Ленинское знамя. 1965 г. (г. Липецк)

августа 1965 г., № 192 (3393> Л Е Н И Н С К О Е З Н А М Я 3 сж ^а ^а ^ а^ Х л е б н ы й р е п о р т а ж В. З о р и н Посвящается 4-й тракторно­ полеводческой бригаде совхоза '«Сошкинский» Грязинского рай­ она. Рабочий зной плывет над Русью, Гудят тока и большаки, Твоя пора, Владимир Гусев. Твои — горячие деньки! Хлеб, хлеб идет, Как солнце, брызжет, Дороги мнут грузовики. Ты запускаешь в ворох трижды Свои две смуглые руки. И блещет золото на коже. Румянец скрылся под загар, Прищурившись, глядишь тревожно: А не к дождю ль зари пожар? Так и всегда: М . Р у м я н ц е в а На площади Маяковского Маяковский, такая боль! Такая боль! Маяковский! С такою болью к тебе только..* Как будто на раны насыпали соль. Как будто по сердцу — сухою коркой... Любовь тебя, Такую громаду, Скрутила в гранит, изломала в память. Любовь это — уличная баррикада, И в ней уязвимым падать. Мне трудно... Мне б крикнуть вдоль улицы людной: — Плачьте, люди1 — Люди, молчите... Любовь умирает, большая и трудная, Труднее Любых великих открытий. Здесь слез не сдерж у И обиды не спрячу — Тебя ведь тоже при жизни намучило. И ты любил смешно и незряче, И тоже, наверно, не самую лучшую. Когда, кому и зачем ты выменял Смерть На несказанных слов паутину? ...Ты помнишь ее с озерным именем, С фамилией, Похожей на бригантину? Рукам уп лывать, Тихо, как в штиле, Всякому чувству приходит крах. Петля начинается с рук любимых, Кончается где-то на чердаках. С тела любимой начнется неистовая, Эта трехмачтовая тоска. Губы любимой — начало выстрела, Конец в тебе, у виска. Пришла я к тебе от всех неверных. Пришла, как крик. И пришла, как месть! ...Какой жестокий, влюбленный первым Придумал назначить свидание здесь? Приходят ждать под твою ладонь, Целуются рядом с твоим отчаяньем, Не понимая, Что ты это — боль Несостоявшегося в Париже свидания, Ночь простою, Простою до рассвета, Всех живых в эту ночь разлюбя. Если таких, как ты — нету, К кому и зачем идти от тебя?... Возле тебя поброж у неприкаянно, Под тенью твоей буду греться и стыть. Тебя, Большого, убитого, каменного За всех нелюбивших буду любить... и в сев недавний, И в колошенье, И в страду — То нужен зной, То дождик славный, Чтоб от хлебов отвел беду. Земля! Не мучай бригадира, Ты оцени нелегкий труд... Встает заря над хлебным миром, Росой комбайнеры идут. Большие парни,' Все — что надо! Рубахи в клетку на плечах, Пошла четвертая бригада — Уж врубят! И не на словах. Гремят комбайны, словно танки, И прилипает к шее ость, Не отрываясь от баранки, Кивнул напарник: «Понеслось!». А сам чумазый, белозубый, А взгляд остер, улыбчив взгляд. Вот так всегда: Коль надо — врубят. Закон? Закон для всех ребят. Три нормы, братцы, за день! Так-то! Да норму сможем до росы... Смеется друг; «Мне что? Как трактор». А трактор ходит, как часы. Гудит страда. Гудит натужно, И солнце ведрышко несет, Команда: Стоп! И вот на ужин Бригада Гусева идет. Идет добро, шутя незлобно, Кепчонкой вытирая пот, А за спиною хлеборобов, Заря эпохою встает. На вечерней зорьке. Фотоэтюд Ю. Ардашева. А. Б е д я е в Р у к и Осатанев от напряженья, река рвалась из берегов, ломая с треском отраженья мостов, кустов, логов, стогов. Зверели льдины, как медведи, идя внастил, идя внакат, звенел и гнулся тонкой медью под их ударами закат. А у разбитого причала, слепа от горя и тупа, кричала, бегала, молчала ' оторопелая толпа: где гладь припайная кончалась, на сизых волнах, чуть жива, ромашкой сорванной качалась мальчишья, в хлопьях, голова... Мальчишьи руки прикипали, остеклянев от тысяч жал, к ремню, что, лежа на припае, мужчина судорожно сжал. Паучьи трещины ехидно ползли стремительно к нему — нехорошо и панихидно, и жутко стало самому... Мальчишьи руки прикипали, остеклянев от тысяч жал, к ремню, что, скорчась на припае, мужчина, дернувшись, разжал... А голова еще кричала, еще качалась у причала, — но небо вспыхнуло над нею, невыносимой синевой, и льдины, льдины, цепенея, навек сошлись над головой. А тот, дрожа, отполз с припая — и пытки не было лютей: тоска тупая, боль тупая в глазах дымилась у людей. Все сквозь него в себя глядели. Он шел, состарясь сразу, вдруг, И на ходу виски седели... Не разжимайте, люди, рук! Ра с с к а з Я О ТОЖЕ называл ее «жабой». Но это не потому, что у Том­ ки был широкой рот, а так — ребята кричат: «Жаба! Жаба!», ну и вслед за ними. Больше всех ее до­ нимал Пашка. Ох, и тип он! Хвас­ тун, жадюга, мучитель. Во время войны вот такие, наверно, нанима­ лись в полицаи. Сейчас мы с Пашкой лютые вра­ ги. 4А раньше врагами не были. Прос­ то я не любил его. И боялся. Паш­ ка ростом меня выше и старше. А тех, кто был слабее его, он всегда притеснял и держал в страхе. Врагами мы стали из-за Томки. Раньше я к ней как относился? Сам не знаю. Ну, бегает себе девчонка во дворе. Большеротая, длинноногая. Косички с ленточками. Вот бегала она здорово. Это мне нравилось. Когда в в салки играли, то запятнать ее не­ легко. Не то, что Жанна. Ту сразу можно догнать—боится свои роскош­ ные банты растерять. Они у нее такие наглаженные, красивые. И сама она красивая. Волосы белокурые, ротик маленький, а глаза большущие, с за­ гнутыми ресницами. Один раз она мне даже приснилась. Я тогда ре­ шил, что влюбился, и начал сочинять стихи (ведь в книгах все влюблен­ ные сочиняют стихи и у них пропа­ дает аппетит). Но стихи у меня по­ чему-то не получались и на аппетит не мог пожаловаться. «Ну и лад­ но», — подумал я. Все же мне бы-, ло грустно: такая красивая девочка, а я не могу влюбиться. ДНАЖДЫ Пашка появился во дворе с новой рогаткой. Стрельнуть Пашка никому не дал, только разрешил потрогать желтую резину. — Теперь всех воробьев постре­ ляю! — Пашка стал смотреть на то­ поль, что рос в углу нашего двора. Во, как раз полетели! Воробьи сидели на самой верхуш­ ке, разглядеть их среди листьев "бы­ ло трудно, и я уже подумал, что Пашка с таким успехом может стре­ лять до вечера. Однако я ошибся. Воробьи вдруг испуганно снялись с дерева, и тут же один из них начал круто снижаться к земле, Пашка кинулся к падавшей птице. И мы побежали туда. — Ага, какой я снайпер! Видали! Пашка схватил подстреленного во­ робья. — Во, крыло перебил и ногу! Действительно, перебитая лапка пичуги беспомощно висела, а на сги­ бе крыла виднелась кровь. Мне было жалко воробья. Бедный. Клювик как раскрывает. И другие ребята молча смотрели на несчастную птицу. — Как же он теперь? — жалобно вздохнул кто-то, — Пожалел! — Пашка фыркнул. — Это же вредитель! .— , Дее равно жалко. — СЬсунок! Вот как надо с ним,— Пядгкд положил воробья на кирпич и ‘ ПтСДупил на несколько шагов. Мы еще не поняли, что Пашка со­ бирается, делать, он еще не успел натянуть резину и прицелиться, как вдруг откуда-то сбоку на него вих­ рем налетела Томка. Она выхватила рогатку и так рванула новенькую резину, что только треск раздался. Пашка обалдел. А когда бросился к 1‘омке — было поздно. Она уже нес лась к спасательному подъезду. Через полчаса Томка спустилась во двор и смело подошла к Пашке. — Вот, получай! — рна с презре ньем бросила к его ногам жалкие ос татки недавнего грозного оружия.— Палач! А меня не вздумай трогать —пойду в милицию и отцу твоему расскажу! И Пашка не осмелился ее стук­ нуть. Лишь задохнулся от злости. — У-у, жаба проклятая! Обожди у меня... обожди, жаба! Она больше не удостоила его взглядом. Увидела у меня в руках подбитого воробья и забыла о Паш­ ке. — Он еще живой? Дай, посмот­ рю... Мороженое в на двоих В . Д о б р я к о в Я ЭТУ ночь Томка мне присни­ лась. Быстрая, смуглая, она носилась по двору, и я никак не мог ее догнать. Она драз­ нила меня, смеялась, успевала лиз­ нуть мороженое и снова ловко увер­ тывалась. Потом откуда-то взялся Пашка с большой палкой в руке. Он побежал Томке наперерез. Я испу­ гался, закричал и от этого проснул­ ся. «Вот чудеса какие, — удивился я. —Сначала Жанна снилась, теперь — Томка». Из-за плотной гардины про­ бивались солнечные лучики, и в ком­ нате было светло от них. «Еще недо­ ставало опять стихи сочинять!». И только я себе это сказал — на ум пришло такое двустишие: Живет в нашем доме веселая • Томка, Поет и смеется заливисто, звонко. «А ничего!» — похвалил я себя. И неожиданно сложил новые строчки. Как ветер, несется она по двору! Какая ты, Томка? Никак не пойму. Во, ребус! Прошлый раз сколько ни грыз карандаш — ничего не мог сочинить о Жанне. А тут одна ми­ нута — и готово! Последняя строка только что ро­ дившегося поэтического шедевра за­ ставила меня задуматься. В самом деле, какая она, эта Томка! УВИДЕЛ Томку во дворе — играла с девчонками в клас­ сы. Мне сразу вспомнился сон. Все в точности: и смеется так же, и мороженое облизывает языком. Я хотел было по обыкновению про­ бежать мимо девчонок и вроде бы случайно зафутболить их жестяную коробку, но в последнюю секунду отчего-то не сделал этого — застес­ нялся, что ли. Шагнув к Томке, я не очень уверенно и каким-то не своим голосом спросил: — Как там воробей? Живет? — Пока живет, вздохнула Том­ ка. — Крыло мазью Вишневского по­ мазала, а на лапку шину наложила... Я бы еще поговорил с ней, но ме­ ня словно в спину кто-то толкал. По­ краснев, я отошел и долго потом думал — что со мной происходит? Три дня так мучился я. Две стра­ ницы исписал стихами. Когда был дома, поминутно высовывался из ок­ на — что делает Томка? И во дворе глаз с нее не спускал. А как-то вы­ шел на улицу, купил сливочный пломбир и тут же вспомнил: Томка больше всего на свете любит моро­ женое. Я вернулся во двор и с пол­ часа стоял у тополя. Я бы с радо­ стью отдал мороженое Томке. Но как это сделать? Если бы она была одна. А то опять там куча девчо­ нок. Мороженое совсем размякло в руке. Я поплелся домой и отдал ла­ комство братишке. А сам вновь при­ нялся за стихи. Творческие муки мои вскоре нарушили голоса — во дворе девчонки и мальчишки играли в сал­ ки. Махнув на поэзию рукой, я вы­ скочил за дверь. Довольно киснуть! Я тоже хочу играть! Что-что, а бегать я мастер! Любого догоню. Даже Томку. За ней я и по­ мчался. Томка несется к скамейке, гдё сидит Пашка и что-то выжигает стеклом. Казалось, Пашка ни на ко го не обращает внимания. Но неда­ ром он — хитрюга и вредитель. Ед ва Томка поравнялась с ним, он чуть выставил ногу, и девчонка со всего размаху полетела на землю. Кровь бросилась мне в лицо. Я подскочил к Пашке и заорал: — Ты за что ее?! — Не твое дело! Не суйся! Дев чачий защитник! Я изо всей силы толкнул Пашку в грудь. Это была жестокая драка. По всем статьям я не должен был бы про держаться и минуты. Но во мне ки пела такая ярость, что в какой-то момент всем показалось: не выдер жит Пашка, отступит. Только и Паш ка психанул не на шутку. Изловчив шись, он сильно ударил меня в ли испуганно за- д цо, И тут же кругом кричали: щ — Кровь! Кровь! — А кто-то пре­ достерегающе завопил: — Атас! Дворник! Пашка тотчас юркнул в сторону и поспешил ретироваться...- ОМА я лег на кушетку, и все время, пока не прекрати­ лось кровотечение, мужест­ венно молчал. Я был доволен собой. Даже распухший нос, лиловый си­ няк и запачканная рубаха не могли ввергнуть меня в уныние. Я дрался самим Пашкой1 И не поддался ему. Нисколечко! «Теперь Томка узнает, какой я че­ ловек! Поймет1, что на меня можно положиться!»—с гордостью думал я. Хотя мама, отругавшая меня вечером, и запретила в таком виде выходить на улицу, я все же не утер­ пел и на другой день отправился во двор. Мне очень хотелось взгля­ нуть, какими благодар­ ными глазами будет смотреть на меня Том­ ка. Еще бы, человек ра­ ди нее пролил кровь! Но получилось неве­ роятное. Томка не за­ мечала меня. Я нарочно три раза прошелся не­ далеко от девчонок, пры­ гавших через веревку, и никакого внимания. Я оскорбился. Сол­ нечный день померк для меня. Прибежав домой, мрачно уставился в потолок и, конечно же, принялся за стихи. Как жестоко в тебе я ошибся! Сколько подлости в сердце твоем! Но поверь — суд правдивый свершится. Ты слезами зальешься потом., Но когда я немного остыл, мне стало как-то не по себе от этих жес­ токих строк. Насчет подлости я, ка* жется, хватил лишку. И какой еще суд? Нет, не годится. Я разорвал листок. Все же обида не утихала во мне. Я понял, что должен отомстить Томке. Но как? И день, и другой я ломал над этим голову. Однако ни­ чего стоящего- придумать не смог. «Ладно, — решил я, —- забуду про нее». Лучше снова влюблюсь в Жан­ ну! А почему бы и нет? Такая кра­ сивая. Не сравнить с этой жабой! Е ОТКЛАДЫВАЯ дела в дол­ гий ящик, я вытащил из аль­ бома открытку ;; с видом на море и спустился во двор. 'Девчон­ ки, как обычно, крутили свою верев­ ку. Я постоял в отдалений, наблю­ дая, как прыгает Томка. — Жанна! Можешь подойти на минутку? Я не ожидал, что Жамйа так сра­ зу отзовется на мою просьбу. А она тотчас выбежала из очереди. — Здравствуй!— улыбнулась она. —Ты мне что-то хочешь сказать? — Может, обменяемся? — я достал открытку. — У меня две таких. Ты же собираешь открытки? Я тоже хо­ чу ербирать. Разговор у нас затянулся. Открыт­ ки. Затем о кинофильмах беседова­ ли. Жанна рассказала, как ездила в Прибалтику. Мы и по дВбру ходили, и на скамейке рядом сидели. Време нами я посматривал на девчонок. И почему-то обязательно, старался отыскать Томку. Один раз заметил, что она смотрит в нашу сторону Правда, сразу же отвернулась. Это мне показалось подозрительным «Злишься!» — мстительно подумал я и тронул Жанну за руку: «Давай походим?» Когда мы, не спеша, проходили мимо девчонок, я нарочно принялся громко смеяться, чтобы Томка слы­ шала. А через минуту оглянулся — Томки среди девочек не было, Она торопливо направлялась в даль­ ний угол двора, где росли кусты ака­ ции. Она шла как-то странно, чуть отвернув голову набок, словно у нее болела шея, Жанна что-то спрашивала меня* но я не мог понять, что ей нужно, Мы еще о чем-то говорили. Я от­ вечал невпопад. А потом не выдер­ жал и оборвал Жанну на полуслове: — Ты иди к девочкам.., А мне нужно.., АННА, наверное, оскорбилась, но я уже не думал об этом, Я шел к тополю, где пять минут назад в кустах скрылась Том­ ка. Чем ближе я подходил, тем не­ решительнее делались мои шаги, Вот —куст, другой.., И тут я услы­ шал всхлипывание. Или это пока­ залось?., Под ногой треснула ве- л /тчпи Ж У * '" / / / • I ' * 1 Рис. И. Степанова. н точка, Я вздрогнул, А когд а поднял голову, — на меня испуганно и сер­ дито смотрели заплаканны е Томкины глаза, — Ч его пришел? — зло спросила она, — Т а к.,. — Я оробел и не знал* что сказать, — Уходи отсюда! Я молчал, не трогаясь с места, — К о м у сказала — уходи! Слы ­ шишь? — Н е пойду, — тихо и обреченно произнес я, О н а, совсем к а к маленькая, ш мы г­ нула носом и обиж енно сказала: — И д и , гуляй. П о ж ал уй ста! Смей­ ся на здоровье! М н е сразу стало легко. Я нащ упал в карм ане монету и улыбнулся, — Том! У меня пятнадцать копеек есть. И дем , купим на двоих м орож е­ ное? — Очень мне н у ж н о твое моро­ женое! — Н ет, правда, идем? Н а сливоч­ ное хватит. О на быстро и пытливо взглянула на меня. Т о ж е слегка улыбнулась, — А синяк еще не прош ел, Боль­ но было? — П у с тя ки !., Т а к пойдем за м о­ роженым? — А знаеш ь,— радостно сказала она, — воробей ж и в , П оправляется, С коро летать будет, Только вот с но ж кой плохо. Если не срастется, то буду д ерж ать у себя, — Конечно. С одной ногой не на­ прыгаешься. С разу кош ка сцапает..-, Н у , та к идем, купим на двоих моро­ женое? То м ка кивнула: •— И дем , в . Ф р о л о в Р а д о с т ь б ы т и я Природа русская... Иду, как будто мне Не ей ли двенадцать— Мы поклонялись с детских лет? В лесу — разлапистые ели, На сердце вольно и легко. И кажется, Не пропускающие сеет. лишь разогнаться— В лесу — И в небо взмоешь высоко! березок хороводы, Бежит на луг ручей звенящий. Малинник сочный и густой. К нему губами припаду И свет лазурный небосвода И в темную лесную чащу, Почти сливается с листвой.... Как в радость звонкую, войду. Е . Е р к и н а Л б р м о н т о в у Хлесткий дождь. Не во сне, наяву, Земля разорвалась от гула. Разрывались гранаты. Грянул выстрел — У отбитой земли И небо в глаза После долгих боев заглянуло... Умирали герои Он упал, черноглазый, С его книжкой стихов. Гусарский красавец, А в эту войну И мокрые ветки Столько гибло ПОЭТОВ Под дождем закачались... Но я знаю, в войну И Лермонтов тоже Умирали солдаты, Меж ними был где-то. Н о в е л л а И . П е д а н ю к а я * в Недале к о от леса левада, а возле нее поля . Л егли на леваду длинные тени от леса, а на поля х е щ е заметны багря­ ные блест ки вечернего солнца . На восто к е уже загорелась звез­ да, зацепился за розовую туч ку тонень кий с ерп луны . Н е шело хну тся на поля х х леба . С тоят со с к лонившимися к олос ками, др емлют . Вь ется промеж х лебов тропин ка, на леваду бежит . Идет той тропинкой Иван. Перед ним расступаются хлеба, а потом долго еще кивают вслед ко ­ лосками, о чем-то шепчутся. Слабенькие солнечные лучи стре­ мятся растопить иней на Ивановом виске, легонько дотрагиваются до шрама на щеке, неощутимо высека­ ют искорки на Золотой Звезде, что сияет на груди. А в Ивановой голове дума. Тяже­ лая, оловянная. Это же та тропинка, по которой летом сорок третьего убегала от немцев в лес его Мария. На руках у нее, прижатая к сердцу, плакала перепуганная Оля. Вдогонку им зву­ чали выстрелы, шмелями летели пу ли. И не могло тогда поле спрятать жену с дочуркой. Хлеба были ре­ денькие, приземистые, вьюнком пе­ ревиты, васильками засинены. Не слышала Мария выстрелов. Не замечала, что пуля уже ужалила ее в руку, и кровь ручейками стекает на белую детскую головку. Она видела перед собой только леваду, а за ней лес. Там партиза­ ны, там Иван, Вот и левада. Высокая крапива. Грядка лука. Старая яблоня... Уже слышно, как шумят на опуш ­ ке леса дубы. О, как они весело шумят! Еще нем нож ко усилий и... Не добежала Мария до леса. Под черешней настигла ее проклятая пуля, скосила, как былинку. Где-то далеко кукуш ка считала ком у-то долгие годы. Уже не Марии. Тоскливо гудели лесные дубы. Плакала возле матери Оля, цепляясь .ручонками за ее теплую, покраснев- ную рубашку. — Ма-ма-а-а! — закричала де­ вочка, когда на леваду прибежало трое немцев. — Ма.., — покатило эхо вместе с автоматной очередью. Где-то далеко кукуш ка считала и считала кому-то годы. Вечером дед Явтух выкопал на кладбище две могилы. Большую и маленькую. А на второй день в село вошли партизаны. Долго стоял Иван у свежих могил. Стоял и плакал. Ряд ом сжимали автоматы его боевые друзья . Они грозно молчали . Ник ому не с ка зав и слова, Иван вышел с кладбища, пошатываясь побрел полем. Моло­ дой боец хотел было пойти за ним, но бородатый партизан положил на его плечо руку. — Оставь! В голубой выси заливались жаво­ ронки. На лету касались крыльями пыльной дороги ласточки. Шелесте ли под. ногами шелковые травы. Не шелестела трава только под черешней. Густо политая кровью, она приникла к земле, слиплась. И где бы ни был потом Иван — в партизанском отряде или в армей­ ской роте, в боях на Буге, в битве на Висле или в самом Берлине, по­ черневшая кровь на примятой тра­ ве под черешней была у него перед глазами. Вернулся солдат с фронта, поло­ жил на могилы букетики цветов, смахнул с очей соленые росинки и, не поднимая головы, пошел напря­ мую к леваде. Пылала на гимнастерке Золотая Звезда, синел на щеке шрам, беле­ ли под пилоткой виски. Люди, работавшие в поле, долго смотрели солдату вслед, тяжело вздыхали. Ра зве поможешь чем его горю? Под черешней, на том месте, что навсегда осталось в Ивановой памя­ ти, росли реденькие травы и меж ними цвели красные маки. Малень­ кие, на тоненьких ножках, они от легкого дыхания ветра тихонько ка. чали своими прозрачными лепестка­ ми. И показалось Ивану, что это земля, которая впитала тогда кровь Марии и Оли, теперь красным мако­ вым цветом напоминает людям о его печали. Может быть, это показалось и людям, а, может быть, они замети­ ли, что Иван часто в предвечерний час ходит на леваду и подолгу смо трит на маки, потому что никто ни­ когда не трогал их. Каждую весну трактористы опахивали этот клочок земли, и каждый год там краснели маки. Вот и в это лето они поднялись над травой, такие неж ­ ные - нежные. Хочется Ивану охватить их все руками, собрать в кучу, трижать к сердцу. Не эешается, боится. Осы­ плются. Нет, лучше так постоять. Прислонился к черешне, задумался. Скрылось за лесом солнце. Идут по дороге, что у левады тя­ нется, девчата. На плечах тяпки, в руках полевые цветы. Поют: Красный мак м еж хлебами, Светлый месяц над полями... Иван прислушивается. А песня все ближе и ближе. Вот уже другой го­ лос вплетается в нее, звонкий, чис­ тый: Красные маки — любви цветы... Он знает этот голос и никогда не спутает с другим. Это поет Оксан*. Филиппова дочь. Она так похожа на Олю. Вот и доченьке было бы столько же лет» Ох, Оля, Оля!.. Девчата замечают своего брига­ дира, смущаются, мгновенно тушат песню и, ускорив шаги, исчезают в хлебах. — Тяжело ему, сердечному, — шепчет стройная Галина, посматри­ вая на леваду. — Нелегко, — соглашается Окса­ на. Какую -то минуту идут молча. — Мне батько рассказывал, что сам видел, как Иван в Берлине из горящего дома спас немецкую де­ вочку, — говорит чернявая Олеся, поправляя косынку. — Как ты думаешь, Оксана, то правда, что это ему в Берлине па­ мятник поставили, тот, что с ребен­ ком на руках? — спрашивает млад­ шая Оксанина сестричка Наташа. — Кто ж его знает, может, и правда, — отвечает та. Вьется м еж хлебов тропинка, к селу бежит... Перевел с украинского П. ЧОРНЕНЬКИЙ. С . М е к ш е н Л в е р ю Пусть все свершится осенью! Я верю в ее всесилие колдовских чар. Восполнятся все прошлые потери одним большим началом всех начал. Когда, отяготев, томятся строчки, ждут сбора, как созревшие плоды, — не торопить их, но и не просрочить, а то недолго так и до беды. Пусть все свершится. И любовь любимого из осени навстречу мне придет. Не будет ничего необъяснимого в осенний год, в осенний новый год. С него начало доброты и щедрости, и нежности земной, и красоты. С него начало обретенья зрелости и ощущенья новой высоты. н . г о л о в и н а М я ж к в а с я л ВТ я ы Ь X И Не в полях, не у реки голубеют васильки... Голубеют в мудрой книжке у заботливого Мишки! Он сорвал их в полдень жаркий одноклассницам в подарки. И хранил, как только мог... Вот до марта уберег! Каждой девочке сказал: — Получай свои глаза!