Красное знамя. 1978 г. (г. Елец)
«КРАСНОЕ ЗНАМЯ» ф 21 октября 1978 года ф 3 стр, РАССКАЗ ПУТЬ домой Т ЮРЕМНЫЕ ворота, издав про тяжный, хватающий за серд це скрип, похожий на крик испуганной птицы, тяжело за хлопнулись, и Степан Воронцов очутился ■ длинном коридоре. Контролер двигался следом, привычно стуча казенными са погами, и стук этот отдавался каким-то новым радостным гу лом в сердце Воронцова, В душе Степан испытывал какое-то новое чувство, совер шенно не похожее на то, что он испытывал не раз, выходя на волю. I I / ИЗНЬ Воронцова прошла " I бурно и непутево. Степан принадлежал к тому почти вы мершему типу воров-оди- ночек, которые уже не могли покончить со своим прошлым. При всей своей удачливости Граф (кличка Воронцова) по нимал свою обреченность. По нимал и то, что, приговори его суд к высшей мере наказания, едва ли нашлась бы хоть одна душа, жалеющая о нем. Ведь матерого волка жалеть некому н не за что. Граф, по сути де ла, был как раз таким зверем. Сильным и одиноким. Впрочем, это было не совсем так. Были у него жена с сыном и дочерью, которую он и видел- то всего три раза, возвращаясь домой после очередной «ход ки», Жизнь его, то убыстряя, то замедляя свой бег, не сули ла впереди ничего хорошего, кроме постылого одинокого су ществования и неуютной, как тюремные нары, старости. И не известно, как бы сложилась его жизнь дальше, если бы не слу чай. Собственно говоря, все нача лось, когда Граф во время оче редной отсидки встретил свое го старого знакомого, прини мавшего с ним участие* не в одном «деле», Мишку Чекана. Жишка прибыл из того горо да , в котором остались когда- то близкие, а сейчас почти совсем забытые Степаном люди. — Ну, кореш, доложу я тебе, и пацанка у тебя, — бередил душу Мишка. — Красива, слов нет, и на тебя сшибает, как в доктокарте. Промежду про чим, все про тебя спрашива ла, што да как. Насилу отбил ся. —Ну, а ты 'че го ей? — не ожиданно, растерявшись, спро сил Граф. — А я што, развешь я фраер какой? Насвистел, конешно, да только, чую, не поверила, — Чуять можно ,,, в одном месте, — нетерпеливо перебил его боронцов, — А пацан как? — Пацан? Четыре годика ему отвалили. Граф нахмурился, но си дел молча, а потом улегся на нары, да так и не вставал до самой поверки. Все думал о прошлом, о прожитых годах, да так натужно, будто болячки с себя срывал. С этого вечера многие, в том числе и Чекан, не могли • понять, что же случилось с дерзким на руку и на слово Воронцовым. Он замкнулся, ушел в себя, посуровел. Пере стал хозяйничать в бараке, зу боскалить над контролерами. И вдруг неожиданно для всех сам попросился на работу. Уголовники недоумевали. Не которые пытались говорить с Графом, но он отмалчивался. А если слишком ему надоедали, пускал в ход все еще недю жинную свою силу. — Давай, Граф, потолкуем,— предложил как-то Чекан. — — Отвали, Чекан, не лезь в Душу. — Нет, Граф, осади маленько. Ты что же, не знаешь воров- скогб закона? Истинный вор не должен работать! Ты сам вкру чивал эту обедню в мозги мо лодым пацанам, А щас сам па шешь, только рубаха завора чивается. Еще в совет внутрен него порядка запишись. — Слышь, Миша, кончай. Я эту блатную песню знаю. И тебе, как молочному брату, ска жу : полета лет я мимо жизни шел. Все по помосткам да по задворкам шлялся. А теперь аминь. Хватит! Наелся во—под завязку. — Знаю я твою думку, знаю. Завязать решил? А не поздновато? И про другую твою думку смекаю — угла теплого захотел, старость почуял. —Может, и так. Да только не в этом весь фокус, Миша. Главное, что хоть на старости лет, хоть с затяжкой, а одно доброе дело сделаю. Ты, вот, толковал, что Васька мой в тюрьме. А через что? То-то и оно, что через меня. Вот только поздновато я о них вспомнил, о ребятах-то. Для себя человеком не захо тел стать, так хот» для них бу ду . Уловил?.. Чистым мне отсю да надо выйти. Чистым! Иначе пропадет мой Васька, да и Ленке худо. — Смотри, не промахнись, — со злобной усмешкой протя нул Чекан и, взглянув на Во ронцова, как на человека, у которого в голове явный фев раль, отошел... П РОШЛО несколько томи тельных лет. Но для С те пана они уже не походили на предыдущие годы. Все преж нее постепенно сползало с не го, обнажая, как обнажается яй цо от скорлупы, новые мысли, стремления. Правда, иногда наступала, давила хандра. Холодной жа бой ложилась не сердце не уверенность. И тогда особен но горько и обидно станови лось за себя, за свою жизнь. Но все же Воронцов верил в лучшее. Знал, что не напрас но прожиты эти последние, уже по-новому осмысленные, годы. Будущее звало его, и он верил, что оно у него будет. Вот с такими мыслями и вы ходил бывший Граф, а ныне просто Степан Лукич Ворон цов, из тюремных ворот, чтобы транзитным поездом умчаться от постылой жизни и побыст рее приблизиться к тому, о чем так маятно и неотступно меч талось в последние годы. В кармане он ощупывал не большую пачку денег, впервые заработанных честным трудом. Этими деньгами Воронцов очень гордился — вед|> это были не просто купюры — это была часть его самого, наиболее чи стая и радостная. ТТ ОКОМОТИВ в последний .» « и 1 р аз надсадно крикнул, и поезд стал. Настороженно, буд то ожидая неприятной встречи. Воронцов спустился на пер рон и двинулся вдоль состава. Кое-как добравшись до до ма и, оглянувшись, будто за ним кто-то следил, Степан Лу кич, опасаясь чего-то, подошел к двери. Не стучась, вошел. На кухне было пусто. По слышались шаги, и вошла Она! Вошла, взглянув из-под спокой ных ресниц, и вдруг разом осе ла на табурет, остановив ру кой сдавленный крик. В горле у Степана неожиданно пересо хло. — Вот, — только сумел вы давить он. Виновато опустив голову, снял кепку. Потом не ожиданно для себя самого, резко, как в ледяную воду прыгнул, спросил: — Примешь? — А сам-то ты как думаешь? Воронцов молчал. — Молчишь, — жена горест но вздохнула. — Вор ты, Сте па?! — как бы спросила и в то же время утвердила она, — Нет, Лида, я... Но жена не дала ему закон чить. — Молодость ты у меня от нял, у дочки — детство. А боль ше всех себя обокрал. Ты посмотри. на кого ты по хож? В твои пятьдесят тебе все семьдесят дашь. Да что там го ворить, не в лице дело. Жизнь- то, считай, прошла, не воро тишь жизнь-то. Все эти годы я тебя прождала, а чего, дура, ждала—сама не знаю. Люби ла, наверное. — Да подожди ты, — Ворон цов шагнул к жене и неожи данно удивился выражению ее лица. — Опоздал ты, пусто тут, — Лида приложила руку к груди, —как есть все выгорело. Воронцов хотел остановить ее, объяснить, но вдруг понял, что все это ни к чему. Он мол ча вынул из кармана деньги и положил их на стол. — Нет, Степан, забери назад, нам ворованного не надо. И иди, пожалуйста, дочка скоро придет, а я не хочу, чтобы Ле на тебя видела. Жалеет она тебя. Уходи, не рви ей душу. Неловко, как ненужную вещь, Воронцов скомкал деньги и пошел к выходу, почему-то за быв надеть кепку. На улице он остановился, все еще сжи мая ставшие вдруг бесполез ными бумажки, — Мальчик, — негромко по звал он стоявшего невдалеке мальчугана. Тот подошел, —У тебя папка есть? —спро сил Степан. — Есть, — испуганно протя нул парнишка. — Ну, все равно... это ничего, —бормотал Воронцов, — на, вот, возьми, конфет купишь,— он засунул в карман коротень ких штанишек деньги. Воронцов в последний раз оглянулся на дом и вдруг уви дел девушку, которая бежала к нему через дорогу. — Па-а-па-а, — закричала она. Воронцов повернулся и шаг нул к дочери, крепко обняв ее за хрупкие плечи. Прохожие с любопытством поглядывали на эту странную сцену, а Воронцов неестест венно глупо улыбался, бубнил какие-то непонятные, несвяз ные ласковые слова. Такое счастливое мгновение было у него впервые в жизни. М, ЗОРОГЫНЦЕВ. НА СОИСКАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПРЕМИИ Новосибирск. Афанасий Лазаревич Коптелов — известный пи сатель Сибири, Его романы «Светлая кровь», «Великое кочевье», «Сад», многочисленные повести и рассказы обрели своего чита теля и привлекли серьезное внимание исследователей литерату ры. Особый интерес вызвала трилогия А. Л. Коптелова о жизни и деятельности В. И. Ленина. За последний роман трилогии «Точка опоры», завершающий цикл, начатый книгами «Большой зачин» и {Возгорится пламя», А. Л. Коптелов выдвинут на соискание Государственной премии. Не снимке: писатель А. Л. Коптелов. Фото О. Полякова (Фотохроника ТАСС). 41111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111, Памяти На дорогах Руси предосенних— Гул моторов, шуршание шин. Ты б посетовал, верно, Есенин, Что нельзя размечтаться в тиши. Что укладистой серенькой ватой Утеплиться спешат небеса. Что машины с веселым раскатом Перекличку ведут на б^сах, В полевой затуманенной рани Канет грусть, словно ноша с плеча: Не «прощайте», — а лишь «до свидания!» Журавли, улетая, кричат. Пусть уносят их сильные крылья. К теплым дням в чужедальних краях. Месяц Август—король изобилья,— Как он светел в российских полях! Но тому был бы рад ты, Есенин, Что он доверху—наш закромок! Пожинает всяк то, что посеял. А размах у России широк. Дождь кайму зоревую полощет. Есенина День осклизлым идет большаком. Скоро, скоро уж белая роща. > Взговорит золотым языком. Ты прости мне невольную вольность.™ Потому есть слова невпопад, Что уже по просторам окольным Зашумел, заплясал листопад. Машет Август своей подорожной, Лета хмель выпит мною до дна... Ах, Есенин, зачем ты не дожил Вот до этого красного дня! До великой Руси, что подъемлет Знамя мира до дальних планет. Что любя излучает на Землю Звезд Кремлевских рубиновый свет. ...Провода—ноты песен неспетых. Птиц комочки, как буковки строк, Слышу звонкий твой голос поэта В суете предосенних дорог. А. СИНЕЛЬНИКОВА. 11111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111 ОТВЕТЫ НА КРОССВОРД , ОПУБЛИКОВАННЫЙ В № 176 ГАЗЕТЫ По горизонтали: 2, Дуб, 5, Австрия. 7. Балакирев, 11- Кабул. 12. Галуа, 14 Роман. 15. Алжир , 16, Архив. 18; Ге лий. 19. Марка, 20. Оазис. 21. Ар гентина. 24 Везувий. 26. Акр; По вертикали: 1. Дуст. 3. Ав рал. 4, Кивер. 6. Акула. 7, Ба лалайка. 8. Вершигора. 9. Га лилей. 10. Гагарин. 12. Гримм,. 13. Аорта. 17, Бруно. 22. Го мер . 23. Индия. 25. Утка,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz