Ленинское знамя. 1961 г. (г. Липецк)
20 мая 1961' г., М 148 (2098? ИМ Л Е Н И Н С К О Е З Н ЖМ Я & с т и х и СВЕТЛАНЫ МЕШЕН Р ☆ ☆ ☆ В Липецк ом областном, лите ратурном объединении Светлана Мекшен, пожалуй, самая молодая: она встретила свою девятнадца тую весну. Но за спиной у нее уже немалый жизненный опыт: детдом, десятилетка, работа на Коксохиме и в цехе холодного проката Новолипецкого металлур гического завода. Биография неизменно находит отсвет в стихах, годы жизни от ливаются строчками — взволно ванными, горячими. Не случайно в стихах Светла ны Мекшен живет поэзия труда: — Гудели бы плечи, Пылали б ладони, Мартеновской печи, Любой раскаленней. Иногда и стих не только скуп и упруг, но и афористичен: «Жить — так строить жизнь» или «Нас нельзя забыть, когда мы ждем». Это хорошо и емко сказано. Не все, конечно, удачно в сти хах С, Мекшен. Порой она грешит декларативностью, мало работает над деталью, сюжетом. И все же ее стихи свежи, лиричны, окрыле ны пафосом труда, полны молодо го задора. Думается, что встреча читателя со стихами молодой поэтессы бу дет приятной и полезной. Р А Б О Т А «Великая радость — работа». В. БРЮСОВ. Работать, работать До пятого пота! —* Гудели бы плечи, Пылали б ладони, Мартеновской печи Любой раскаленней. Глаза бы сверкали: — Поддайте работы! Глаза бы не спали Без новой заботы. Работать, Работать, чтоб сделалось жарко Упрямым девчонкам в ребячьих ушанках, Чтоб кости ломило от жара и пара, Чтобы сила бурлила У каждого парня, Чтобы блуза к спине Прилипала от пота. Вот это — по мне! Вот что значит работа! ЖДУ ПИСЕМ. Я писем жду настойчиво, упрямо, Не выставляя гордость напоказ. Я писем жду, Жду даже телеграммы. Во мне сейчас терпенья — про запас! И каждый вечер, зная иль не зная, Что «почты — Нет», всю злость зажав в кулак, почтовый ящик с шумом открываю И думаю, что в жизни все — не так. Я писем жду Я верю: будут письма С весенним солнцем, С мартовским дождем... Все очень верно в этой сложной жизни. И нас нельзя забыть, когда мы ждем! Я В Е С Н У ИСКАЛА... Я весну искала В солнечных кварталах, В сонных старых парках, В скверах молодых. Я весну искала... Солнце улыбалось, Солнце растворялось, В капельках воды. Я весну искала — Вымокла, устала, ▲ она пропала. Будто бы назло. И бреду домой я Лишена покоя: Что ж это такое! Вот не повезло! Радужно сверкая, Тянутся трамваи. Ветер обгоняя, Лихо мчат авто. Вдруг... — откуда это! В переливах света Девочка, девчонка — В солнечном пальто. ...Я прошла немало, Я весну искала, Я была от ветра влажного пьяна. Встретила девчонку С золотою челкой Милая девчонка! Ты — и есть весна. Эпизод, о котором я расскажу, произошел на одном из занятий уни верситета культуры Но- волипецкого металлур гического завода. Шел разговор об умении чи тать художественные произведения, о читателе активном, мыслящем и читателе, скользящем по страницам книги. . На суд аудитории была вынесена старая легенда о том, что, мол, на стоящая поэзия воспринимается лег ко, сразу, любым читателем, неза висимо от его подготовки. Мы вспомнили стихотворение A. С. Пушкина «Орион». Стихотво рение широко известное, включен ное в школьные программы. И вдруг оказалось, что десятки людей не могут ответить на простые во просы: о чем это стихотворение? О каком «вихре шумном», измявшем «лоно волн», говорит поэт? Кто он, этот таинственный певец, который по словам Пушкина «на берег вы брошен грозою» и почему он поет «гимны прежние», несмотря на то, что пережил грозу? Оказывается, чтобы ответить на эти вопросы, надо знать историю д е кабристского движения, помнить дружеские связи Пушкина с патри отами, выступившими в 1825 году на Сенатской площади, по достоин ству оценить ту мужественную по зицию, которую занял поэт после разгрома декабристов, решившийся петь «гимны прежние»... Как видно из этого примера, «на- \ до наклониться, чтобы из ручья на питься»: далеко не все богатства, таящиеся в книге, лежат на поверх ности, нужны упорство, вдумчи вость, активность читателя, чтобы извлечь то, что лежит поглубже. Сейчас едва ли кому-либо надо разъяснять, как много значит книга в жизни человека. Перед нами не умирающий пример великих книго любов Маркса и Ленина. В извест ной анкете «Исповедь» в 1865 г. на вопрос «Ваше любимое занятие», Маркс ответил: «Рыться в книгах». На всех этапах жизни и борьбы B. И. Ленину неизменно сопутство вала книга. Д аж е за два дня до смерти, как вспоминает Н. К. Круп ская, она читала Ильичу рассказ Д ж . Лондона «Любовь к жизни». Сегодня невозможно представить себе дом, где нет книги. Она везде — на полке в комнате рабочего, на тумбочке в студенческом общежи тии, на прогнувшихся от тяжести стеллажах ученого и учителя. Но обладать книгой — это полде ла. Книга — не безделушка на туа летном столике, не декоративное ук рашение,- он а-»— помощник) -совет чик, друг, источник радости и сил, путеводитель в труде и бррьбе. По рой она сложна, требует напряже ния мысли, пытливости. Мало от крыть книгу — надо открыть ее за- азговор с читателем поведный смысл, надо прикоснуться к сердцевине ее содержания. Недавно Лев Озеров писал в «Литературной газете», что «даро витыми и бездарными, как выясни лось, бывают не только поэты, но и читатели». Последнее время все чаще возни кает разговор об эмоциональной грамотности, о воспитании читате ля, о его влиянии на развитие лите ратуры. Вспомните страстные стро ки А. Твардовского из поэмы «За далью — даль»: — Читатель, снизу или сверху, Ты за моей следишь строкой, Ты тоже — всякий на поверку, Бываешь — мало ли какой. Д а, ты и лучший друг надежный, Наставник строгий и отец, Но ты и льстец неосторожный, И вредный, к случаю, квасец. И крайним слабостям потатчик, И на расправу больно скор, И сам начетчик и цитатчик, И не судья, а прокурор. Д а, читатель «всякий на повер ку». Нередко сказывается слабая постановка эстетического воспита ния в школе, даже в вузе, почти ничего не делается в библиотеках, чтобы научить читать.. Мы в этом многократно убеж да лись во время бесед и встреч поэ тов Липецкого областного литера турного объединения с читателями, •которые состоялись в театре, клу бах, университетах культуры, биб лиотеках, кинолектории, цехах заво дов. Вот передо мной несколько харак т ер н ее записок с вопросами. Я ос тавляю' сейчас в стороне те запис ки, которые продиктованы знанием литературы, любовью к ней, добры ми намерениями; я остановлюсь лишь на тех, которые обращают внимание своим наступательным, воинствующим невежеством. Прораб К., имеющий среднее тех ническое образование, недоумевает: «Кто дал право Владимиру Мая ковскому в стихотворении «Атлан тический океан» затуманивать смысл произведения сплошными шарадами. Вот читайте: — Пароход до двенадцати уголь ел и пресную воду пил. Или дальше: — Недели грудью своей атлетической— то работяга, то в стельку пьян — вздыхает и гремит Атлантический Океан. 4 В конце записки К. гневно вопро шает: «Зачем перепечатывать явно неудачные стихи, если даже напи сал их знаменитый поэт?!». Как видите, это читатель, кото рый «на расправу больно скор». Он не пытается упрекнуть себя за про белы в эстетическом воспитании, не стремится понять простейшие об разы (трудно ли представить, сколь ко в атлантическом рейсе «ест» уг ля и «пьет» воды пароход?). Нет, автор записки несамокритичен, он атакует поэта. Еще не перевелись читатели, тол кующие о «трудности», даже о «не доступности» Маяковского. Как правило, беседа с такими читателя ми показывает, что они прочли не более 2—3 стихотворений поэта, не сделали серьезной попытки разо браться в них, осмыслить написан ное. Поэзия — не таблица умножения, раз и^навсегда заученная в детстве. Каждое йовое произведение требует работы мысли. И таких думающих читателей становится все больше. Повышается культурный уровень наших людей, растер постоянно и число читателей Маяковского, по чувствовавших в энергичных рит мах, в могучих, ни чем не скован ных раскатах его поэзии ритмы на шей героической эпохи. Каждый человек должен учиться воспринимать прекрасное. Я не бо юсь слова «учиться», потому что эстетический вкус прививается, раз вивается, он не падает, как манна небесная. К сожалению, иные читатели с удивительной легкостью и самонаде янной категоричностью отталкива ют непонятное. Бухгалтера О. и плановика Д. смутили строки Михаила Светлова — его Венера протягивает руки и «пальчиками шевелит». «Светлов, наверно!, думает, что мы невежественны и глупы,— пи шут авторы записки,— а мы не раз видели изображение Венеры, она ведь без рук!..». Удивляет лобовое, примитивное восприятие художественного обра за. И главное — ни малейшей по пытки понять, разобраться. Легче свалить вину на поэта, дивной си лой вооображевия заставившего наг увидеть живую Венеру, которая «пальчиками шевелит». Выдающийся советский поэт Вла димир Луговской с болью писал о том, что нередко приходится стал киваться с «догматизмом и схема тизмом в восприятии самых про стых, трогающих душу явлений при роды». Когда поэт опубликовал свое сти хотворение «Зяблик запел», то на шлись «ценители поэзии», которые сочли, что зяблик не характерен для литературы. Мол, есть орел, символизирующий мужество, буре вестник — революцию, стервятник — капитализм, жаворонок — весну, а что такое зяблик? Ни то, ни се! Эти рассуждения смешны, но вме сте с тем, как они печальны! А вот другой пример, приведен ный В. «Пуговским. Сцена из «"Лихо го Дона» Михаила Шолохова. Гри горий хоронит Аксинью. Над ни ми — сверкающий черный диск солнца. — Где видел Шолохов черный диск солнца?!— возмущается рети вый читатель, лишенный простей шей эмоциональной грамотности. А ведь очень просто! Горе обру шилось на Григория, жизнь для не го потеряла смысл, все вокруг мрач но и черно, даж е сверкающий диск солнца кажется черным!.. Нет нужды продолжать перечень примеров эмоциональной неграмот ности некоторых читателей. Пора по думать о практических шагах для того., чтобы изменить положение. П о с л е с м е н ы Пахнет хвоей и первым теплом, Слетаются голуби к лужице. Я люблю после смены пешком Пройтись по знакомой улице. Свежий ветер, напорист и крут. Читает афиши и вывески... В небе вешнем плывут и плывут Дымки заводские над Липецком. Здесь и там на сырой мостовой Рассыпаны лучики рыжие. В новом сквере, обмытом весной. Деревья под польку пострижены. В стороне от развилки дорог Целуют дубы небо синее. Новый дом, и плечист, и высок. Встал гордо с соседними в линию. Зреет новая песня во мне. Будто в юности давней, Молодо. Я шагаю навстречу весне Асфальтом растущего города. Б. ЦВЕТАЕВ. Теперь в широких масштабах предприни маются шаги, чтобы эстетическое воспитание заняло прочное место в учебных заве д е н и я х, Кое-что делает и обще ственность. В ряде школ, в том числе липецких, организованы кружки лю бителей прекрасного, созданы «ма лые Третьяковки» — коллекции цвет ных репродукций, выпускаются ру кописные журналы, проводятся .ли тературные викторины. Тяга советского человека к знани ям, к духовным богатствам породи ла у нас университеты культуры. Они много делают и еще больше могут сделать для воспитания высо кого эстетического вкуса у своих слушателей. Нужно только ревниво оберегать университеты культуры от равнодушных и холодных лекто ров и утомительно-нудных доклад чиков, вносящих дух формализма и казенщины в живое дело, не спо собных зажечь искры по-знаиия, но способных погасить эти искры. «Как читать художественное про изведение» — беседы и лекции на такую тему до сих пор почему-то не включаются в планы библиотек, Общества по распространению науч ных и политических знаний.. Подра зумевается, что читатели все знают и все умеют. А жаль! Как много дала бы, окажем, кон ференция в библиотеке, на которой, не забывая об идейной основе кни ги, помогли бы читателю прикос нуться к художественной ткани про изведения, помогли бы ощутить поэ зию образов, полнозвучность и ем кость слова, увидеть богатство от тенков и красок! У Евгения Винокурова есть сти хотворение, перекликающееся с те мой нашего разговора. Вот оно: — Что нужно, чтоб поэтом стать? Когда-то Я с детским простодушием спросил. Мне многословно и витиевато Все объясняли, не жалея сил: — Вот то-то делай. Этого не надо! Читай вон то. Используй каждый час!.. От этих наставлений, как от чада, Трещала голова.— Но как-то раз Я вышел — у киоска, где газеты, В сосульке зайчик солнечный плясал!.. И плюнул я. И все забыл советы, И первый стих тогда я написал. В каждом настоящем произведе нии пляшут свои «солнечные зайчи ки»; в сердце каждого настоящего, мыслящего читателя живет поэт, он Ьидит этих «зайчиков», он ничего не упустит, не пройдет мимо. Богат ство искусства -— его богатство, его достояние. Юрий ЧЕРНОВ. О Т красного озябшего лица колхозника, стоявшего у две ри, от его тулупчика и даже от орехового кнутовища несло холо дом . Ветеринарный фельдшер Зо нин плотнее запахнул старое паль тишко, впопыхах наброшенное пря мо на белье. — ...Из Уваровки, значит, верта- Юсь, — объяснял колхозник, — Та мошний завфермой Агеев Василь Митрофаныч и наказал вам пору ченью передать. Корова у них, ста- ло-ть, стельная, а оплод... иль по нашему, неученому, телок, в ей не нормально лежит. У коровы Зин ки. Как мне это дело безразлично, все одно через вашу деревню к себ е в Халявину ехать, то я и взял ся. Незамедлительно ваша помощь требуется. Подохнуть может... Ну извиняйте, что взбудил. Закрыв за колхозником чуланную дверь, Зонин вернулся в избу. За сиженные мухами ходики над о б е денным столом показывали второй час ночи. Молоденькая жена Олим пиада, или, как он называл ее, Лип ка, проснулась, приподняла с по душки голову в папильотках, обло котилась на тонкую руку с очень белой кожей. — Вызывают, Гриша? Я и не слы шала как стучали. Она сладко зевнула и по-детски кулаками протерла глаза, Зонин ми нуты две глядел в окно. Там стояла такая темень, что при мысли о д о роге в Уваровку стало зябко и силь нее захотелось спать. — А может останешься? Начнет светать, тогда и пойдешь. — Я бы рад, пилюлька моя, но Ьедь отел. Тут еще, видимо, роды патологические. Телок может задох нуться, да и сама корова... Зонин нерешительно надел брю ки, достал из-под кровати кирзовый сапог, вынул из голенища портянку. Оба говорили шепотом. За деревянной перегородкой слы шался носовой присвист: там спала теща Зорина и его двое малых д е тей. — Останься, Гришенька. Не обяза тельно корове сейчас и телиться. Может, завфермой ошибся. — Бывает. Иногда сутки ждать приходится. Разве угадаешь? — Вот видишь. Время, сам зна ешь, глухое. Вон Алдониха расска зывала, в шиловском лесу летось труп нашли. Добрые люди по ночам не бродят. Раздевайся, Гришенька, — жена призывающе улыбнулась, и гла?а ее заблестели. Она с живо стью закончила. — А часика через три-четыре пойдешь. Увидишь, ни чего с коровой не сделается... Да руки, покрытые у плеч веснушками, и глаза ее почти смеялись. — Валерия Марковна к шестича совому утреннему едет. Учительни ца новенькая. Вче^а мама слышала, как она в правлении подводу про сила. С ней и отправишься. — Лип ка глянула на ходики. — А три с половиной часика побудешь дома. Вот хорошо-то, верно? земли, ещ е какие-то черные пятна повыше: деревья. Дальше стало за метно, что дорога, наоборот, свет лее земли, а небо еще светлее д о роги, хоть сплошь и закрыто обла ками. По времени уже пора было взойти старому позднему месяцу, доживавшему свои последние дни. Крупно шагая, Зонин миновал околицу и вышел в поле. вот еще, чуть не забыла: вчера па стухи волков видали в Орешках. Здоровые такие и людей не боятся. Обо всем этом только что думал сам Зонин. Кому охота в такое глу хое время тянуться за пять кило метров через лес в деревню , при ткнувшуюся около ж елезнодорож ного полустанка? Может быть, дей ствительно подождать д о рассвета? Зонин решительно вложил пальцы в ушки сапога и стал вбивать ногу. От напряжения его ранняя лысина порозовела, краска прилила и к го лому лбу, слегка одутловатым ще кам. — Эх, ты, трусишка, — засмеялся он, как это часто с нами случается, обвиняя жену в том, в чем был слаб сам. Она опять сладко зевнула. — Все-таки идешь? Вот непоседа ослушливая. — Надо, пилюлька. Вдруг с коро вой действительно время не ждет? Он говорил уверенно, даж е не сколько повысив голос. Твердо ста вя сапоги, прошелся по избе. Сон как-будто развеялся. Зонин был доволен, что настоял на своем и проявил мужскую твердость. — Ой! —• вдруг воскликнула Лип ка. — Какие мы с тобой глупые! Она уже сидела в кровати, выпро став поверх одеяла очень белые X _ _ _ _ Наш а п р е л ь ! Когда улыбчивый Гагарин В упор взглянул на звездный рой И возвратился легендарен голубоглазый наш герой — Мир стал живей. Нет, мне не кажется, Едва поднялись мы до звезд, В огромном спросе стали саженцы, Рванулись травы в буйный рост. Быстрее города закладываются, Растут деревья и цветы. И даже птицы громче радуются Свершению людской мечты. Кругом двойное потепление. И нам запомнится апрель Как месяц, давший миру Ленина Как русской славы колыбель! А. ВАСИЛЬЕВ. Прокатиться на подводе д о полу станка, это действительно, было хо рошо. До Уваровки останется мень ше километра, притом открытым полем. Но все равно раньше, чем в шесть часов, он, Зонин, не попадет на ферму. Не поздно ли? Почему-то ветеринарный фельдшер стал бес покоиться о судьбе коровы Зинки. Вспомни Липка о подводе д о того, как он оделся, Зонин, может, и ос тался бы, теперь же он совсем «раз гулялся», и решение его не поколе балось. Он сложил в коричневую д ер матиновую сумку крючки, бинты, таблетки ривано'ля. Отдельно свер нул синий халат, клеенчатый фар тук: это он понесет подмышкой. Уже одетый — в шапке, бобриковой по колено наваченной куртке «мо сквичке», — Зонин наклонился над постелью, несколько раз поцеловал жену. Липка обняла его за шею и не отпускала. «Нельзя» засмеялся он, нежно освобождаясь от ее рук, и вдруг почувствовал такую лег кость и смелость, что, казалось, го тов был идти пешком хоть в обла стной город, С порога он оглянулся в последний раз, ~ Вернусь, наверно, к обеду. За дверью чулана Зонина охвати ли холод и полная темнота. Ни д е ревенской улицы, ни прясел, ни изб, ни ветел — ничего не было видно. Зонин постоял на крыльце. «Напрас но отказался. А если самому вер нуться? Липка ведь только доволь на будет». Он сошел со ступенек и посмотрел в небо. «Ведь довольна будет». Он поглядел на окно жи- 4]ой половины избы,—Зонины квар тировали при ветеринарном пункте — поправил плечом сумку с меди каментами и пошел на середину улицы, нащупывая ногами дорогу. Земля под каблуками каменно сту чала: с вечера придавил м ороз. С огородов в спину ему сразу начал задувать слабый, но холодный ве терок. Было самое глухое время ноябрьской ночи: два часа. Д ерев ня давно спала, молчали собаки, забравшиеся от стужи на крытые дворы или под крыльцо. Лишь в конце улицы красно светилось ок но. Когда Зонин освоился в темно те, то начал различать по бокам черные пятна изб. отделявшиеся от До полустанка и приютившейся около него деревни Уваровки было две дороги: одна логом, потом ле сом, гужевая; другая вдоль ж елез нодорожной линии. Эта считалась на километр длиннее, но веселее: путевые будки, попадаются сторо жа, поезда проходят: мест этих и волки должны избегать. И Зонин свернул на тропинку через бугор к насыпи. 6 поле за деревней стало еще Рассказ светлее, а низкие облака над гумен ником немного просвечивали: зна чит, поздний месяц уже взошел. Идти было легко, Зонин, как всег да, сильно размахивал руками и скоро ему стало совсем весело и хорошо. Нет, действительно, он м о лодец, что не послушался Липки. (При воспоминании о жене он улыб нулся). Не всегда надо верить раз ным толкам. Зато он не заставит се бя ожидать на ф ерм е «Восход». гатое поголовье, овцеводство обла сти. За годы работы на ветеринар ном пункте Зонин отлично узнал не только председателей окрестных колхозов, заведующих молочното варными фермами, но и многих ко ров, однако Зинку из «Восхода» не помнил, Чистопородная она или местная? Э, да какое это имеет зна чение? Все равно ей надо помочь отелиться. Чуть справа, совсем рядом с Зониным вдруг встал кто-то высочен ный, лохматый и чер ный. Зонин вздрогнул, остановился: холод от сердца противной вол ной хлынул в колени. И он тут ж е неловко за смеялся. Это была за сохшая сосна. Несколько лет тому назад под эту сосну стали валить назем, и она зачахла: песок был нужней ее корням. Дальше уже Зонин пошел насто роженно вглядываясь: ветер донес шум леса, что окаймлял линию и окончательно развеял приятные мысли. Кто знает, что его ждет на опушке? Но вот в пространстве между елей блеснул огонек и опять уютно стало на сердце: путевая будка. Там обходчик, всегда может подсобить. От быстрой ходьбы Зонин нагрел ся, ему стало Тесно в наваченной, бобриковой куртке. Перейдя мо сток, он свернул на тропинку, что вилась по крутому бугру над рель сами, Ветер, отгороженный густой лесной кромкой, остался позади в поле. Всякий человек, что идет по хорошо знакомой, не раз хоженой дороге, отмечает путь по своим особым приметам, вехам. И Зонин считал, что теперь от первой будки осталось до станции четыре пятых всего расстояния, и от этого ему уже было немного легче. Сквозь низкие тучи над лесом пробился желтый, словно линяющий, месяц. Внизу под бугром тускло блеснули рельсы: шпалы' смутно бе лели инеем ударившего с вечера мороза, щебень же балласта и на сыпь оставались черными. Под но гами на тропинке шуршали заду- Зонин называл себя «сержантом армии животноводов», {в звании сержанта он восемь лет назад вер нулся с воинской службы). В строю с тысячами зоотехников, ветерина ров, пастухов, доярок он растил ро- I бевшие покоробленные листья, ве тер шумел в вы шине невидимыми макушками дерев. Огонек будки, отодвигаясь, не которое время, казалось, стано вился ярче; но чем дальше ухо дил Зонин, тем холоднее и тем нее делалось у него на душе. Начиналась самая глухая часть пу ти: теперь хоть и закричишь, ни кто не услышит. Нервы Зонина на пряглись, он зор ко вглядывался в черный сумрак елей сбоку тро пинки, % редкие стволы берез, похожие на смутные лесные просветы. Ему все казалось, что под ветвями кто-то притаился и вот-вот выскочит наперерез, гаркнет: «Стой1». Чтобы лучше слышать, Зо нин отложил меховой воротник куртки. Сухой шелест листвы тр и дело заставлял его вздрагивать, ог лядываться: никто не бежит сзади? Месяц то затягивали тучи — и тог да над лесом оставалось лишь ту склое, желтоватое пятно, то он вновь прорезался — далекий, б е з участный ко всему, Тучи ползли низко. Чтобы рассеяться, Зонин опять, как и в поле, решил поразмышлять о чем-нибудь приятном. На чем он тогда остановился? О чем-то инте ресном, хорошем думал. А все проклятая сосна: перепугала. О чем же? Как соберет деньги на телеви зор? Нет. Что меньшая дочка стала разговаривать? Тоже нет. Ага, вспом нил, О своей работе. Как ему было не пойти сразу, когда корова мо жет сдохнуть? Если бы ещ е какой другой завфермой вызывал, а не Агеев. Этот не болтун, зря слова не скажет. Да теперь вот Зонин сам увидит, что там с этой Зинкой. Удивится, небось, и Агеев, и Зин- кина доярка из «Восхода», что он так быстро появится. Ждут-то, не бось, с нетерпением, все время вы глядывают. Да, он не районный вет врач Гуркин, тот тяжел на подъем. А что? И он, Зонин, вполне может стать врачом! Вон алексинский фельдшер учится заочно, панюхин- ский тоже, сейчас многие берутся за повышение квалификации. Еще со временем и в профессора вы двинется, как Фиолетов, который им читал на курсах лекцию о борь бе с яловостью. Отмеривая шаг за шагом, Зонин попытался представить себя в роли авторитетного екушера-гениколога, но эти мечты не доставили ему обычной радости. Уши его, против воли, ловили малейший шум ветвей, глаза старались пронзить темноту, разглядеть, что впереди на шпалах, что сбоку на откосе у леса. Он был один, совсем один в ог ромном темном и таинственном ми ре, с глазу на глаз с непонятной, подстерегающей опасностью. Может быть, именно вот эти шаги, которые он сейчас так торопится делать, и ведут его к гибели? Слабо шумел ветер, глухо отзывались вершины елей, осин, мокрая капля коснулась лица: дождь что ли? Тропинка свернула к шпалам, са поги застучали гулко, словно по бочке: мосток через овраг. Значит, скоро должна показаться вторая будка, о которой Зонин начал ме чтать, едва миновал первую. Но те перь приближение ж елезнодорож ной будки почему-то вызывало не радость, а новое опасение. Вдруг путевой обходчик в ней сам н едоб рый человек? Ему тут легче всего: зарежет человека, оттащит на рель сы и скажет; под поезд попал, - |о н она, Будка под елями стояла темная, словно затаившаяся. • Лишь когда Зонин поравнялся с ней, в окошке, что выходило на рельсы, стал ви ден красноватый огонь-ночник. Вы- ступила бледно освещенная внут- ренность: струганый, непокрытый стол, угол печи, темная стена. Внут ри никого не было видно. Косясь на будку, Зонин старался ступать лег че, чтобы не хрустел балласт под но гами. От напряжения что ли — в глазах рябило. А все-таки до полу станка осталось всего половина пути. Вдруг где-то впереди за елями и одновременно сзади за будкой — вырос шум. Кто-то откуда-то летел, приближался, слышно было тяже лое дыхание. Зонин весь напрягся, стиснул кулаки: глаза стали отыски вать камень, прямо по-кошачьи пронзая тьму. В самом, деле, он и ветви елей различал, и желтую тра ву, и рельсы. Да что это? Рельсы тоненько вибрировали, вдруг на них скользнул свет, змеями пополз к Зонину. Задрожали шпалы и, ос лепив глаза, из-за поворота выско чили огни локомотива. Зонин облегченно расправил грудь и стал глядеть на состав. Он всегда любил глядеть на поезда, а тут в одиночестве, в глуши темной ночи особенно приятен был этот голос жизни. Лес вдруг стал ему совсем не страшен, ведь тут каждая бер е за, ольха, ель знакомы. Чего он боялся? Вот чудак: нервы не в по рядке. Мимо Зонина, гремя коле сами, шипя паром, пронесся паро воз, красно блеснуло пламя: там шуровали топку. За тендером потя нулись темные товарные вагоны, платформы с автомашинами, накры тыми брезентом, штабеля досок. Кое-где на тормозных площадках висели светляки фонарей, торчали дремлющие фигуры кондукторов, толстые от шуб. Зонин считал в уме: «Двадцать пятый... двадцать вось мой». Он вдруг обратил внимание на то, что крыши вагонов совсем белые: на них лежал снег. Поезд шел с севера и привез зиму, Зонин посмотрел на небо: месяц давно исчез, тучи словно цеплялись брю хом за ежик деревьев, и мелкий су хой снежок крошился из них. Так вот почему у него рябило в глазах. Состав, утихая, громыхал за пово ротом, вокруг снова стало одиноко и темно — Даже показалось глуше, Однако так страшно Зонину уже не было. Д ее трети пути остались за спиной. Все-таки почему-то приба вил шагу и следующий километр шел быстрее всего. Далеко-далеко впереди родился багровый огонек. Он словно висел над лесом: семафор. Не за горами и -полустанок. Значит, самые глу хие места остались позади, вот только еще п ер еезд неприятен. На пряжение спало, Зонин незаметно сбавил шаг на более спокойный, размеренный. Сами собой стали возвращаться прежние мысли. Так 'Ю о д ч д о е н* 4-й стр,;,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz