок, Горький, Маяковский, Шолохов). Естественно, при этом мы всячески оберегаем нашу молодежь от эпигонства- — механического повторения чужого — пусть и блистатель ного! — творческого опыта. Что и говорить/ велик соблазн: у Толстого позаимствовать «натуральность» и «коря вость», у Достоевского—лихора дочную стремительность пове ствования, у Горького — «ска зочное» восхищение человеком и т. д. Но тогда зачем—ты? И вот какая обнаруживается любопытная закономерность: как это ни странно, чем тонь ше проникают наши авторы в тайны построения великих текстов, тем более надежно застраховывают себя от сле пого подражания этим текс там; как правило, эпигонство порождается в искусстве не глубоким, «бреющим» усвое нием чужого стиля. Помню, с какой безогляд ной настойчивостью один из наших «молодых» оправдывал свою дремучую неначитан- ность «боязнью влияний». И что же? Впоследствии он обрек себя на полное творческое бес плодие. Мудрость — не в самоизоляции, а в духовной открытости. Вдумчивое освое ние чужих художественных «континентов» — одна из предпосылок развития писа теля как личности. А ведь только развитая личность спо собна создать в искусстве что- либо действительно серьезное и оригинальное! Немалую помощь нашей «мастерской» оказывают про фессиональные литераторы, прежде всего ответственный секретарь Липецкой писатель ской организации Иван Сер геевич Завражин: его выступ ления всегда вызывают у мо лодежи живой интерес — партийная страстность, идей ная неуступчивость сочетают ся в них с завидной эрудици ей и тонкой читательской от зывчивостью. Охотно делятся своим содержательным инди видуальным творческим опы том Анатолий Борисович Баю- канский, Александр Александ рович Владимиров, Владимир Федорович Полянский, Нико лай Афанасьевич Смольянинов, Виталий Михайлович Чернов, Юлия Яковлевна Шифрина. Ощутимую лепту в общие на ши усилия вносят и препода ватели кафедры литературы Липецкого пединститута Алек сандра Ивановна Засимова, Римма Михайловна Кобзева, Наталья Сергеевна Краснико ва, Ольга Григорьевна Мель ниченко, Татьяна Николаевна Распопова, Людмила Георгиев на Сатарова, Галина Валенти новна Ситникова, Людмила Кузьминична Чурсина. Есть у нас и свои, очень специфические, трудности. Ну, вот хотя бы такая; к сожале нию, не у каждого из наших авторов достает терпения и, ес\и угодно, мужества объек тивно оценить творчество сво его товарища. И тогда неиз бежны перегибы, перехлесты, неумеренная концентрация внимания на собственных до стоинствах и столь же неуме ренное занижение способно стей «ближнего». Пусть не покажется это невероятным, но кое-кто из молодых понима ет критический анализ крайне упрощенно; только как осуж дение, отрицание, а то и раз нос. Не могу не вспомнить в этой связи, как в редакцию периферийного литературного журнала, расположенную по соседству с райисполкомом, систематически приносили жа добы на управдомов, дворни ков, строителей и т. д. Вы яснилось: «приманивала» таб личка на одной из редакцион ных дверей «Отдел крити ки». Нет, критиковать лите ратурное произведение — вов се не значит преднамеренно отыскивать в нем недостатки, хотя, понятно, без принципи ального разговора о них в подобной ситуации никак не обойтись. Гораздо важней другое: научиться по-горьков ски щедро подмечать в работе товарища по «литературному цеху» прежде всего хорошее, те, в чем наиболее ощутимо проступает его индивидуаль ность, доброта, ум, чувство жизни. Ведь здесь «работа ет» такая диалектика: чем больше мы отдаем, тем боль ше у нас остается. «Учится творческая молодежь» — это следует понимать двояко: и как усвоение профессиональ ных тонкостей — «секретов» литературного мастерства, и как восприятие коммуникатив ных тонкостей — «секретов» человеческого общения. С. ВАЙМАН, руководитель «Литератур ной мастерской» при Ли пецкой писательской организацией. БУДУТ ПРЕДСТАВЛЕНЫ В ЮБИЛЕЙНОЙ ЭКСПОЗИЦИИ МАЯКОВСКИЙ (Грузи нская ССР), 4. Новыми зарубеж ными изданиями произведений Владимира Маяковского пополнился дом-музей поэта на его родине.. Они будут включены в экспозицию, которая готовится здесь, в горо де Маяковский, к 90-летию со дня рождения певца рево люции. В ней представлена литература о жизни и творче стве поэта-трибуна, малоизвестные фотографии, сделан ные во время его пребывания в Польше, Чехословакии и Германии. (ТАСС). Иван ХАРИН, РАБОЧАЯ КНИЖКА Держу в руках — тонюсенькую книжку, которая зовется трудовой. И вижу сам себя — еще мальчишкой, — идущего с карбидною в забой.» А вот еще — в порыве чувств гражданском, не чуя ног, пи сердца, ни души — грудь колесом — застыл в строю солдатском в лесной пепроннцаемой глуши. А это кузня с тяжким перестуком людских сердец и шумных молотов. И сиплым, сжатым до пре дела, звуком шального пара из железных ртов. На гребешках потрескавшихся сборок, рабочей книжки, бледно-сизый цвет: ей двадцать пять, а мне неполных сорок счастливейших, прекрасных лет. Людмила ПАРЩИКОВА НИЧЕГО НЕ КАЖЕТСЯ НАПРАСНЫМ Ничего не кажется напрасным, Даже пух, летящий с тополей. Посмотри, как ветрено, как ясно, как тревожно на земле моей. Как плывет над нами, истончаясь, времени прозрачная струя. Ничего не кажется случайным, даже радость краткая моя. Даже то, что настоящий холод в общем-то не так уж далеко.... Посмотри, что с нами происходит на скрещенье судеб и веко®. Как березы в сумерках лучатся, уплывая в запредельный дым! Словно счастье не было бы счастьем, если б не предчувствие беды. Проснувшись в шесть, окошко отворю, увижу птиц и воздуха круженье... Безбожница, я жизнь боготворю хотя бы За возможность пробужденья. За то, что боль от сердца отошла, и молодость, как ливень, отшумела, и так, как надо, приняла душа все, что досталось разуму и телу. Пусть день начнется радостью нежданной— набухшей почкой, клюнувшей в окно, улыбками детей, дорогой дальней — короче, всем, что в жизни суждено. Пусть день начнется ранним ледоходом, скворцами, что в саду загомонят. Не вороши вчерашние невзгоды, не омрачай проснувшегося дня. Попробуй приподняться над судьбою, непрошенные слезы отереть, и посмотреть на мир с такой любовью, как могут только смертные смотреть. Валерий ЖЕЛЯБОВСКИЙ Л Е Г КО И Д Т И С Т О Б О Й Вот нудный дождик перестал, И сквозь разрывы туч Как в сотни маленьких зеркал В листву разбрызган луч. Блестя, роняя свет во тьму, Смещаясь и кружа. Доступна взгляду моему Древесная душа. И паутинкою теней Касаясь щек и лба, Она поет, как будто в ней Есть воля н судьба. Смотри: от корня До ствола, До почки на стволе Душа древесная светла — И в небе, и в земле... Легко идти с тобою. Легка твоя рука, В ней пламя голубое Весеннего цветка. И невесомый лучик, Упавший на плечо, — Твой солнечный попутчик — Трепещет горячо. Пусть радости недолги — Под тяжестью забот Умрут они в дороге, Но в сердце не умрет Твой взгляд, как лучик света Весеннего лица, И знаю я: во мне ты Такая — до конца! «КАЛИНКА» НА СЦЕНЕ ВАРШАВЫ По приглашению Об щества польско-совет ской дружбы две недели гастролировал в братской социалистической стране народный ансамбль пес ни и пляски «Калинка» Липецкого областного управления профессио нально* технического об разования. Руководит этим популярным твор ческим коллективом за служенный работник культуры РСФСР Ни колай Яковлевич Черни ков. Самодеятельные арти сты побывали в восьми городах Польши, в том числе в столице — Вар шаве. Повсюду их вы ступления имели огром - ный успех. НА СНИМКЕ: ведущая солистка ансамбля Тама ра Жупеева. Фото А. Гирева. Александра ТАМБОВСКАЯ И ВСЕ-ТАКИ ГЛАВНОЕ - ЭТО РОССИЯ Мне нравятся листья, ведь листья покорней... Мне нравятся почки: их время не вышло... И все-таки самое главное — корни, Хотя их не видно, котя ях не слышно. Они узловаты, они некрасивы, Им все в этой жизни непросто дается. И все-таки главное — это их сила, Которую им занимать не придется. С ТЕПАН Инютин дав но приметил, что на его участке, похо же, объявились волки: в ук ромных местах попадались обглоданные барсучьи скелеты, клоки шкуры енотовидной со баки, кости кабанят. Если не считать этого, волки вели се бя смирно, и, видимо, их было немного, скорее всего пара. Два года назад при об лаве ухлопали двух переярков, и Степан думал, что этим де ло кончилось. Но весной до него дошел слух, что в Дубо вом, верстах в десяти от Лес ной Стешни, прямо у кошары, сторож уложил матерого. Значит, где-то есть выво док, а это уже опасно: один- два-то куда бы ни шло, пусть лося и кабана гоняют, а выво док — не шутка. Н6 как ни старался, обна ружить логово ему не удава лось: инстинктом бывалого охотника он чувствовал зверя у себя за спиной, иногда возв ращаясь домой той же доро гой, на сыром песке ли, или на зыбкой грязи видел рядом со своими следами его следы, будто бы зверь выслеживал человека, оставаясь сам неви димым, и от этого спину ко люче мурашило холодком. Но скоро и следы пропали: то ли зверь перестал обращать вни мание на егеря, то ли волчица залегла в логово. После случая в Дубовом сомнения отпали, и Степан, уходя в досмотр, неизменно заряжал двуствол ку доброй картечью и был всегда начеку. Начался сенокос. Хлопот у егеря прибавилось: на вольные сенные, с пышным мышиным горошком, ромашковые поля ны с островками душистого чабреца и густого клевера — не сено, а чай — потянулся всякий люд. Степан особых строгостей не держал, но и вольностей излишних: не до пускал: косить коси, но ружь ишко с собой не бери, сено вывози только в сухую погоду, чтоб не полосовать, не перепа хивать дернину полян безжа лостными и бездушными коле сами. Может, оттого, что вся его жизнь была связана с лесом и природой, Степан воспринимал землю как нечто одушевлен ное, щадил ее и все живое на ней, и с каждой весной, когда с первыми проталинами у на гретых стволов, с первой роб кой зеленью, то ли проклю нувшейся из семян, то ли уце левшей под снегом от осени, с первой распустившейся поч кой, с прилетом птиц, он чувствовал, как могучие токи жизни обновляют землю, как вроде свежеет и обновляется он сам. Особенно сильно это ощущение ранним утром в конце марта, когда осиянные всходящим солнцем чутко дремлют березы в бело-роэовьгх платьях, глухо под вершин ным ветерком пошумливают сосны и воздух до того чист и приятен, что, как чудодейст венный бальзам, тебя лет на двадцать молодит. В такие минуты Степан ду мает, что все добро человека от земля, от природы, вся кра сота — тоже от нее. Она дает кров и пищу всему сущему, и человек должен входить в нее, наполненный вот этим востор гом света и благодарности, и осторожно, чтобы не порушить красоту и согласие, а перени мать и нести ее в мир людей. Почти каждого косаря он в лицо знал, знал, где тот живет, работает. И они блюли поря док, привыкли: если ослуша ешься, то не видать тебе на будущий год покосов, как сво их ушей, а заодно и накошен ного сена. И сули егерю золо тые горы — к лесу он тебя не подпустит я на картечный выстрел. Вышел Степан к уремному оврагу, кинул бинокль к глазам — и отшатнулся: так неожи данно близко перед глазами оказался высунутый нос камня- песчаника, а на скошенной площадке, под этим камнем, игрались волчата «Воя ты где устроилась! — с невольным уважением поду мал о« о хитром звере. — За кустиками-то тебя ниоткуда не видать... Ну, ну... подойдем- ка поближе, познакомимся, а то ты меня знаешь, а я тебя нет. Нехорошо как-то...» Степан, крадучись, чтоб не спугнуть щенят, подобрался, присел в неглубокой вымоине, навел бинокль. Волчатам было примерно месяца два, не больше, но это были крепкие смешные буту зы, хорошо откормленные ма теринским молоком, жиро вавшие на солнце. Они то свивались в клубок и, повизги вая, скатывались вниз, то гоня лись друг за другом, и азартно нападали на лежащего, и тот, огрызаясь, колотил двух ос тальных передними лапами по мордам. «Ишь ты! — удивился Сте пан. — Дети, чистые дети, жируют. Так, так... А где же мама-то ваша? Негоже ей бро сать таких охальников од них...» Степан, тщательно об следовал все вокруг, каждый камешек и кустик, но волчицы не было. Что за черт! Волчи ца оставляет щенят одних крайне редко, и только в иск лючительных случаях. Обычно она от логова не отходит, а пищу ей и щенятам добывает волк. Тут же было что-то со вершенно необъяснимое, и егерь, высунув на всякий слу чай ружье под руку, прилег на скосе вымоины и стал ждать. Полдня он пролежал без дви жения, затекло и болело все тело, болели глазницы от оку ляров, а ее все не было. Так и не состоялось в тот день знакомство. Чтобы до срока не спугнуть выводок, Степан обосновал на блюдательный пункт на дру гой стороне оврага в густых кустах лещины, в старом полу- заплывшем окопе. Может, это и не окоп был, — окопы уже заросли и стали еле приметны ми канавками, — а землянка или блиндаж, похоже блин даж: кругом высились старые черные колоды пней, — вид но, валили дубы для наката. Сколько он сам вот так за войну перерыл земли, повалил деревьев. Если сложить все от Москвы до Зееловских высот, то, пожалуй, один он кордо нов десяток свел, а то и боль ше. Мать честная! Сколько людей, сколько .земной красо ты спалено! Подумать жутко... Было раннее утро, по оврагу еще слоился легкий туман, но солнце уже загоняло его в ча щобу, и где-то позади звонко завжикали оселки о косы. Солнце осветило каменный нос, и Степан увидел, как из- за лещинового куста выползла волчица с выводком, огляде лась и вдруг, раскрыв пасть, отрыгнула серый комок, дру гой... Волчата жадно кинулись пожирать эти комки. И знал егерь, что таким образом зве ри подкармливают детены шей, все же не выдержал, опу стил бинокль... Через минуту он снова вски нул его и посунулся назад: показалось, что он встретил взгляд волчицы. Это была уже немолодая, несколько утом ленная самка, вроде бы спокойно и отрешенно глядев шая на мир слегка прищурен ными глазами. Но Степан знал, что это спокойствие и вялость обманчивы, что зверь насторожен и ловит каждое шевеление и звук, готовый насмерть защитить потомство. «Вот ты какая, Серая... — подумал Степан.—Ну, здорово... Какая же у тебя семейка? Са ма четверта, или больше? Нет, вроде так. А чего же отца не видно? Командировали за про питанием? Или это тот дерз кий волк, что сам полз на кошаре под ружье? Значит, ты одна воспитываешь троих охломонов? Проверим, прове рим». Через несколько дней, под вечер, Степан увидел, как Серая принесла в зубах полу- задушенного суслика. Суслик был в редкую крапинку, моло дой и неопытный, видно, зазевался у норы и попал хищнику на зуб. Серая поло жила его перед волчатами, и пока он лежал неподвижно, глупые щенки, сидя, с любо пытством его разглядывали. Но вот суслик пополз, и все трое встрепенулись, начали его ловить, трепать, пока не ра зорвали в клочья, упиваясь еще не ведомым им сладким вкусом теплой крови. Мать рядом наблюдала за происхо дящим. Она снова была одна. «Значит, — думал Степан, —и впрямь хлопнули твоего друж ка. Ишь, натаскивать уже на чала. Пора брать...». Как ни осторожничал Сте пан, Серая едва не перехитри ла его. С того вечера, когда она почуяла запах знакомых следов, тревога ее не покидала все время, казалось, что опас ность ходит рядом, и теперь, если о«а и охотилась, то по ночам, и неподалеку: в овся ном поле и по обложью. По падались в основном глупые зайчата, суслики, раз притащи ла барсука, но не брезговала и полевками. Волчата росли не по дням, а по часам и были прожорливы... В день, когда егерь решил взять выводок, Серая, возв ращаясь рано утром с охоты, снова наткнулась на его сле ды. Встревоженная, она пошла наметом и вскорости увидела мелькавший среди ветвей зна комый выцветший формен ный китель, ружье. В самый момент, когда егерь, думая, что подобрался на верный выстрел к логову незамеченным, оста новился, прямо перед носом у Серой выпорхнула и заполош- но зацвикала какая то птичка. Степан обернулся и остолбе нел: позади шагах в семи сто яла матерая волчица, ростом, как показалось, с телка. Фу ражка поползла вверх на вздыбившихся волосах, и Сте пан выстрелил прямо от пояса, не прикладываясь и не це лясь. Но заряд картечи не ос тановил Серую, она все-таки нашла в себе силы на пос ледний предсмертный бросок, и второй выстрел встретил ее на лету. Грузно, всей массой, рухнула она на землю, и ка залось ей, что она настигла своего врага и ее клыки и когти вонзаются во что-то мягкое и податливое. Но Г лава из повести она лишь бессильно скалилась и судорожно срывала дернину еще опасными желтыми ког тями... * Все произошло так мгновен но, что Степан не успел опом ниться, и липкий пот запозда-. лого страха покрыл его всего, ноги подкашивались в коленях, будто он прошел добрый деся ток верст по зыбкому омутно- му болоту. Степан бессилено опустился на землю, тупо гля дя на предсмертные вздроги зверя, на то, как гаснет в хищ ных глазах жизнь, как они за мирают в мертвенно-стеклян ной неподвижности. Все это запечатлевалось в сознании са мо собой, отрешенно, как неч то постороннее. Степан чувст вовал только, как неприятно липла к телу рубаха под фор менным кителем; срывая Пу говицы, он распахнулся и, соб рав горсть росы вокруг себя, вытер разгоряченное лицо. Медленно возвращалось ощу щение раннего летнего утра, пропитанного таинственной уремной сыростью оврага, лес ной прелью и запахом трав. Волчица лежала в трех шагах от него, вытянув сильные ла пы, с пучками травы в когтях; выше лопатки и под грудью серая шерсть бурела и что-то тихо, как говорливая струйка воды, клокотало с каждым су дорожным вздрогом зверя: трудно расставалась Серая с жизнью, по капельке выхо дившей из нее. Но и мертвая, она еще вну шала опасение, была красива, той своеобразною красотою, которая шлифовалась в тече ние веков поколениями этой породы хищников, пока мать- природа не создала вот этих страшных клыков, поджарого тела, мощных лап зверя, не щадно истребляемого, способ ного десятки верст, упорно гнать лося или оленя и при способленного выжить по су ществу среди людей, в ред колесном, сплошь распаханном подстепье. На какое-то мгновенье Сте пану даже жаль стало, что вот он загубил великолеп ного н в сущности виновного только в том, что природа соз дала его хищником, зверя, нарушил какое-то незримое звено в естественном течении жизни. И в самом деле: какой это лес без волка и лисицы? Вон в Ямайском лесу ни од ного серого не стало, зато одичавших собак развелось видимо-невидимо. Бродят, стая ми, душат всякую животину мелкую подчистую, нет спа сения. Яманский егерь Егор Платонов плачет: хоть, мол, сам садись да волком вой— Вздохнул Степан, поднял ружье и полез вверх к камен ному носу за волчатами, сни мая на ходу рюкзак. Когда дважды подряд грох нули выстрелы и по оврагу пополз резкий тухлый запах горелого пороха, Лобан вместе с другими щенками спрятался в неглубоком лагове под на висшим камием. Он еще не знал ни человека, ни его страшного ружья, но врожден ный инстинкт подсказывал: это опасно, надо спасаться. Чья-то большая широкая тень закрыла снаружи свет, потя нуло совершенно незнакомым запахом, и волчата, испуганно прижавшись к дальней стенке ямы, тонко, по-щенячьи рыча ли. Степану пришлось выковы ривать их длинной палкой с тлеющей ветошью на конце. Спустя несколько дней двух щенков он отдал городскому зоопарку, а третьего, Лобана, оставил у себя, в глубокой плетеной кошелке, в какой зи мою носил овцам и корове хоботье. Зачем оставил, он еще и сам толком не знал, хотя где-то подспудно зрела мысль сохранить его. Н и к о ла й СМ О Л Ь Я Н И Н О В В У РЕМНОМ ОВРАГЕ Негибки они, несговорчивы, скрытны. Их формы причудливы, стерты их лица. Могли б они стать каравеллой иль скрипкой, Когда не пришлось бы в земле им трудиться. Быть может, пожнешь ты плоды непростые И будешь обласкан страною любою, И все-такн главное — это Россия, Которая — здесь, в глубине, под тобою.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz