Ленинское знамя. 1967 г. (г. Липецк)
.'I И « Ц - Ц У Н . К - \ Л Е Н И Н С К О Е ЗНАМЯ 5 П Р О М Е Т Е И Темень гуще. И холод сжимает сильней, Безысходностью сердце обнЯй. Волю свыше презрев, Людям дал Прометей Драгоценную искру огня. Над землею В сияньи зари воспарив, К нам шагнул Ьн Сквозь тысячи лет. Прометеев огонь негасимо горит — Это жизни немеркнущий свет. Оживают седой старины времена В ратных подвигах Новых борцов. В поколения вписаны их имена Прометеевским смелым резцом. Д . ЯКОВЛЕВ. т а к н и г о й энергия качества*3* лампа. Картечь му обществ9“ ПЛ€т окнам, ветераны револУе лезь’ вых пятилеток. т^ся глубоким... ветскую р ^ ° мнои комиссар, .А 1 > ядчуы бессмертный Чапаев, Дивизию в бой он бросал, Отточенной шашкой врубаясь С друзьями в ряды беляков. И счастье, как конь, было верным, Пусть знают, Чапаев таков: Бесстрашный, отчаянный, первый... * «* * И вновь, в бой введя свою часть, Летит над эпохой Чапаев,.. Рассветный за окнами час Над шаром земным наступает. В. ФРОЛОВ. Н Е В Е З У Ч И М . . ■■ Тем, Кто частенько жизнь свою клянет И сетует, Что не везет в работе, Скажу я: Потому н не везет, Что сами Слишком мало вы Везете! К. СОКОЛОВ. О ЧУТКОСТИ яа* были оглобля — надвое ваучше не сыщешь дров: чяухие (только подкладыйай!) Пламя — до боровов. Если разбилась миска, Склеят ее и опять Станут без всякого риска В миску ши наливать. В мире вещей — это просто! В мирй людей — не всегда. Ведь если душа подростка Надломлена — что тогда? Душ у не склеишь, как блюдце, В какой-нибудь мастерской: Может остаться куцей, Покрыться ржавой тоской. Поэтому я нередко Стараюсь друзей убедить: Бойтесь, как яблони ветку, Д уш у людей надломить. Л . СОЛОВЬЕВ. ст. Добринка. П РОСНУЛСЯ Андрей Алек сандрович раньше обычного.: За окном едва про резалось мартовское утро. На дворе было пасмурно, сыро, хо лодно.-, Весенний утренник ско вывал по дорогам расквашенную дневной ростепелью грязь, наскоро непрочно затягивал корочкой льда небольшие лужицы. На полях, на комкастой зяби затвердевшими куч ками еще лежал снег. Андрею Александровичу очень не хотелось покидать постель. Но он знал, что долго не улежит, потому что застаревшая боль в ногах, про сыпавшаяся вместе с ним, все равно заставит подняться. В войну ноги были перебиты ос колками, и с тех пор сколько он их не лечил, не давали покоя. Шершавой ладонью он потер вы простанную из-под одеяла ногу, ту, что ныла сильнее, стал одеваться. Одевался не торопясь, осторожно, боясь разбудить спавшую за пере городкой старуху-мать. Через несколько минут, слегка прихрамывая, шел к хоздвору. На конюшне Андрея Александро вича встретил дежурный конюх Ар хип. Они перекинулись несколькими словами, потом оба начали заклады вать в линейку чалую кобылицу. Затягивая супонь, Архип, полный, медлительный человек, ворчал, упи раясь коленом в клешню хомута: — Разве это дело — самому се кретарю партбюро не иметь возниче го? Хотя бы себя поберег. Андрей Александрович, разматывая вожжи, глянул в бородатое лицо конюха и, увидев, что оно немножко обиженное и злое, усмехнулся. — Жалеешь, что ли? —• Да тут хочешь-не хочешь, — повысил голос Архип и по неосто рожности задел плечом подвешен ный к стоике фонарь.— Если бы еще ходилки твои фыли как у людей. Ч у ток пройдешь—и стоишь, вроде при родой любуешься. А я-то ведь знаю, какая у тебя на уме природа. Качался фонарь, мотались из сто роны в сторону по конюшенному по лу неспокойные 'Бени. Андрей Александрович молча взнуздывал лошадь. Он не выносил, когда его жалели — даже вот так — грубо, по-мужски. Было уже совсем светло, когда они выехали на дорогу, уходившую вдоль реки к полевому Лану. Здесь готовились распахивать новый уча сток. Старая степная дорога, она бежит у самой реки. Много лет назад он, русый, светлоглазый парень, встретил здесь у реки девушку. Над полями тогда тоже витала весна. Откуда-то сверху, из-под самой заоблачной синевы роняла она на землю радост ный журавлиный крик. И, наверно, все-таки от него сладко шевельну лось “тогда в сердце первое чувство, да так и осталось на долгие годы. Девушку звали Граней. Он женился на ней перед самой войной и вскоре ушел туда, куда уходили в ту пору и откуда многие не вернулись. Нет, она дождалась его. И не он виноват, что все потом случилось иначе. Теперь у Грани давно другая семья, она живет в другом 6тделе нии, и уже мало кто помнит, что она была его женой. От нахлынувших воспоминаний Андрей Александрович вздохнул и тихонько тронул вожжами неторо пливо шагавшую лошадь. У будки полевого стана Андрея Александровича встретил дед Стрй- ба, исполняющий обязанности каше вара и заправщика. — Здорово ночевали, — сказал старику. — С добрым утром, — откликнул ся дед и стащил с головы ветхую, с оторванным ухом шапку. Андрей Александрович сошел с линейки, пожал сухую, костистую РУку. — Где же остальной народ? — В будке. Завтракают. А потом все на поле выедут. — Решили, значит, начинать? — Э-ге, еще вчера начали. Ох, и земелька, скажу тебе, Александры*!, что твое масло! Там ее напластали, — глазом не окинешь. Сообщение Стрибы оживило Ан дрея Александровича. Вошел в буд ку, поздоровался. Трактористы отор вались от алюминиевых кружек с чаем, дружно ответили на привет ствие. — Чайку с нами не хотите? — Не откажусь. За чаем Андрей Александрович расспрашивал, много ли уже вспаха но, хватит ли завезенного горючего. Немного погодя за будкой взревел пусковой мотор. Дед Стриба Загре мел ведром, внушительно заявил ос тальным: — Ну, хватит, выметывайтесь. день он сказал, что она свободна. А она стойла над ним и плакала. Вскоре его снова забрали в госпи таль. Оттуда он написал письмо, что они больше не могут быть вме сте. Она дважды приезжала к нему, и оба раза он не разрешил врачам пропустить ее в палату. Он не по желал сделать ее несчастной и до бился, чего хотел. И никому потом не позволил спросить, легко ли ему, потому что считал, что его боль — чужай для всех и никому ее не унять. На ферме Андрей Александро вич пробыл дольше, чем полагал пробыть. В конторке он застал заве дующего Наумова. Тот сидел перед счетами, выстукивал костяшками. — Арифметикой занимаешься? — спросил его Андрей Александрович. Наумов поднялся, невесело подал руку. — От горя занимаюсь. С женой у меня нелады. Бунтует. Уйти грозит ся. Что, говорит, за житье, когда тебя ни днем, ни ночью не видишь. А того не понимает, что другие вов се по неделе на ферме живут. Пока ее уговаривал, здесь привес понизил- Ч У Ж А Я Б О Л Ь ОТРЫВОК И З ПОВЕСТИ ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО егодня мы печатаем стихи лм- кого поэта Станислава Сери- а, над которыми он работал эследний год жизни. * Д о и м и Ильич... Это имя со мною С далеких мальчишеских дней, И с каждою новой весною Дороже оно и родней. Его от отца и от деда В наследие я полуйил, Его — как любви эстафету— Я дочери ныне вручил. Забвенье его не коснется, В веках мы его сохраним. Ильич! Это имя как солнце, Взойдет и над внуком моим. В труде оно — свет вдохновенья, В бою оно — Родины клич, Бессменный маяк поколений, Бессмертное знамя — Ильич! Р о д и и » Клубникой пропахла береста, Хлебами пропахли поля... Нет, Родина — это не просто Любимая с детства земля; Не роши дубов плечистых И рек бирюзовая рябь, —* ЯЦсветлое имя Отчизна Ь»: мыслю без слова Октябрь. Дороже и солнце, и ветер, И леса зеленая вязь, "Когда существует на свете *Родная Советская власть. Дают мне безмерную силу 1Бессмертные Молот и Серп, : И я говорю о России ► В понятии СССР. Прекрасную землю долго Не мог бы я сердцем постичь, Когда б не родился на Волге , Великий учитель — Ильич. Синели б далекие горы, Над речкой склонялись бы вербы, Но если б не выстрел «Авроры» — Я ничего не имел бы. Ж е У каменных стенбк причалов, Играя вихрастой волной, Оно никогда не молчало, Оно говорило со мной. Я видел—в минуты броженья Оно поднималось, урча. Оно приходило в движенье, Чтоб тучи качать на плечах. Взрываясь косматою пеной. Поблескивая синевой, Могучее море кипело, И я был в плену у него. Л.рхите ктор ы — Вот здесь пройдет Большой Проспект, А здесь — заложим скверы... На архитекторский проект Штрихи ложатея смело. Еще в мечте Микрорайон — Покуда на бумаге; На пустыре цветет паслен, Журчит ручей в овраге; Еще ни деревца там нет И никакой дороги, Еще решает горсовет, Высчитывает сроки, А ты уже в него влюблен, — В наполненного светом, Он для тебя, Микрорайон, — Открытая планета. Туда, где новым зданьям встать, Ракетой сердце рвется-. А нам планеты — заселять Й обживать придется. Ему никто не возразил. Подшучи вая друг над другом, стали выхо дить из будки. Через некоторое время Андрей Александрович, пригласив старика, поехал с ним поглядеть на вспахан ное поле. Потом они ходили по пахоте, мяли в руках чернозем. Смотрели, как на тужно храпят тракторы, разрезая лемехами плугов земную неподатли вую твердь. И вот опять уже бодрой рысцой лошадь тянет линейку по колеистой, плохо 'наезженной дороге, теперь уже — к ферме. Впереди еще кучи дел мелких, незначительных, но оди наково важных й нужных. И как-то гак, совсем неожиданно он опять остался наедине со своими старыми, неизлечимыми в своей горечи дума ми. Сколько раз Андрей Александро вич давал себе обещание ие воскре шать пережитого, не тревожить то го, что прошло когда-то и кануло в далекое и невозвратное, Но то ли взъерошенный прошлогодний бурьян, сиротливо затрепетавший от ветра на опаханной плешине бугра, на помнил ему, что и он так же один- оЛинешенек, то ли вся эта степная ширь, потонувшая в солнечном све те, звонкой тишине, всколыхнула душу, разволновала, только опять вспомнилась Граня, худенькая, Лас ковая, с добрыми плачущими глаза ми. Качалась, вздрагивала дуга над холкой рысившей лошади, спокойно, почти толчков, катилась линейка, примиРш^ колесами жухлую траву в ложбинах колеистой дороги, беско нечно тянулись поля, однообразно зеленые, ровные, отливающие неж ным бархатом озими. Все заставляло думать, так ли ои живет для себя, так ли он поступил, когда не поща дил плачущих Граниных глаз, чтобы они впредь не знали больше слез, затаенной тревоги за него и жало сти, которую он ненавидел. Он тогда лежал в постели, надол го прикованный к ней своим неду гом. Раны на ногах открылись вско ре после возвращения из госпиталя. Врачи говорили: если не отнять но ги, он не выживет. Но ему-то легче было распроститься с жизнью, чем с надеждой, что он будет ходить. Был яркий слепящий день. Грайя, подавляя в себе грусть, часто под ходила к окну. Там, в заоконном золоте дня, шли по улицам люди, бегали дети, а здесь, в комнате, где он лежал, разило йодоформом, кар болкой. И она, молодая, еще н<4 растратившая в замужестве, пре рванном войной, своего девического задора, должна была сидеть у посте ли, стеречь взглядом каждое его движение, исполнять малейшие при хоти безнадежно больного. Ои слишком любил'ее, чтобы разрешить ей отказаться пт самой себя. В тот ся. Кормов вовремя не подвезли. Вот тебе и бывай дома. Сам знаешь, ка кая у нас работа. Так что я виноват. И ты меня накажи... по партийной линии. Андреи Александрович кашлянул в кулак, погасил набежавшую уЛыб- ку, присел на стул. — 1Ну, а жену-то уговорил? Наумов женился недавно, взял мо лоденькую, присланную в село док- торшу-стоматолога,—- ей ли, город ской, 6ы#о знать совхозные поряд ки? — Да вроде бы. — Ну, тогда наказывать не за что. Недобор твой не зря пропал. Позже они вместе обедали, вме сте обходили свинарники. Незаметно солнце перевалило за полдень. Андрею Александровичу пора было уезжать. Ноги гудели. Но еще надо было побывать в отделе нии, где жила Граня. На прощанье похлопал по плечу Наумова, просто вато, по-ребячьи улыбнулся и уви дел, как у того в задумчиво Груст ных глазах забегали, замельтешились странно яркие искорки, и сам он как-то весь оживился, подобрел, не ловко, смешно сунул ему руку в по- лусогйутую ладонь, сдавил, как же лезом. И опять степной разудалый ветер. По бокам равнинная степь, мелко- ростные столбы с единственным про водом. Размеренный цокот копыт. Уже при въезде в поселок увидел янтарную россыпь пшеницы, расте рянной каким-то незадачливым воз чиком, ехавшим впереди. Куры и утки, сновавшие по дороге, торо пливо, жадно подбирали семенное зерно. Андрей Александрович хлест нул вожжами по лошади. Птица с дороги шарахнулась в сторону. Воз чика догнал в проулке. Остановил. Отчитал как следует, заставил за ткнуть щель в повозке. В бригаде строителей пробыл око ло часа. Оказалось, что на построй ку школы директор совхоза мало выделил распиловочного материала, ссылаясь на его нехватку, и поэто-» му работа приостановилась. Выслу шал, пообещал помочь. Дом, в котором жила Граня, стоял напротив. И она, конечно, ви)ш1а его, потому что, когда он, трудно переставляя ноги, шел к линейке, появилась на крыльце, окликнула: — Андрей Александрович, зайди те на минутку. Он почему-то не удивился, хотя раньше подобного не было. Поду мал: «О школе, наверное, хочет спроситц», — пошел к ней. Граня отворила дверь, пропустила его вперед. — Андрюша, — услышал он вдруг за спиной. Изумленный, медленно повернул ся, увидел ее глаза. Глаза были сов сем такие же, как прежде, когда он болел, печальные, добрые, все пони мающие. И внезапно почувствовал, что он, считавший себя сильным по духу, по крепости, гораздо слабее ее, женщины, которую очень любил и которую ради ее счастья уступил другому, и что все то, что пытался скрыть От нее, от людей — известно, и никому не нужен его обман. — Андрюша, — повторила она, — сядь, закуси немножко. Ты когда-то любил вот э*о. , Ок4 подала ему только что испе ченное пирожки — с яйцами и лу ком. Он не стал спрашивать, где ее муж, дети, а устало прошел к сто лу, сел ни слова не говоря. Взял один пирожок, откусил, пожевал, не ощущай вкуса, но проглотить уже не мог... В. ЧЕРНОВ. И СНОВА ДАЛЬ 1 1 1 Стало уже об- , - ^ р щепризна н н ы м, П О О 0 1 С что в наши дни, в 60-е годы, поэ зия опережает в изображении человека прозу и драматур гию. И не вообще поэзия, но прежде всего лирика. Объяснение этому найти нетрудно. Труднее в безбрежном лирическом потоке уло вить самые светлые и сильные, са мые жизненные струи. Время разбе рется и в этом. Но уже сейчас мож но предположить, что потомки будут узнавать о людях наших дней, обра щаясь к лирике одного из крупней ших поэтов середины XX века, к ли рике Александра Твардовского. Его стихотворения, собранные в только что издзнном «Советским писателем» сборнике «Стихи этих лет», еще раз подтверждают справедливость тако го предположения. В этом сборнике мы вновь встречаемся с Твардовским — автором «Страны Муравии» и «Ва. силия Теркина», автором лирической эпопеи» «За далью—даль»—встре чаемся с большим мастером русского стиха и проникновенным исследова телем народного характера. И откры ваем в этом сборнике нового Твар довского, грани таланта которого так ярко определились как уже в на званных произведениях, так и в скорбной и оптимистической поэме «Дом у дороги». ' Можно сказать, впервые так полно сочетаются в ли рике Твардовского личный опыт граж данина Советской Отчизны с опытф народа, е полувековым опытом стра ны. И совокупность этих опытов со единена в целую и завершенную си стему образов, насыщенных глуби ной мысли, общенародной значимо стью идей. Углубленное всматрива ние в мир, природу и человека в ли рических раздумьях зрелого Твар довского ставит его стихи в ряд с такими вершинами русской поэзии, как лирика Тютчева и Александра БЛока. Самое главное в новых свер шениях Твардовского — лирика глубина раскрытых характеров его гер0Я — человека нашей эпохи, по знавшего ее победы й горести, по стигшего главное во времени и в се бе. Изведав жар такой работы. Когда часы быстрей минут, Когда забудешь, где ты, что ты, И кто, и как тебя зовут. Когда весь мир как будто внове И дорога до. смерти жизнь От сладких слез, что наготове, По крайней мере, удержись. Года обязывают строже О прежних вспышках не жалеть, Не шутка быть себя моложе, Труднее быть себя зрелей. Зрелость лирического героя Твар довского Зрелость душевная, по могающая познать важнейшее каче ство времени. Герой Твардовского конкретен, определены истори ческие периоды, в которые он дей ствует — точнее—-период — 60-е го ды, с углублением «в память серд ца», которая, как писал еще Батюш ков — «сильней рассудка памяти печальной». Лирическое воспомина ние Твардовского представляет чи тателю его героя в детстве, в юно сти, когда он ощущал в сердце силы беспредельные, знал, что он, помимо, прочего, поэт—«какой хочу, такой и знаменитый». Но это дано именно как воспоминание. Прелесть и незаб- венность первых жизненных впечат лений изображается в «Стихах этих-, лет» через призму увиденного и пе режитого человеком и страной в те чение полувека. В сборнике почти все — от реаль ной биографии самого поэт&. Мы знакомимся с личностью героя, со многими особенностями его характе ра и духовных интересов. Характер этот так богат, интересы настолько разносторонне что мы открываем для себя, читая сборник, целый мир, во многом знакомый и раньше, но по ражающий вновь и вновь своим ве личием. Поэт словно не пишет сти- ПЕРЕД СТАРТОМ. Фотоэтюд В. Финогина. щш у - . . * хов —— он посто- 14 П И 1 гТ янно находится в таком состоянии, когда стих рож дается как бы сам собой. Стихи — естественное проявление самой жиз ни. Но особое проявление. Лирика Твардовского —- познание. Читая его стихи, обогащаешься зна нием чувств, духовного мира челове ка, обогащаешься знанием жизни, истории.- Одухотворяя природу, поэт н в ней видит неразрывную связь времен, преемственность поколений. Превосходно эта мысль выражена в лирико-философском монологе «По саженные дедом деревца...» Однако наибольшей удачи поэт достигает тог да, когда говорит именно о людях. Здесь нет того внимания к деталям облика человека: к глазам, рукам, выражению лица, что прису ще произведениям Твардовского 30— 40-х годов, но здесь—удивительное по глубине мысли обобщение, жизне. утверждающим пафосом своим рож дающее Торжественную чеканность строк: Есть имена и есть такие даты — Они нетленной сущности полны. Мы в буднях перед ними виноваты, — Не замолить по праздникам вины, И славословья музыкою громкой Не заглушить их памяти святой И в наших будут жить они потомках, Что, может-, нас оставят за чертой. Маяковский говорил о сатире: «оружия любимейшего род». Для Твардовского оружие — лирика. Л и рическими средствами борется он против зла на земле, когда создает реквием матери, когда пишет о го рестях больших и малых, общенарод ных и лично своих. Но значит ли это, что поэт впадает в пессимизм? От нюдь нет! “В его лирике преоблада ющая нота — поэтизация чувства, коллективизма, своей коммунистиче ской принадлежности—отсюда ощу щение своего всесилия, и оптимизм бойца. Отсюда же чувство историче ской перспективы, чувство дороги — пути не столько в пространстве, сколько во времени. Сборник откры вается большим раздумьем «Дорога дорог», за ним следует: Не хожен путь, И не прост подъем, Но будь ты большим нлн малым, А только—вперед, За бегущим днем. Ка к за огневым валом... А затем упоминание «о травянистых дорогах» в стихотворении «Жить бы мне сбловьем-одиночкой», размыш ление «Горные тропы» с таким ха рактерным для Твардовского выво дом: «Знай и в работе примерной; как бы ты не был хорош, ты- по до роге не первый и не последний идешь». И естественен переход этой мысли в стихотворении «Космонав ту», утверждающее не только идею преемственности подвига, но и невоз можности подвигов покорителей кос. моса без героизма бойцов Великой Отечественной. «За далью—даль»... открывается ж лирике Твардовского. Он сам посто янно в движении в даль. Это движе ние работника, труженика, всего се бя отдающего делу, людям. Некогда. Времени нет для мороки,— В самый обрез для работы оно. Жесткие сроки—отличные строки, Если иных нам уже не дано. Поэт служит людям словом, потен му так строг он к слову, чувствуя себя «в ответе» так, что (как при знался несколько лет назад)' не пере доверил бы свое слово «даже Льву Толстому». Отсюда такая суровая требовательность к книгам, в полной мере прозвучавшая в стихотворении «Есть книги — волею приличий»— Отсюда оценка слова по самому вы сокому счету, утверждение, на кото рое Твардовский завоевал право своей работой, что с.рво—«тоже де ло». 1 Оно и звук окостенелый, Не просто некий матерьял, — Нет, слово — это тоже дело, Как Ленин часто повторял. / . Л. ЗАМАНСКИИ, кандидат филологических наук. П ЕТР ОСИПОВ после окон чания техникума пятый год жил в лесничестве с ма терью . Отец его, погибший под Ростовом, когда-то работал здесь. Парень с детства любил неболь шой уютный поселок, окружен ный со всех сторон зубчатой стеной высоких сосен, похожих во время за ката на гигантские свечи. От посел ка веером расходились неширокие просеки, зараставшие летом густыми сочными травами, а зимой утопав шие в чистых жемчужных снегах. Петру нравилась профессия техника- лесовода. По утрам, пока сын плескался под умывальником холодной водой, М а рия Васильевна завязывала ему сумку с харчами, потом он заводил свой мотоцикл и мчался на дальние заимки, где работала его бригада. Возвращался поздно и сразу же са дился за книги: готовился в заочный институт. В лесничестве Осипов слыл весельчаком и балагуром. Ди ректор Терентий Семенович Пашков однажды даже назвал его Теркиным. Но с тех пор, как молодой техник весной побывал в городе на курсах, его словно подменили. Мария Василь евна стала замечать: сын по ночам долго не спит, иногда курит, чего раньше не было. После работы сядет за книги, перевернет страниду-дру- гую, потом задумчиво смотрит в окно. Спрашивала, что случилось — отмахивался, дескать, ничего, все в порядке. Оживлялся он, и его глаза загорались неподдельной радостью, когда к порогу подкатывал на вело сипеде Максим Просянников, поч тальон из Алексеевки. которая лежа ла за лесной опушкой. Письма шли все лето. На тумбочт ке, что стояла возле кровати Петра,- росла стопка синих конвертов. Кот да Максим Просянников не появ лялся по нескольку дней, Мария Ва сильевна видела, как Петр доставал небольшие листки, сплошь покрытые мелким бисером, и перечитывал вновь. Наступила осень. Пышное зеленое убранство леса сменилось ярким мно гоцветьем. Листья кленов и берез пожелтели, оранжевыми стали осин ники, налились горьковатым соком алые гроздья ря- >Ш11ИИ|ИИИ1ИШ1ИИ, бины. Как-то пе- ред вечером М ак сим особенно ли хо, так, что зане сло заднее коле со, осадил вело сипед у дома Осиповых. — Получите те- .................. ). ■ леграмму, — ска зал он. — Срочная! Петр пробежал короткие строчки и вдруг, как обезумевший, прыгнул на крылыю, обнял мать, закружил ее. — Мама, завтра... Понимаешь, завтра к нам приедет Таня. Мы по знакомились, когда я ездил в город. Это она писала письма. Поезд на соседнюю станцию прихо дил рано, и Петр встал до рассвета. Через несколько минут рокот его мотоцикла разбудил сонные чащобы, а Мария Васильевна, вздохнув (та кая уж судьба матерей), затопила печь, достала мясорубку. В лесном поселке лучше ее никто не готовил пельмени, она всегда угощала ими гостей. Петр возвращался домой, когда» уже поднялось солнце. Вел мотоцикл быстро. Таня сидела в коляске, зяб ко ежась от встречного прохладного ветра. Петр же не замечал его. За завтраком в чисто прибранной горнице гостья рассказывала о го родских новостях, о своей жизни. По-прежнему работает лаборанткой в школе, кончает заочное отделение университета, собирается стать учи тельницей. Подкладывая в Танину тарелку свежих пельменей, Мария Васильецна ревниво присматрива лась к девушке: как знать, может, будущая невестка. В тот же день Петр показывал Тане свои владения. Она ловко вы прыгивала из коляски и шла за ним по лесу. П О Ж А Р Р А С С К А З — Здесь недавно были порубки,— возбужденно говорил он. — Посмот ри, какая теперь поросль! А там, у просеки, видишь, дуб. Ему почти 200 лет. Великан! Подъехали к неглубокой суходоль ной балке. От нее ровными зелеными ниточками убегали вдаль рядки кро хотных сосенок. Таня заметила, кЛк у Петра засияли глаза. Он накло нился и, как живую, осторожно по гладил колючую веточку, улыбнулся. — Эти малышки — гордость на шей бригады. Были тут голые пески, их у нас называли Лысой поляной. Ну и повозились же мы здесь, пока деревца прижились. Он говорил о маленьких сосенках с такой любовью, с какой говорят о своих детях. И девушка невольно завидовала ему. Таня гостила в доме Осиповых два дня. За это время они с Марией Ва сильевной успели сходить за гриба ми, гостья помогла заготовить много диких яблок и груш. Отведав ком пот из них, она пришла в восторг— такого в городе не покушаешь. Накануне отъезда Таня и Петр долго сидели на крыльце. В закат ных лучах солнца, как всегда, туск ло горели высокие сосны, лес тихо шумел. Петр давно собирался ска зать девушке заветное слово. Он представлял себе это так. Обнимет ее и шепнет на ухо: — Люблю. Получилось же с о в с е м иначе. Петр почему-то страшно покрас нел и сказал: — Скоро в по селке откроется г школа, н у ж н а -1— •— ......■"■■■— учительница. Таня глубоко вздохнула. —У е з с здесь красиво. Но, понима ешь, Петя, как-то однообразно,скуч но. Вряд ли я смогу тут жить. — И, всп/лхнув, заговорила торопливо, с »овно боясь, что он перебьет: — Наш город реконструируется. Раз бивают новые парки, скверы. Ты сра зу устроишься на работу по специ альности. Петр несколько минут молчал, по том поднял голову, повернулся к Тане. — Нет, отсюда я не уеду. Таня ушла в горницу, где жила эти дни, а он побрел в свою комна ту. Она сейчас почему-то показалась ему душной и тесной. «Неужели так и расстанемся? — думал он. — Неужели все кончено'» Задремал только перед рассветом. Неожиданно сквозь открытую фор точку донеслись какие-то неясные тревожные звуки, похожие на звон. Петр распахнул окно и в серой пред утренней дымке сразу разглядел у конторки лесничества сторожа Про хора Кузьмина. В руках у него мель^ кал толстый стальной шкворень, от сильных ударов кусок рельса, подве шенный на столбу, у которого обыч но приезжие лесники привязывали лошадей, раскачивался из сторо ны в сторону. По поселку в сторону Лысой поляны бежали лю ди. Кто-то истошно кричал; — Пожар! Лес горит! Когда Осипов примчался на мес то, огонь уже лизал не только сухую траву, но и стволы деревьев. Пламя неудержимо рвалось к малюткам- сосенкам. В соседней Алексеевне то же ударили в набат. Петр бросился навстречу огню. Рядом с ним, похожие в багровых отсветах на сказочных богатырей, мелькали люди, качались обгоревшие ветви, обугленные стволы. Слышался треск огня, тяжелое дыхание, лязг лопат. Но неожиданно все эти звуки разом потонули в реве моторов. К лесу спешили алексеевские тракто ристы. Навстречу машинам, размахи вая платком, бежала какая-то де вушка в синем платье и кричала: — Скорее! Сюда, к Лысой поляне! Трактористы начали опахивать со сенки. Верткие языки пламени, бе жавшие по траве, упирались в све жие борозды н глохли. Когда огонь потушили, Петр, сма хивая со лба крупные капли п о т снял тлевший пиджак, огляделся. И вдруг среди едкого дыма увидел ^знакомое синее платье. Это была Таня. Она неловко дула на пальцы, должно быть немного обожженные, и искала кого-то глазами. В полдень Петр провозил ее к по езду. Когда вернулся, Мария Ва сильевна задумчиво сказала: — Сынок, а Танюша-то вправду хорошая. Петр улыбнулся. — Мама, ока скоро приедет. А. ЗАМЯТИН.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz