Ленинское знамя. 1964 г. (г. Липецк)
5 июля 1 9 6 4 г . >8 156 (30505 Л Е Н И Н С К О Е З Н А М Я ГГ: У Н АС В ГОСТЯХ ЖУРНАЛ для нашего ис кусства и литературы открылись безграничные перспективы. Вели ка; и благородна задача, встаю щая перед советскими литератора ми, — сказать свое яркое слово о нашем неповторимом времени, за печатлеть образ современника — творца и созидателя. За последние годы на страницах журнала «Подъем» было напеча тано немало ярких произведений •—романы Г. Троепольского «Чер нозем», К. Локоткова «Желанное», И. Герасимова «Далекая Вега», И. Матюшина «Совесть», Е. Гор бова «Дом под тополями». Вни мание читателей привлекли также повести Алексея Шубина «Непосе ды» и « Ох, уж этот Ванька!», В. Кораблинова «Житие преосвя щенного Смараг. а ят ш т ^т да», «Воронеж ские корабли», М. Булавина «На оскорбленной земле», Ю. Третья кова «Рыцари Березовой улицы», Ю. Гончарова «Дезертир» и дру гие произведения. «Подъем» — один из самых Мо лодых среди «толстых» журналов Тем не менее отрадно, что он все увереннее сплачивает вокруг себя литераторов Черноземья. Мы и впредь будем расширять и укреп, лять связи с писателями Липецка, Курска, Белгорода, Тамбова, Ор ла, Пензы и других соседних обла стей, с литераторами Москвы, Ле нинграда и братских республик. Пропаганда решений XXII съез да партии — главная наша зада ча. В произведениях, публикуемых в «Подъеме», мы стремимся как можно шире показать успехи со ветского народа в построении но вого общества, вести непримири мую борьбу со всяческими прояв лениями буржуазной идеологии, разоблачать пережитки прошлого. С чем мы познакомим читате лей во втором полугодии нынеш него года? В третьей книжке журнала пе чатается юмористическая повесть молодого писателя Евгения Дуб ровина «Грибы на асфальте», рас сказ Эдуарда Пашнева «Хромой пес». Внимание читателя привле кут также письма Полины Виардо —большого друга И. С. Тургенева — к русским друзьям, а также ос трые, полемические статьи В. Ско белева и В. Свительского, печатае мые в разделе. « Критика и библио графия». , ДЛЯВАС, Ч И Т А ТЕ Л И В четвертом номере «Подъема» начнется публикация романа изве стного английского писателя Грэ ма Грина « Третий человек». Про изведение это С большой силой показывает нравы оккупационных войск западных держав в Австрии после второй мировой войны. В повести В иктора Петрова «Я ста новлюсь взрослее», которая будет помещена в том же номере, рас сказывается о событиях, происхо дящих в Поволжье в канун В ели кого Октября. В последующих книжках мы на печатаем третью часть романа- хроники Николая З а д о н е к о г о «Жизнь Муравье ва», охватываю щего целую эпо ху русской дейст- витальности. Один из главных его героев Николай Николаевич Му равьев — незаслуженно забытый замечательный деятель прошлого века, создатель первых тайных обществ в России и талантливый военачальник. В портфеле редакции есть и дру гие произведения — п о в е с т ь В. Кораблинова «Ой, вы, Чижов- ские горы!» — о боях с гитлеров скими захватчиками на подступах к Воронежу, вторая книга тетра логии А. Шубина «Семь пар же лезных ботинок» — «Комиссар Си доров и Завбиб». Вы сможете так же прочитать на страницах наше, го журнала повесть Константина Локоткова «Руку, товарищ!», но вые произведения Ю. Гончарова, Г. Троепольского, стихи Людмилы Бахаревой, Анатолия Ионкина, поэму Егора Полянского « Комис сар краснокожих». Этот перечень можно было бы продолжить. Кроме прозы и поэзии, журналу нужны еще публицистика и крити ку — жанры оперативные, позво ляющие без промедления откли каться на важнейшие события об щественно - политической жизни, на самые существенные явления в литературе и искусстве. Мы бу дем также систематически публи ковать очерки под рубрикой «Де ла и люди» о героях семилетки, о важных проблемах хозяйствен ного и культурного строительства в городе и деревне. Таковы наши планы. А. ГРИДЧИН, зам. главного редактора журнала «Подъем». Б. Панов НЕВДАЛЕКЕ ОТ ДОРОГ И Е. Н о в и ч и х и н 3 1 Д Е 1С А Б Г Я Зима приходит, холодна, чиста, Как приглашенье Заново родиться, х И все забыть, * И все начать с листа, г } И пренебречь законами традиций. И новый год, как новую страну, Я, чуть дыша, по-детски открываю, Но где-то в сердце новую струну Я все-таки при этом обрываю. Когда поднимут новогодний тост, И прозвучат приветственные речи, — Мне чудится, что я ложусь, как мост, Непримиримые связав противоречь». А по земле распластана зима. И города застыли, И деревни. И воробьи, сводя меня с ума, Сидят, нахохлившись, • как почки, на деревьях. У прорубей на замерзшей реке — Тулупов желтые, Бесформенные глыбы. Я чувствую, лесу держа в руке, Как бродит, Бредит о стрекозах рыба. Меня морозы жадно стерегут. В атаку бросились * колючие метели. Но я иду. На девственном снегу Лежит мой след. Он приведет к апрелю. Прохор для Андрея В асильевича что кость в горле., И забыл бы про нето, да не забывается. И сделать ничего не сделаешь. Обижать ста рика вроде негоже, но и потакать ему дальше некуда. —Опять дымок пускает, — весело подмигивает представителю колхоза молодой Володя. Но Андрею В а сильевичу вовсе невесело. Он хмуро оглядывается с переднего сиденья «Москвича» на одинокий в темной степи, плывущий назад огонек и сердито думает: «Самое бы время все раскорчевать да запахать. А пойди, выкури его оттуда». — Ох, и икается, наверно, стари ку от ваших думок, — косясь на не довольное начальство, смеется шо фер. ... Между тем Прохор и не соби рается икать. Он ломает хрупкий сушнячок, подкидывает его в нето ропливый костер, время от времени задумчиво поглядывает в сторону дороги. Вот старая трехтонка тол кает по ней куцую красноватую по лоску света и глухо, тяжело охает на ухабе. Вот на том же месте через минуту чем-то звякает в багажнике торопыга - «Москвич». Это поехал председатель. Прохор давно научил ся по слуху угадывать его ма шину. «Не заехал, шут его дери,—огор чается старик.— А чего злобится? Че го неймется порешить сад? «Пере старок». А попробуй, найди такую антоновку, как здесь. Или комсин- ку. По всей округе ее пять корней осталось— и все в этом саду». Старик тянется алюминиевой / ложкой к котелку с закипающей ка шей, осторожно собирает и сплески вает серую, с черными тючками са жи накипь, потом берет у порога ветхой мазанки ведрушку и отправ ляется к выметнувшемуся от пенька вековой вербы кусту. Куст этот вот- вот закроет собой от звезд и солн ца старый, тронутый гнилью сруб. Колодец глубок как преисподняя. Ведро не раз толкается о сруб, по ка его подымают вверх. А потом в колодце долго, гулко и чисто зве нят срывающиеся с облитых бревен студеные каяли: У сруба, возле полного ведра, Прохора берет одышка. Нелегко старику брать здесь воду. Но ко второму, мелкому, колодцу он не ходит. Там вода известковая, дере вянная, а тут легкая, вкусная. — И все из-за ленивых рук, — вслух ругается Прохор.—Это Л еноч ка Песков скособочил сруб, когда его опускали вниз, и об эти высту пы теперь всегда задевает ведро. И всякий раз, хоть с тех пор прошло без малого четверть века, Прохор жалеет, что сам не спустился тогда вниз и не выправил звенья. Прохор опять у костра. Теперь на поперечной, облизанной огнем, жер- лодный запотев ший чайник. С не го на алые угли срываются ледя ные капли. Они тут же обращаются в зым дымком костра в высокое прохладное хор щурится на[ дымок Р а 9 с с к а з ш пар и с си- подымаются небо. Про- и все ду мает про колодец. Он с открытыми глазами — как будто это было вче ра— видит жаркий июньский денп, поставленное рядом с новеньким срубом, старое, ржавое ведро, до краев наполненное еще не отстояв шейся мутной водой. Л енечка Пес ков запускает в нее обе руки, счаст ливо смеется и брызгает на собравшихся ослепи тельно-желтой радугой. Потом без всякой свя зи на память приходит совсем другое, такое да лекое, что наверняка и не скажешь: то ли го было на самом деле, то ли во сне... Он с разбе гу ставит ногу на густо вымазанную дегтем де ревянную ось телеги, взбирается к отцу на ко лени и отец* смеясь гла зами, деловито оттопы рив нижнюю губу, опоя сывает его розовым, как заря, лаковым пояском. Мать тоже вышла встречать вернувшегося с ярмарки отца. Она сложила руки под гру дью и ласково, молодо смотрит на мужа и на счастливого Прошку. — Небось, гривенник отвалил? — Еще и не хватило,— смеется отец. — Зато гляди, какой князь. И он высоко подымает на руках босоногого лу поглазого Прошку. Больше до детства Прохор ничего не пом нит. И вообще все, что он прожил, Iвышиб можно, кажется, пересказать за один час. А ведь позади восемьдесят лет. И если глянуть на самое их доныш ко — хотя бы на тот же самый лако вый поясок, — то получается, будто глядишь в глубокий, глубокий коло дец. Даже страшновато, как все да леко. Прохор снимает с жердочки коте лок и чайник, но ни пить, ни есть ему не хочется, и, подбросив в кос тер сушняка, старик опять опускает бороду на переплетенные на подня тых коленях руки. В прошлом году в эту вот пору Андрей В асильевич возил его, Про хора, по всем шести бригадам. И в каждом селе его сажали в президи ум и обязательно на самое видное место. « Один из основателей создан ного' у нас тридцать лет назад колхоза», — говорил о нем предсе датель. « А какой там ос_ яователь», — до. бродушно усме хается Прохор. Он считался в ту пору «справным» мужиком и не особо то. родился в колхоз. Записался одним из последних. Когда пригрозили рас кулачить. А уж через неделю стал завхозом, хотя поначалу его, крепкого пяти десятилетнего мужика, явно необ думанно определили в сторожа. На седьмые сутки его стороже вой службы к правлению завернул в полночь непутевый, с приглупью завхоз Степан Мекшин. Он с ходу в дощатых сенях три корот ких доски и отправился с ними з избу. —Это как же теперь понимать? — хмуро спросил его вошедший сле дом Прохор. — Очень просто,— хохотнул Сте пан. — Замерз. Печь буду топить. А ты всякого дерьма не жалей. Колхозом хоромы поставим. Прохор молча, зло и сильно, съез дил ему в ухо, ушел домой, а утром принес в колхоз короткое заявле ние: «На такой разор смотреть не согласный. Выписываюсь. Лучше кулачьте». Кулачить его, однако, не стали Его в тот же день поставили на место Степана. — У такого ничего • зря не про падет... В лучшем виде завхоз б\> дет, — единогласно одобрило его кандидатуру собрание. И с тех пор двадцать пять лет Прохор не знал ни сна, ни покоя, : держал на счету даже каждую до- | ставшуюся от единоличества соху и ! борону, вез в колхоз все, что можно | было достать и что попадалось под ! руку, и вот теперь остался один на ! один со всеми покинутым старым | садом, от которого по его древнос- ! ти уже нет никакого проку. ... Костерок у ног Прохора давно ] угас. Как крепкий молодой сон, нс- 1 заметно прошла августовская ночь, ; и вот уже коряжистый старый сад весь залит розоватым ранним сол нечным светом. —. Так-то,—сочувственно говорил яблоням старик, — пожили, пора довали людей—■пора и честь знать. На кой ляд колхозу ваш сушняк, когда у него молодого сада без ма лого полтыщи га. И тут же с го рестью думает: Раскорчуют Ьад— и последнего знака не останется от села. Все-все свезли в новый посе лок. Засыпят погреба. Заровняют межи, канавы на огородах, запа шут все — и вроде никогда тут ни кто не жил, не любил, не мучил ся, не радовался. Хоть бы, к приме ру, столб бы какой с обозначением поставили... Но грустить в такое утро нельзя. Солнце поднимается все выше. Оно становится все радостнее и ярче, все настойчивее зовет к жизни, к делам, и Прохор, сполоснув липо свежей водой, с легкой душой от правляется в сад к четырем выра щенным им антоновкам-трехлеткам, которые он осенью выкопает отсю да и посадит в поселке перед кра савцем детским садом. Он и гуда придет к людям не с пустыми ру ками. ..Все чаще охают тяжело тру женные машины на одном и том же ухабе. Одна за другой несутся они по большаку. Из кабинок и кузовов люди ласково щурятся на старый, в полверсте от дороги, сад, на искри вившийся от времени колодезный журавль. Это местечко нравится многим. Хорошо бы заехать туда и напиться холодной воды. Но у лю дей, как всегда, много дел и мало времени. Да и зачем делать крюк даже евли хочется пить, когда в двух километрах по дороге горит и светится на солнце новенький посе- С. Н и к у л и н О К Н О Меня всегда к себе влекло окно большого друга. Седыми крыльями в него зимой стучала вьюга. Касаясь хрупкого стекла, весна лилась рассветами и каплей талого тепла, и песнями неспетыми. У каждого свое окно бывает на примете, но не для каждого оно в ночную темень светит. А ты уже давным—давно горишь и не погаснешь. Спасибо за огни, окно, распахнутое настежь! В. Т а р а с о в И А . М Я Т Ъ\ В О Д Н О М С Т Р О Ю Воронежское книжное изда тельство выпустило книгу. «Друж ба, скрепленная кровью». Эга книга написана совершенно раз ными людьми — национальным героем Чехословакии генералом армии Л юдвиком Свободой, ве тераном борьбы с фашизмом Еле ной Петранковой, новохоперским врачом П. М. Андреюком, чеш ским писателем Яном Марешем, советскими журналистами, уче ными, И все они говорят о# са ном — о дружбе советского и че хословацкого народов. 20 лет назад воины братской страны приняли свое первое бое вое крещение на Воронежском фронте под Соколовом. Затем они были выведены из боя в село В еселое, где их посетили коман дующий фронтом Н. Ф. В атутин и член В оенного Совета фронта Н. С. Хрущев. Чехи и словаки участвовали в освобождении Киева, сража. лись под Белой Церковью и Жашковым, штурмовали знаме нитый Дукельскин перевал. ’ Многие из авторов книги — не посредственные участники вели ких событий. Страницы, написан ные ими, нельзя читать без вол нения. «*т~ Б. ПОДКОПАЕВ. !11111111111111111111111111111111М1111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111Н111111111111111111111111111111111111111111111111||11|||||111||||||||||||||1|||||||||||1|||1П1111111111111111111111», В. К о м о в Р а с с к а з - б Ы л Ъ Короче: все мы привыкли, что че стнейший и скромнейший плановик уже никогда и ничем не удивит. Ду ша, видно, робкая, домашняя. Такой сядет за служебный стол —- и всю жизнь незаметно будет учитывать, считать, писать. До самой пенсии... О его прошлом я знал понаслыш ке: то ли потому, что только год ра ботал в управлении председателем месткома, то ли текучка непрестан но одолевала. Зато ярких интерес ных людей успел близко узнать. Да и мудрено их не заметить... И вот как-то декабрьским днем Скворушкин подошел после работы и деликатно сказал: — Может быть, выберете время заглянуть ко мне в субботу? — А что, Леонид Аниканович, при ключилось? — Вроде день рождения подобрал ся. Решил отметить... _ Признаться, накануне Нового года — хлопот по горло. Плановик присел, снял очки и про молчал. Мне стало неловко. — Добро. Приду... Утром в отделе кадров узнал, что Скворушкину исполняется шесть десят. «Мы уже заготовили текст поздравления и приказ о благодар- заболевал, — избиратели навещали | ности», — сообщил кадровик, его дома, приносили книги и фрук-! В субботу с заместителем началь- ты. Несколько раз присылали в ника управления отправились в го- партком письма, в которых благо- сти (начальник хворал, а секретарь дарили коммуниста Скворушкина парткома отдыхал на юге). Захва- за отзывчивость и внимание к лю- гили подарки и приветственный ад- дям. ; рес. А вот доклад или лекцию публич-1 Заходим к Скворушкину. В боль но прочитать — наотрез отказывал- шой просторной комнате за пра- ся: «Не могу я громко говорить. Да ! здничным столом человек десять и голос у меня неподходящий для | сидят, и все — пенсионнного возра* Пожалуй, самым тихим и застен чивым человеком в нашем управле нии был Леонид Аниканович Скво рушкин. У него и должность была незаметная — рядовой плановик, и внешность преобычная — невысо кий, худенький, близорукий, и голос глуховатый, однотонный, бесцветный. На собраниях, совещаниях и вече рах Скворушкин пристраивался на задней скамье и сидел все время молча. Но не подремывал, не считал скучающим взором фарфоровые ролики на потолке, не рисовал в блокноте зайчиков, кошек и разно образные человечьи профили. Высту пал плановик редко. Говорил корот ко — делал несколько замечаний и не спеша проходил нз свое место. Поручение у Леонида Аникановича тоже было неброское — заместитель редактора стенгазеты. Правда, в дни избирательных кампаний сам^ приходил в партком и просил утвер- ] дить агитатором. И, надо сказать, I жильцы дома, где Скворушкин про водил беседы, крепко к нему привя зались. Когда, случалось, агитатор больших собраний». Мы, конечно, не настаивали — понимали, что человек он тихой, как говорят, биографии. ста. Поздравили плановика, пожали белую худощавую руку, вручили по дарки. Жене — щупленькой женщи- — Так, — плечи, стый закурил и постучал по гра финчику вилкой.— Кто дальше может линию жизни хо зяина протянуть? Поднялся седой мужчина с темны ми бровями и улыбчивым лицом, поглубже надвинул роговые очки: — За прокламации и пропаганду среди солдат Леонида Аникановича отправили в штрафную роту. А спу стя три месяца к расстрелу приго ворили. Сбежал, — оратор почесал залысины и с братской теплотой глянул на юбиляра. Тот по-прежне му молча сидел рядом с женой, только руки покрепче сцепил. — Потом, в семнадцатом, у Зим него встретились... Еще раз переглянулся с замести телем начальника. Мы уже переста ли удивляться — только чутко лови ли каждое слово. — О гражданской я могу допол нить, — любознательный тамада ото двинул стул и поднялся во весь свой богатырский рост. — За сражение под Царицыным комиссара полка Скворушкина — боевым орденом на градили... Неплохо громил Леонид Аниканыч и антоновпев на Тамбов щине — именное оружие получил. После третьего тоста подобрались к двадцатым годам. — А не забрался ли товарищ име нинник после гражданской в тихий закуток? Не поглаживал ли он дав ние раны и прежние заслуги подсчи тывал? — снова пошел в наступле ние «борец». лок и высится красная водокачка. ►♦♦♦♦М И МНИМ»♦ »♦♦« • А. Б а Не будет, уж никогда не будет У меня такой, как ты. Может, цветы мою боль осудят, Выросшие из тебя цветы. Когда-нибудь, Когда-нибудь угаснет и эта боль, Дети цветы сорвут перед экзаменом в школе. Дети... Ты их так любила, Гордилась, иногда ласкала, Иногда била, — Била, как ласкала. Когда-нибудь И меня понесут Детские теплые руки, И пчелы на лапках, И облака... Через годы разлуки, По вечному колесу... Была у меня мама С ямочками на щеках. х а р е в а а©а© ( Л и р и ч е с к о е в о з в р а щ е н и е ) похожего на ученого. — Леонид Аниканович в брянских лесах пар тизанил и от молодых не отставал Орден и медаль ему по заслугам да ли! — Правильно говоришь, товарищ доцент. Оно, конечно, за красивые глаза награды не получишь, — бро сил дедок с нарядным галстуком.— Да и у Левонтия она самые что ни на есть типовые, — Чувствуется, что говорит ста рый строитель, — бросил кто-то из гостей. Раздались см§х, звон бокалов /и рюмок. — А мы-то за арифмометром и бумажками живого человека не раз глядели, — шепнул заместитель на чальника, не замечая, что сигарету выкурил уже «до ногтей». — Да, крепкий урок получили. На всю жизнь — памятка! — ответил я и пододвинул соседу пепельницу. Тамада, видно, услышал наш раз говор и- пробасил: — То-то и оно, дорогие товарищи, что сразу не узнаешь, что за багаж у человека, какая у него закалка и прочность. Не потому ли вы, товари щи, чуть было не проморгали юбилей заслуженного человека? Думали, неприметный он, как дерево в гу стом, лесу... Леонид Аниканович поднялся — видно, хотел нас побыстрее вывести из неловкого положения. — Спасибо, дорогие однополчане мои и гости, за добрые слова. За то, что о давних делах вспомнили. .— Скворушкин снял очки и потер пере носицу. — Признаться, даже не ве ригся, что все это было, — и опу стился на стул За окном, словно изготовленные по спецзаказу, резвились яркие наряд- Коренастый мужчина в сером ко- : ные предновогодние снежинки с депутатским значком на | Жена поправила фартук и застен- правом лацкане рассказал об уча- чиво пододвинула мужу бокал. Го не в белоснежном фартуке — тоже несколько теплых слов сказали. Хо тел было я первый тост произнести, но вдруг поднялся высокий широ коплечий старик, похожий на бор- ца-тяжеловеса. — А собственно, уважаемые това рищи, зачем мы собрались сегодня, за сутки до Нового года? — Как зачем? — всполошился длинноусый старик, подстрижен ный под бобрик. — Две даты у Ле вонтия подоспели: шестьдесят год ков и сорок лет — в партии. — А кто это может подтвердить? .— Я, — усатый расправил плечи и пригладил рыжеватый бобрик. —* Вместе мы в забое донецком уголек добывали. Вместе в ячейку подполь ную вступали. — Что ж — теперь можно и вы пить... А дальше Скворушкин где был? Может на широкой печи отле живался? — блеснул темными глаза ми «борец». — Могу сказать, — бросил дедок в синем пиджаке и при легкомыслен но-пестром галстуке. «Внук ему вче ра подарил», — шепнул мне сосед.— — Перед Февральской революцией мы с Леонидом из ссылки сибирской бежали. — Это за что же вас туда упекли? Не по ошибке ли? — руководитель вечера вопросов и ответов свел пу шистые седые брови. г, ш СТЮМ6 — Забастовку по заданию комите-1 д ел о^ ут южил”' усы.С—?Ажжанычу; СТ1,ЙЛеонида Аникановича в коллек- | сти стали пожимать руки, обнимать тогда досталось. Но он и в канда-' лах не. гнулся... Большевики доброго металла в характер подбавили. — А ты что — сробел? _Не обо мне разговор. Да и чего без регламента рассуждать. Изве стно, речь, что шерстяная нигка: будешь тянуть — растянется, тивизации на Орловщине. I юбиляра, шумно поздравлять, а не _ Ну, а в Отечественную Скво-1утомимый тамада грузно наклонил рушкин, видно, по возрасту ружье в ; ся к нам и тихо сказал: руки не брал? — допытывался гвар-* — А все ж не забывайте — чело века вприглядку не узнаешь. Не то- цейского сложения гость. — Что ж — тут и не упрекнешь... — Не согласен, — раздался голос стройного, подтянутого человека, вар он с этикеткой и не афиша крупными буквами. Так-то, дорогие товарищи! Уходят годы вереницей длинной за рубежи серебряных морей. Уходят годы — журавлиным клином пронзая небо памяти моей. Как много люди помнят на земле! Но день придет — расставшись с мелочами — на прошлое, в его добре и зле, посмотрим мы весенними очами. И оживет внезапно предо мной истории неудержимой лава. И давняя, возвышенная слава вдруг закипит суровою волной! И день пришел... Он пришагал ко мне на Марсе — рыжем ласковом коне. Я расскажу об этом без прикрас.. Ну, здравствуй, Марс, здорово, добрый Марс! Ты знаешь, Марс, ты это помнишь, Марс, — в четвертый раз, уже четвертый раз с тебя упал убитый человек... Не много ли на твой военный век? Но все-таки ты гриву подними! ...А первый был мальчишка из Перми. Был свойский малый — хоть и гимназист, железный малый — хоть и неказист. Прошел с тобой он не один поход... Ему семнадцать было бы в тот год... А помнишь — как он понимал тебя? А как за шею обнимал тебя? ...А был второй —‘задумчивый казак. О нем ты можешь столько рассказать! Любил казак девчонку — медсестру. Он на привалах вел ее к костру, и целовал, и вслух женою звал, и на тебя, спокойного, сажал. Тебя за повод осторожно брал и впереди безмолвно он ступал. Он уходил в ночную тишину, он уходил в военную весну. И застывала девочка И седле, и ты шагал по выжженной земле. А тот казак всю ночь бы мог идти. И до звезды все клялся довести... ...А третий был отчаянный чуд ак - любитель драк и бешеных атак! Он за спиной возил свою гармонь. Его не брал вовеки угомон! / Когда в атаке брали вы село — ногами становился он в седло и под разрывы жарил краковяк. Стрелял и жарил! Вот уж был чудак! ...И был четвертый — лысый комиссар. Ты помнишь, Марс, — он что-то все писал, писал в седле и на пеньке писал. И ты его немножко презирал... Но вот однажды окружили вас. Ты помнишь, Марс? > Ты должен помнить, Марс! И надо было рваться из кольца. Но у кольца ведь не было конца!,, А впрочем — был... Но был и впрямь — концом. Постой-ка, Марс. Я расскажу о том, ...Болото. И плотина — очень низкая —* под тяжкими копытами попискиваем По двое в ряд идет дивизион. Снаряды лупят сразу с трех сторон. И вдруг с четвертой—слышишь?-* пулемет: по дамбе аккуратненько так льет. Дорожку из огня он вам расстеливает. Расстреливает, гад, ох, как расстреливает! Вперед, вперед! Но как же это трудно — под смертным ливнем, злобным л косым! И ие дойдя до мертвой полосы, все кони поворачивали дружно, «Опять — «смычки»! — он тихо прошептал и в стременах встревоженно привстал. <—А ну-ка, Марс... Ты, вроде, бог войны? А это, брат, проверить мы должны...». И вы пошли! Он шпорой не колол. Он губ твоих совсем не рвал железом. И что-то пело — все поверх голов! И солнце поднималось из-за * леса... И вот она — та «мертвая» земля... Ты испугался, Марс, — чего скрывать-то! Но что-то злое, в кровь твою вселясь, тебя несло, вперед несло крылато. Но пуля, черт возьми, — не разминулась... А ты летел и ничего не знал — ведь комиссар... Он сразу не упал, он мертвым все еще скакал, скакал — иначе бы атака захлебнулась... Я возвращаюсь к тем святым годам. Я не забуду их. И не предам. Я возвращаюсь, чтоб яснее жить, чтоб песнею в атаках дорожить. Я возвращаюсь, чтобы не забыть, как воевать и как любимой быть. Я возвращаюсь, чтоб вперед ‘ идти, чтоб до звезды обещанной дойти... А красный Марс у звездных у ворот как рыжий конь — _ Земле призывно ржет.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz