Ленинское знамя. 1982 г. (г. Липецк)

Г РОМОВА отругал заме­ ститель начальника цеха Бондаренко. Громов по­ спешно вышел из будки газов­ щика, чтобы остаться одному и немного успокоиться. Всего третий день, как стал мастером на второй печи, я захолодил горн. Правда, металл не по­ шел в брак, но от слабого про­ грева густой массой натужно выползал из летки. И Бондаренко спросил... Да гак, что Громов вспотел: Без скидок на молодость. Виктор чуть было не огрызнулся; По­ нимал, что, конечно, виноват; не уловил сползания печи к похолоданию, но выпла'влять ванадиевый чугун — дело сложное, тут и старые мастера дают прокол. Громов хотел побольше металла и потому рискнул; вел печь с небольшим запасом тепла, чтобы она гло­ тала больше рудных подач. Виноват... И все-таКи заме­ стителю стоило бы быть по­ сдержанней... 'Виктор вздохнул и остановился у горна. Из хо­ лодильников в колодцы с шу­ мом падала вода. С литейного двора несло горьковатым дым­ ком, от желобов поднимался и таял легкий пар. Вдали у огромного вороха песка копо­ шились горновые: лопатами нагружали песок в контейнеры. Громов обошел вокруг гор­ на, заглядывая через синее стекло в фурмы.. На многих плескался желтовато-розовый расплав «Почему не выпуска­ ют верхний шлак?> — с недо­ умением подумал мастер, под­ ходя к летке. Горнового здесь не оказалось, и Громов взял шуровку — длинный, немного загнутый железный стержень с Заостренным концом, и тремя привычными, ловкими ударами проткнул отверстие в шлаковой летке. Оттуда, как бы нехотя, вылезла красноватая огненная змейка и медленно поползла по желобу. Вспомнив, что не за­ глянул предварительно в тон­ нель, чтобымубедиться, на ме­ сте ли шлаковые1ковши, Гро­ мов б р о с и л с я п е р и л а м ' которой выглядывал машинист. В обычном своем состоянии Виктор немедленно закрыл бы механическим стопором фур- мочку, благо, шлак еле полз. Сейчас же мастер, наклонив­ шись в провал тоннеля, заорад, энергично махая рукой; «Сдай назад! Сдай назад!» Составите­ ля Громов не видел, только слышал трели его свистка, зна­ чит и находился он где-то вни­ зу у ковшей, совсем близко и в свою очередь, не видел масте- Жущегося ковша и с хлюпань­ ем хлынула в его чашу. — Ну и ну... Чуть не сжег тепловоз с машинистом,—Вик­ тор враз ослабел, бессильно опершись на барьер, постоял немного и, глядя на утолщаю­ щуюся, раскаленную струю шлака, бессознательно отметил; «Печь прогревается». Струя с нарастающим гудением, бес­ нуясь в клубах белых газов, вырвалась из летки. Газ, ши­ бая едкой серой, тянулся квер- ности. Не то беда! Густые брови и широкова­ тый нос Виктора припорошены темной пылью. В серых с голу­ бинкой, глубоко посаженных глазах задумчивость. Иногда в них пробегали веселые искор­ ки! Из недавнего прошлого выплыл маленький эпизод. Еще студентом Виктор ' тру­ дился у горна на заводах Украйны. И все-таки после института здесь, на Средне- уральском заводе, в первый фурмы, потом., повернулся и сказал с легкой досадой: —Норма-ально... Там плещет­ ся шлачок розоватый. Ну-ка взгляни еще раз. Виктор и во второй раз не увидел «розоватого шлачка», и ему стало неудобно. Однако он признался, что ничего не заметил. Наконец, разглядел розоватую, колышащуюся пленку в нижней части фурмы и воскликнул уверенно, даже радостно: Л ип е цкий литератор Д. Яковлев написал повесть о металлургах-до- менщиках «Крутые ступени». Один из главных его героев — молодой спе­ циалист Виктор Громов, о становле­ нии которого, как руководителя кол­ лектива и производства, и рассказы­ вает автор. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей одну из глав повести. Д. ЯКОВЛЕВ. С М Е Н А Глава из повести ра, а из-за шума медленно движущихся ковшей не слышал его команды. До горновой пло­ щадки Снизу доносился визг тормозов, металлический стук вагонных тарелок. А желтова­ то-розовая змейка расплавлен­ ного шлака с тихим зловещим шипением коварно приближа­ лась к носку желоба. Виктор, похолодев, побежал на свисток составителя вдоль барьера. На счастье тепловоз остановился, шум и лязг прекратились, и мастер .увидел составителя. Тот расцепил шлаковозы и спокойно готовился подать сигнал блекло-зеленым . флаж­ ком, опустив его к ноге. — Э-эй1 — закричал Громов, вниз. — Сдай назад! Сдай на­ зад! — и махнул несколько раз рукой, давая понять, куда нужно двигаться. Составитель услышал, мгновенно ухватил команду и быстро замахал у ноги флажком. Тепловоз ко­ ротко, сипло прогудел и толь­ ко-только отъехал от опасного места, как тонкая струя шлака и : плеснула в тоннель^ сьйгануДа обомлел: вн'йзу'стоял тепловоз, • огненными брызгам-иг и,Срасте- точ-нее, под самым жёлобом каясь по земле, п а д т ^ ^ Ц о как раз находилась кабина, из забарабанила по лафету дви- ху и тут же растворялся в воздухе. Облегченно вздохнув, Гро­ мов двинулся к пульту управ­ ления домной и вдруг остано­ вился, пораженный внезапной догадкой: «Стол, что за чертов­ щина? Почему же я сразу, как только увидел тепловоз, не за­ крыл летку стопором? Ну фо­ кусник! Ну мастерюга! Тебе не только чугун, а и суп варить нельзя доверить!». Мягкий свет люминесцентных ламп заливал помещение. На световом табло беспрерывно мигали белые, зеленые и оран­ жевые лампочки, Громов смот­ рел на приборы, и успокаивал­ ся: печь улучшала ход. До конца дневной смены остава­ лось около часа. Теперь насту­ пил такой момент, когда мож­ но чуточку отдохнуть. Виктор снял черную суконную куртку, повесил на спинку стула, кеп­ ку бросил на стол. Сел, позво­ ляя себе на минутку рассла­ биться и стараясь освободиться от неприятного чувства пере­ житого. Оно беспокоило созна­ ние, мешало сосредоточит&ёя. Хорошо, конечно, что никте^из бригады не заметил его оплош- день волновался; как сложатся у него дела? Прежде всего, на­ до победить самого себя; внут­ ренне заставить спокойно при­ выкать к горячему металлу, чтобы стал он тебе другом, а не врагом. На литейном дворе, как будто, все привычно и знакомо. От желобов после вы­ пуска металла струится кверху жаркое марево. Ощущается кислых запах сернистого газа. — Да, да! Вижу! — То-то и оно. А то- нор­ ма-ально... — Федосеев снисхо­ дительно усмехнулся. В тот день Виктор очищал шлаковые желоба, заправлял их песком, следил за наполне­ нием шлаковых ковшей и передвигал их лебедкой. Само по себе такое дело не сложно. Но именно тогда Громов по­ чувствовал, как тяжел труд Бригада на утренней пересмен- горнового. Домну остановили ке принимает домну: осматри­ ваются охлаждение печи, чу­ гунные и шлаковые летки... Но именно из-за того, что он, Громов, -входит сюда надолго, может быть, навсегда, все здесь выглядит как-то по-особому, кажется уже не сторонним, а своим, близким. Подойдя к горну в ту первую утреннюю смену, Громов заглянул в од­ ну, потом в другую фурмы. — Ну, и как они работают? — услышал он над ухом сквозь шум вдуваемого в печь воздуха. Повернувшись, увидел розоватое, с пухлыми щеками, усталое лицо мастера смены Федосеева. — Нормально. Федосеев прильнул к глазку на смену сгоревшей фурмы. Из печи плыл палящий зной, он изнурял и обессиливал.' Небло кислятиной горнового газа с примесью запаха тлеющего де­ рева. Горновые, как муравьи палку, облепили тяжеловесную выбивную машину — шести­ метровый толстый стальной стержень, на который была на­ дета тяжелая болванка с дву­ мя полукольцами — ручками. Заканчивался стержень массив­ ным крюком. Просунув крюк в печь, рабочие зацепили им за устье фурмы. Громов и гор­ новой, схватив полукольца болванки, скользившей по сма­ занному стержню, били со все­ го .размаха по хвостовику ма­ шины. — И рраз! Раз!'Еще раз! — звонко командовал мастер. Виктор напрятал последние си­ лы. В глазах потемнело, по лицу струился пот. Дышать бы­ ло трудно. Хотелось выскочить с литейного дв-ора на свежий воздух, вдохнуть полной пру- дью и дышать, дышать беско­ нечно долго. Но он продолжал бить и бить. «Бом! Бом» — оглушительно звонко отдава­ лось в голове, и она, разбухай, становилась тяжелой. Виктора сменили. Отойдя от горна в сторону, он часто и трудно дышал, хотелось пить. Зайдя в комнату отдыха, с жадностью выйил подряд три стакана хо­ лодной газированной воды и почувствовал, как приятная щекочущая прохлада бодрит и восстанавливает силы. Ему стало легче, и он вернулся на площадку. Горновые продол­ жали деловито суетиться у ма­ шины, снимая с ее стержня1 сгоревшую фурму. Было видно, они меньше, чем Виктор, уста­ ли и будто не так сильно ощу­ щали одуряющее воздействие духоты и газов. Только так же, как и Громов, взмокли от по­ та... Минул всего только год, а кажется, промелькнуло с того времени уже много лет. А иногда, совсем наоборот, Гро­ мову почему-то представля­ лось, что случилось это с ним буквально вчера... ...Виктор встал, намереваясь выйти на литейный двор, и тут торопливо вошел началь­ ник смены, плотный мужчина средних лет, и прямо от дзерей громко спросил: — Что у тебя тут, Громов? Едва тепловоз не спалил. Громов объяснил. — Ничего себе трюк! — на­ чальник смены ошарашенно посмотрел на мастера. — За такие дела Покровский может поддать коленом. Так вот и загремишь с печи. Ладно, что все обошлось, и хороший по­ пал парняга -г- составитель; я упросил его, чтобы он молчал. Понял, Громов? Так что не громыхай-тут, будь осторожен. — С дружелюбной усмешкой скаламбурил начальник смены. Ни слова не сказано всуе— хоть в этом-то совесть чиста. Прохлада ль твоих поцелуев к молчанью склонила уста? Ну что ж, помолчим напоследок в проветренном нашем лесу. Я капли, упавшие с веток, в своих волосах унесу. Возможно, не стану моложе от счастья. И вс^таки — пусть все будет ужасно похоже на радость, а, может, на грусть. Пускай себе дни уплывают, Людмила ПАРЩИКОВА. как эти дымки за рекой. А осень порою бывает и долгой, и теплой такой., Принимать решения спешу, зряшной откровенностью грешу, тем непозволительных касаюсь. Приживаюсь с видимым трудом: обитаю меж добром и злом, ошибаюсь, в крайности бросаюсь. То любовь захватит, то вражде*» А в лесах под музыку дождя засыпают дерева и травы. Ли'стья осыпаются, шурша... Жизнь сама собою хороша— и без позолоченной оправы. Жизнь сама собою хороша, ежели бессмертная душа замирает в радости минутной; А судьба на вырост мне дана. Может быть, поэтому она не вполне удобна и уютна?.. * ** * Это просто вода дождевая расшумелась в лесистом краю, просто новая боль обживает неуютную душу мою. Тишина опустевших гнездовий. Перелетная нежность твоя... Что мне надо, живой и бездомной, от великих щедрот бытия? Что мне надо в моем захолустье, в этих рощах, лишенных тепла, где хмельно, и мятежно, и грустно пахнет Русью сырая ветла? Просто яростный всплеск непогоды, просто памяти яростный вскрик, — и бессмысленно чувство свободы без ее драгоценных вериг. Книги липецких авторов ПОДАРОК МАЛЫШАМ Борис КАПУСТА. В С Т Р Е Ч А В «Чайной» было накурено. И хотя курить не полагалось, о чем предупреждала вывеска над буфетом, курили мужики самозабвенно, распивали вино, ели и говорили без умолку. Чаю не пил никто. Кисло пахло пивом, щами, еще чем-то придорожным, временным и не­ основательным, — может, ма­ зутом спецовок, бензином шо­ ферских тяжелых пиджаков — привезенным издалека запахом, который только тут, в' этих сте­ нах, смешавшись с ароматом немудреной стряпни, стал есте­ ственным, своим и многолет­ ним. Двое мужиков, «залетных», как окрестили их сразу за­ всегдатаи чайной, оба борода­ тые, тонколицые, с какими-то ящиками через плечо, пахну­ щие скипидаром и краской, пи­ ли желтый никчемный чай по­ полам с коньяком, закусывали салом, маринованной мойвой и окаменевшими пряниками, и разговор их долетел сюда, до стола, за которым сидел врач Петр Храпов с двенадцатилет­ ним сыном своим Константином и пил чай, почему-то никого не удивляя этим. Весь персонал их больницы полол свеклу в под­ шефном колхозе, и Костик увя­ зался ‘еше с утра с отцом, по­ тому что ему было интересно увидеТь поле и весь тот огром­ ный простор земли, который в городе застроен до небес ка­ менными многоэтажками, за­ водскими трубами, высотными сооружениями, между которы­ ми даже облака, кажется, про­ тискиваются порой, теряя дож­ ди, разрываясь в клочья. Петр Храпов не осуждал этих двух бородатых, еще сов­ сем молодых горожан за их разговор, потому что еще совсем близко, недавно совсем думал (чего греха таить!) точ­ но так же. Просто чувство со­ жаления и горечи поселилось в нем от слов их, еше до недав­ него времени казавшихся ему вполне основательными и пра­ вильными. Художники в запальчивости говорили о том, что почему-де они должны ездить на поле, работать там за кого-то, кому положено-де заниматься землей и что тот другой, пускай-ка за­ менит их за мольбертом, попро­ бует встать на их место. Ведь не см ожет? А отчего они должны делать непривычное им дело?1 Бороздка Храпову досталась длинная, до синеющей вдали ро­ щицы, и кое-как приспособив­ шись к тяпке, он начал работу, приказав сыну собирать в куч­ ки порубленные сорняки, укла­ дывая их между борозд. День выдался не жаркий, об­ лачный. Но легкость первых сотен метров вскоре сменилась непривычной усталостью. Не­ заметно намокла рубаха, и пот лез в глаза. Храпов, разогнув­ шись, увидел, что далеко обо­ гнал других и они с сыном стоят посеред п о л ^ с прибли­ зившейся, но еще дальней все же рощей, а несколько позади него, нагоняя, шла пожилая женщина, размеренно взмахи­ вая тяпкой. Голос за его спиной раздал­ ся вдруг удивительно чисто и неожиданно в тишине поля. — Бог на помощь, мужики! Оглянувшись, Храпов уви­ дел ее перед собой. Жилистую закопченную многодневным за­ гаром. — Спасибо, спасибо! — отве­ тил Храпов, радуясь и разго­ вору, и маленькой передышке. — Здрасьте, — поздоровался и Костик. — Ты, милай, чай, отцу помо­ гаешь? Правильное дело роди­ телю помочь, А я вот свой гектар доканчиваю, гляжу — городских пригнали. Хоть и медленные вы, да все помога. — Уж как умеем, — ответил Храпов старухе, почему-то раз­ дражившись ее словами. — А ты не серчай, милок. Я бабка старая, чего вижу, то и скажу. Землнца-то ведь она всем нам одна: и кормилица, и лиходейка. Стара я вот, — она, не прекращая работы, взгляну­ ла на Храпова, — а, вишь, че­ го думаю про себя, что ежели мне уйтить — грех на душе будет. Она, землица-то, спро­ сит, зачем, мол, бросила поле? Почему детей да внуков по чу­ жим мостам разогнала? Ты в Яблоновку нашу, мил человек, сходи, не поленись. Почитай, треть сёла досками крест-на­ крест забита. Опосля войны корневище деревенское попор­ тилось и народ навроде пере­ кати-поля носит, а может и не права я?.. А мне вот перед кормилицей этой ответ дер­ жать. Тут и молодость моя, и старость. Ведь вот дела-то ка­ кие, далее во сне снится — к смерти, что ли?, — вроде спра­ шивает кто; «Где внуки-то твои, сыновья и дочь Нюра? Отчего вслед за тобой не идут?» Проснусь, страшно. И поплачу так-то, и письмецо составлю, чтоб, значит, возвертались бы они, дети кровные-то. Э! Да куда там! Приезжай к нам, пишут, дом бросай, мы тебя в старости одну не оставим. Да ведь как землю бросишь? Мо­ жет, я по старости глупые сло­ ва говорю, да только, веришь- нет, гляжу я на то, что народ, вроде бы как снова в поле являться стал, и думаю про се­ бя: «Неужели не научатся они землицу понимать?» А коли нс научатся, пущай уж живут в домах каменных своих, на еле- ктричестве ездят. А то, немое, оно лютым станет, чертополо­ хом зарастет, а нам, какие в не­ го уйдут, не отдохновение, а злой сон да тяжкий будет. Костик, инстинктивно при­ жавшись к отцу, слушал слова старой женщины и вдруг выго­ ворил тихо, вроде как про се бя: — Ты, бабушка, не бойся, мы еще приедем. А Храпов, потрепав его по вихрастой Макушке, сказал; — Да. Как же! Обязательно! Никак нельзя, чтобы земля бы­ ла в обиде. — Землица, — поправила его старуха. — Землица! — непривычно и ладно для себя повторил Храпов. — Эй! Сынок, сгоняй-ка до бочки, да принеси нам с ба бушкой воды. Еще работы-то вон сколько. — Я мигом! — бросился мальчуган. — Экий он у тебя, — улыб нулась старуха.—Ну да ладно! Солнце вон в макушку под­ пирает. И, привычно взмахнув своей тяпкой, пошла вдоль .бо розды, умело, чисто убирая сор с Полевой груди, как только что с души человеческой. И словом, и кистью Жатва... Страда... Красота золотого под солнцем пше­ ничного поля. Красота тру­ да тех, кто недосыпая, не считаясь со временем уби­ рает хлеб. Издавна жатва, самая страдная, самая ответствен­ ная, вместе с тем и самая радостная пора в жизни хлебопашца, становилась предметом пристального внимания. Художник Игорь Маляв- кин побывал на днях в лебе­ дянском колхозе «Звезда». В его набросках, сделан­ ных накоротке, как бы несу, щмх в себе дух нынешней трудной жатвы, отражен напряженный труд земле­ дельцев, поставивших целью убрать без потерь выращенный богатый уро­ жай. На рисунках: на кол­ хозном току; страда в по­ ле; лучший комбайнер $ов. хоза В. А. Межевов. Стало' уже банальностью го­ ворить о тбм, что для детей надо писать так же хорошо, как и для взрослых, только еше лучше. И наверно, легче напи­ сать детскую книгу, которая может понравиться взрослым. Труднее, — которая понравит­ ся детЯм. Тихон Николаевич Дмитриев, мне кажется, напй- писал такую книгу. Она нра­ вится и взрослым, и детям, симпатичная, умная и веселая книжка для малышей — «Уса­ тое солнышко». Может быть, когда-то поэт увидел на рисунке котенка, в котором легко было угадать солнышко. А детям теперь со­ всем нетрудно, используя под­ сказку поэта, рисовать крут рыжего солнца, в котором так легко угадывается мордочка котенка! И вовсе не беда, что иногда, на рисунке взрослые люди мо­ гут вместо, например, лихого коня увидеть «настоящую ко­ ровку» (стихотворение «Лихой конь»). Надо просто смотреть на мир открытыми глазами ре­ бенка, и тогда увидишь, как под дождиком купаются (со­ всем как ребятня!) лягушата, и «струйки им бока щекочут, а сши вовсю хохочут». («Лятуш- ки-хохотушкй»). Т. Дмитриев умеет не просто смотреть, он умеет видеть и помогает своим друзьям-малышам разглядеть, как На каждой былинке, На каждой травинке Развесило утро Цветные росинки. На каждой иголке Зеленого бора Росинки горят, Как огни светофора. Когда ребенок начинает от­ крывать для себя мир, он ста­ рается незнакомым предметам придать знакомые черты. Од­ на из задач поэта — помочь увидеть в знакомом и привыч­ ном нечто новое, дать толчок воображению. По весне набухли почки Й проклюнулись листочки. Посмотри нД ветки клена — Сколько носиков зеленых! Это коротенькое стихотворе­ ние «Весна пришла» ассоци­ ируется и с ПТенцом, только что пробившим оконце в скорлупе, и со сказочной щукой, выгля­ дывающей из тёмной проруби, и со ётайкой любопытных ребя­ тишек, которым до всего есть дело и которые повсюду суют свой нос. Сколько раз сравнивали подъемный кран с птицей, но Т. Дмитриев нашел свои, очень простые слова; Краны сталью зазвенели, Заворочались вдали, Будто в гнезда прилетели Великаны-журавли. («Краны-великаны»). Добрый юмор — отличитель­ ное свойство этой книжки. Вот чудесное стихотворение «Две ноги»: По тропинке на лугу За козленком я бегу. А козленок обернется, Топ копытцем и смеется: — Не догонишь, не беги, У тебя лишь Две ноги! А чего стоит обиженная на СоЛице лягушка, которая, не­ смотря на все старания, никак Не может загореть? («Зеленый загар»). Нельзя не улыбнуться, Прочитав стихотворение «Млад­ шая сёстрёнка», в котором Аленка посадила в грядку шо­ коладку и ждет-не дождется, когда же пробьется росток... Большое достоинство книги и в ее простоте. Т. Дмитрие­ ву хватает нескольких строчек, чтобы нарисовать запоминаю­ щуюся картину, ясно выразить свои чувства или вызвать улыбку и смех читателя. Под стать стихам и рисунки, отлично выполненные художни­ ком С. Калачевым. Централь­ но-Черноземное книжное изда­ тельство сделало хороший по­ дарок детям, выпустив массо­ вым тиражом первую книгу Т.- Н. Дмитриева «Усатое сол­ нышко». В. БОГДАНОВ. В Центрально-Черноземном издательстве скоро выйдет в Н- ЕМЕЛЬЯНОВ. свет книга басен, сатирических и юмористических Дбпик1ем липецкого литератора Николая Емельянова. Мы публикуем несколько стихотворений из этого сборника. А ведь работники иные, Как те дрова сырые! ТЯЖЕЛЫЙ ГРУЗ Мы кантовали, мы тащили юзом, Мы надрывались... Горе с этим грузом! Но все равно решили не сдаваться. «Доставим на работу тунеядца!» ДАЖЕ. СХОДСТВО Дымила печь, Дрова сырые тлели. Озябших грели еле-еле. Все может трактор-работяга Доставить в слякоть и в мороз стройматериалы, корм, навоз Он даже пачку папирос Легко довозит-до сельмага. Распахана весенняя Зёмпл.: Приправив на плечах тугие лямки, бросаю клубни — восьмилетний—я в расплуженные маленькие ямки. А пар над огородом будто, дым. Я за отцом иду, меняя руки: Срубил Василий старую ракйту, увез жену, а через месяц мать. А мы К земле прилипли, как к магниту, Нас от нее ничем не оторвать, В сердцах отец махнул во след рукою и, тронув лошадь, зашагал быстрей. И в такт ему за быстрою рекою тоскливо отозвался соловей, Тер шею на ухабах потный ворот, Дул ветерок. И мыслилось одно, что и меня когда-то Загрущу, и рябина попутно, в унисон мне, возьмет и замрет.* улыбнусь — и погожее утро заблестит у тесовых ворот. Только ты, как всегда, безучастно кур скликая, Невзрачный день, а помнится Поныне, как занимать ходила деньги мать: в-тот день далекий в нашем магазине— хлеб настоящий стали продавать. И, боже правый, спозаранку — давка... Зажав трояк, потрепанный в руке, стою я — восьмилетний — у прилавка в суконном, не по росту, пиджаке. И, выдирая из толпы рученки, как ясень ветвь из тесноты лесной, * С трудом когда-то пробивался свет через листву, ложась на пол устало. Но яблонь тех в неразберихе лет под низеньким окошейком не стало. Как я живу? О том ли разговор, когда стоят всю жизнь перед глазами— в стволе застрявший Иван ХАРИН. :----:4ЫЧ'П................ .СЛЖЯем мы квадратно* ...I гнездовым - по всем дотошном правилам г науки. р Теперь все делб только за дождем— за влагою живитёльно- •. ядреной, А мы уж как-нибудь.* мы переждем— на лебеде, на лебеде зеленой. встретит город-* с пшеничным хлебом и дневным кино. И я тогда не понимал бабусю: зачем она — поникшая* в слез ах— все медлила расстаться с захолустьем, в который раз «Прощайте!» нам сказав.* И лишь теперь дошла до сердца стужа, морозом будоража кровь и плоть, когда я стал вдруг никому не нужен — от мест родных отломленный ломоть. по­ стоишь на крыльце. И покоится тихое счастье на твоем загорелом лице. Словно смерч над избушкой кружится, крик роняя с небес, воронье. Если что-то с тобою случится, то не выдержит сердце мое. вдруг слышу голос: — Отпусти мальчонке! Глухой, с надрывом, где-то надо мной. С буханкой хлеба я иду и плачу, не разбирая луж и ручейков: ведь я-то думал, ничего не значу для хмурых, бородатых земляков. В накинутой, залатанной, шинели ко мне спешил встревоженный отец... И радуясь чему-то, ошалелый, на крыше хлопал крыльями скворец. старенький топор и на коленях мать пред образами. Но страха нет: . ни в мыслях, ни в душе. Лишь только сердце кровью обольется, когда вдруг память, старая уже, горящим тем поленьям отзовется. &