Коммуна. 1952 г. (г. Воронеж)
5 марта 1952 г., № 55 (6369) К О М М У Н А ъ С О О Б Щ Е Н И Е Специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военопленных польскихофицеров влодеяшгя, совершенные ттмтт в Катьтнеком лесу, и приписав их органам Советской власти. Этим они рассчитывали поссорить русских с поляками и замести следы свое го преступления. Священник села Куприне Смоленского р-на А. П. Оглоблин показал: «...После Сталинградских "событий, когда немцы почувствовали неуверен ность, они подняли это дело. Среди на селения пошли разговоры, что «немцы свои дела поправляют». Приступив в подготовке катынской про вокации, немцы, в первую очередь, ' заня лись поисками «свидетелей», которые могли бы под воздействием уговоров, подкупа или угроз дать нужные немцам показания. Внимание немцев привлек, проживавший на. «воем хуторе ближе всех к даче в «Козьих Горах» крестьянин Киселев Парфен Гаври лович, 1870 года рождения. Киселева вызвали в гестапо еще в кон це 1942 года и, угрожая репрессиями, тре бовала от него дать вымышленные пока зания о том, что ему, якобы, известно, как весной 1940 года большевики на даче УНКВД в «Козьих Горах» расстреляли во еннопленных поляков. * Об этом Киселев показал: «Осенью 1942 года ко мне домой при шли два полицейских и предложили явиться в гестапо на станцию Гнездово. В тот же день я пошел в гестапо, кото рое помещалось в двухэтажном доме ря дом с железнодорожной станцией. В ком нате, куда я зашел, находились немец кий офицер и переводчик. Немецкий офи цер, через переводчика, стал расспраши вать меня — давно ли я проживаю в этом рз йоде, чем занимаюсь и каково мое материальное положение. Я рассказал ему, что проживаю на ху торе в районе «Козьих Гор» с 1907 года и работаю © своем хозяйстве. 0 своем материальном положении я сказал, что приходится испытывать трудности, так как сам я в преклонном возрасте, а сы новья на войне. После непродолжительного разговора на эту тему, офицер заявил, что по име ющимся в гестапо сведениям, сотрудники НКВД в 1940 готу в Катынском лесу на участке «Козьих Гор» расстреляли поль ских офицеров, и спросил меня — какие я могу дать по этому ©опросу показания. Я ответил, что вообще никогда не слы хал, чтобы НКВД производило расстрелы в «Козьих Горах», да и вряд ли это воз можно, объяснил я офицеру, так как «Козьи Горы» совершенно открытое йно- Л голюдное место и, если бы там расстре ливали, то об этом бы знало все населе ние близлежащих деревень; Офицер ответил мне, что я все же дол жен дать такие показания, так как это, якобы, имело место. За эти показания мне было обещано большое вознаграж дение. Я снова заявил офицеру, что ничего о расстрелах не знаю и что этого вообще не могло быть до войны в нашей местности. Несмотря на это, офицер упорно настаи вал, чтобы я дал ложные показания. После первого разговора, о котором я уже показал, я был вторично вызван в гестапо лишь в феврале 1943 года. К этому времени мне было известно о том, что в гестапо вызывались и другие жи тели окрестных деревень и что от чих ;также требовали такие показания, как и от меня. В гестапо тот же офицер и перевод чик, у которых я был на первом допро се, о©ять требовали от меня, чтобы я дал показания о том, что являлся очевидцем расстрела польских офицеров, произве денного, якобы, НКВД в 1940 г. Я снова заявил офицеру гестапо, что это ложь, те * как до войны ни о каких расстре лах ничего не слышал и что ложных по казаний давать не стану. Но переводчик не стал меня слушать, взял со стола на писанный от руки документ и прочитал его. В нем было сказано, что я, Нисв- пев, проживая на хуторе в районе «Козь их Гор», сам видел, ка к в 1940 году со трудники НКВД расстреливали польских офицеров. Прочитав этот документ, пере- водчик предложил мне его подписать. Я отказался это сделать Тогда переводчик стал понуждать меня к этому бранью и угрозами. Под конец он заявил: «Или вы сейчас же подпишите, или мы вас унич тожим. Выбирайте!» Испугавшись угроз, я подписал этот ^ документ, решив, что на этом дело кон чится». В дальнейшем, после того как немцы организовали посещение катынских могил различными «делегациями», Ниселева за ставили выступить перед прибывшей «польской делегацией». Киселев, забыв содержание подписанно го в гестапо протокола, спутался и под ко нец отказался творить. Тогда гестапо арестовало Киселева и, нещадно избивая его в течение полутора месяцев, вновь добилось от него согласия на «публичные выступления». Об этом Киселев показал: «В действительности подучилось не ТАК. Весной 1943 года немцы оповестили о том, что ими в Катынском лесу в рай оне «Козьих Гор» обнаружены могилы польских офицеров, якобы расстрелян ных органами НКВД в 1940 году. Вскоре после этого ко мне в дом при шел переводчик гестапо и повел меня в лес в район «Козьих Гор». Когда мы вышли из дома и остались вдвоем, переводчик предупредил меня, что я должен сейчас рассказать присут ствующим в лесу людям все в точности, как было изложено в подписанном мною в гестапо документе. Придя в лес, я увидел разрытые моги лы и группу неизвестных мне лиц. Пере водчик сказал мне, что это «польские делегаты», прибывшие для осмотра могил. Когда мы подошли к могилам, «деле гаты» на русском языке стали задавать мне различные вопросы по поводу рас стрела поляков. Но так как со времени моего вызова в гестапо прошло более месяца, я забыл все, что было в подпи санном мною документе, и стал путать ся, а под конец сказал, что ничего о рас стреле польских офицеров не знаю. Немецкий офицер очень разозлился, а переводчик грубо оттащил меня от «де легации» и прогнал. На следующий день, утром, к моему двору подъехала машина, в которой был офицер гестапо. Разыскав меня во дво ре, оз объявил, что я арестован, посадил в машину и увез в Смоленскую тюрьму... После моего ареста я много раз вызы вался на допросы, но меня больше били, _щем допрашивали. Первый раз вызвали, сильно избили и обругали, заявляя, что я их подвел, и потом отправили в ка меру. При следующем вызове мне сказали, что я должен публично заявлять о том, что являюсь очевидцем расстрела поль ских офицере® большевиками и что до тех пор, пока гестапо не убедится, что я это буду добросовестно делать, я не бу ду освобожден из тюрьмы. Я заявил офи церу, что лучше буду сидеть в тчооьме, чем говорить людям в глаза ложь. После этого меня сильно избили. Таких допросов, сопровождавшихся побоями, было несколько, в результате я совершенно обессилел, стал плохо слышать и не мог двигать правой ру кой. Примерно через месяц после моего ареста немецкий офицер вызвал меня и сказал: «Вот видите, Киселев, к че му привело ваше упрямство. Мы реши ли казнить вас. Утром повезем в Ка тынский лес и повесим». Я просил офи цера не делать этого, стал убеждать его, что я не подхожу для роли «оче видца» расстрела, так как вообще врать не умею и поэтому снова что-нибудь напутаю. Офицер настаивал на своем. Через несколько минут в кабинет во шли солдаты и начали избивать меня резиновыми дубинками. Не выдержав побоев и истязаний, я дол согласие выступать публично с вы мышленным рассказом о расстреле по ляков большевиками. После этого я был освобожден из тюрьмы с условием — по первому требованию немцев высту пать перед «делегациями» в Катынском лесу... В каждом случае перед тем, ка к ве сти меня в лес к раскопкам могил, пе реводчик приходил ко мне домой, вызы вал во двор, отводил в сторону, чтобы никто не слышал, и в течение подуча- . са заставлял заучивать наизусть все. что мне нужно будет говорить о якобы имевшем место расстреле НКВД поль ских офицеров в 1940 году. Я вспоминаю, что переводчик говорил мне примерно следующее: «Я живу на хуторе в районе «Козьих Гор» недалеко «т дачи НКВД. Весной 1940 г. я видел, как свозили в лес поляков и по ночам их там расстреливали». И обязательно нужно было дословно заявить, что «это дело рук НКВД». После того, как я заучивал то, что мне говорил переводчик, он отводил ме ня в лес к разрытым могилам и за ставлял повторять все это в присутст вии прибывших «делегаций». Мои рас сказы строго контролировались и на правлялись переводчиком гестапо. Однажды я выступал перед какой-то «делегацией» и мне задали вопрос: «Видел ли я лично этих поляков до расстрела их большевиками». Я не был подготовлен к такому вопросу и отве тил^ как было в действительности, т. е. что видел польских военнопленных до начале войны, так как они работали на дорогах. Тогда переводчик грубо отта щил меня ® сторону и прогнал домой. Прошу мне верить, что меня все вре мя мучила совесть, так как я знал, что в действительности расстрел польских офицеров производился немцами в 1941 году, но у меня другого выхода не бы ло, так как я постоянно находился под страхом повторного ареста и пыток». Показания Киселева П. Г. о его вызове в гестапо, последующем аресте и избие ниях подтверждаются проживающими вме сте с ним его женой Киселевой Аксиньей, 1870 годе рождения, его сыном Кисе ле вым Василием, 1911 года рождения, и не весткой Киселевой Марией, 1918 годя рождения, в также занимающим у Нисе лева на хуторе комнату дорожным масте ром Сергеевым Тимофеем Ивановичем, 1901 года рождения. Увечья, причиненные Киселеву в гес тапо (повреждение плеча, значительная потеря слуха), подтверждены актом вра чебно-медицинского обследования. В поясках «свидетелей» немцы в даль нейшем заинтересовались работниками же лезнодорожной станции Гнеядово, йаходя- щейся в двух с половиной километрах от «Козьих Гор». На эту станцию весной 1940 года при бывали военнопленные поляки, и немцам, очевидно, хотелось получить соответствую щие показания железнодорожников. В этих целях весной 1943 года, немцами были вызваны в гестапо бывший начальник станции Гнездово— Иванов С. В., дежур ный щ> станции Савватеев И. В. и другие. Об обстоятельствах своего вызова в гес тапо Иванов С. В., 1882 года рождения, показал: «...Это было в марте 1943 года Ме ня допрашивал немецкий офицер в при сутствии переводчика. Расспросив меня через переводчика о том, кто я такой и какую должность занимал на станции Гнездово до оккупации района немцами, офицер спросил меня, известно ли мне о том, что весной 1940 года на стан цию Гнездово в нескольких поездах, большими партиями, прибыли военно пленные польские офицеры. Я сказал, что об этом я знаю. Тогда офицер спросил меня, извест но ли мне, что большевики той же вес ной 1940 года, вскоре после прибытия польских офицеров, всех их расстреля ли в Катынском лесу. Я ответил, что об этом мне ничего неизвестно и что этого не может быть потому, что прибывших весной 1940 года на станцию Гнездово военноплен ных польских офицеров я встречал на протяжении 1940 — 1941 гг., вплоть до занятия немцами Оодрчска, на до рожно-строительных работах. Офицер тогда заявил мне, что если германский офицер утверждает, что по ляки были расстреляны большевиками, то значит так было на самом деле. «Поэтому», продолжал офицер, «вам не чего бояться, и вы можете со спокой ной совестью подписать протокол, что ■военнопленные польские офицеры были расстреляны большевиками и что вы являлись очевидцем этого». Я ответил ему, что я старик, мне уже 61 год и на. старости лет я не хо чу брать греха на душу. Я могу толь ко показать, что военнопленные поляки действительно помпы ти на станцию Гнездово весной 1940 года. Тогда германский офицер стал угова ривать меня дать требуемые показания, обещая в положительном случае пере вести ценя с должности сторожа на пе реезде н назначить на должность началь ника станции Гнездово, которую я за нимал при советской власти, и обеспе чить меня материально. Переводчик подчеркнул, что мои по казания, как бывшего железнодорожно го служащего станции Гнездово, распо ложенной ближе всего к Катынскому лесу, чрезвычайно важны для герман ского командования и что я жалеть не буду, если дам такие показания. Я понял, что попал в чрезвычайно тяжелое положение и что меня ожида ет печальная участь, но тем не менее я вновь отказался дать германскому офицеру вымышленные показания. После этого офицер стал на меня кричать, угрожать избиением и расстре лом, заявляя, что я не понимаю собст венной выгоды. Однако, я твердо сто ял на своем. Тогда переводчик составил короткий протокол не немецком языке на одной странице и рассказал своими словами его содержание. В этом протоколе был записан, ка к мне рассказал переводчик, только факт прибытия польских военнопленных на станцию Гнездово. Когда я стал просить, чтобы мои показания были записаны не только на немецком, но и на русском языке, то офицер окончательно вы шел из себя, избил меня резиновой палкой и выгнал из помещения...» Савватеев И. В ., 1880 года рождения, показал: «...В гестапо я показал, что действи тельно весной 1940 годе не ст. Гнев- юво в нескольких поездах прибывали военнопленные поляки и что они на ма шинах проследовали дальше, а куда — мне неизвестно. Я также добавил, что этих поляков я позднее встречал неод нократно на шоссе Москва — Минск, производивших небольшими партиями ремонтные работы. Офицер заявил мне, что я путаю, что я не мог встречать поляков на шоссе, так как они расстреляны большевика ми, и требовал, чтобы я именно бб этом и показал. Я отказался. После длительных угроз и уговарива ния офицер посоветовался о чер-то с пе реводчиком на немецком языке, и пере водчик тогда написал короткий протокол и дал мне его на подпись, объяснив, что здесь изложено содержание моих показа ний. Я попросил переводчика дать мне возможность самому прочесть протокол, но тот оборвал меня бранью н приказал немедленно же подписать его и убирать ся вон. Я помедлил минуту, переводчик схватил висевшую на стене резиновую дубинку и замахнулся на меня. После этого я подписал подсунутый мне про токол. Переводчик сказал, чтобы я уби рался домой и никому не болтал, иначе меня расстреляют...» Поиски «свидетелей» не ограничились названными лицами. Немцы настойчиво старались разыскать бывших сотрудников НКВД и заставить их дать нужные для них ложные показания. Случайно арестовав бывшего рабочего гаража УНКВД Смоленской области И гн а- тюк Е. Л., немцы упорно путем угроз и из биений добивались от него дать показания о том, что он, якобы, являлся не рабочим гаража, а шофером и лично возил на рас стрел военнопленных поляков. По этому вопросу И гн а т к ж Е . Л ., 1903 года рождения, показал: «Когда я был в первый раз на допросе у начальника полиции Алферчика, он, обвипяя меня в агитации против немец ких властей, спросил, кем я 'работал в НКВ I Я ему ответил, что я работал е гараже Управления НКВД Смоленской области в качеств© рабочего. Алферчик на этом же допросе стал от меня доби ваться, чтобы я ему дал показания о том, что я работал в Управлении НКВД не ра бочим гаража, а шофером. Алферчик, не получив от меня нуж ных показаний, был сильно раздражен и вместе со своим адъютантом, которого он называл Жорж, завязали мне голову и рот какой-то тряпкой, сняли с меня брю ки, положили на стол и начали бить ре зиновыми палкзми. После этого меня опять вызвали на допрос, и Алферчик требовал от меня, чтобы я дал ему ложные показания о том, что польских офицеров в Катынском лесу расстреляли органы НКВД в 1940 году, о чем мне, якобы, как шоферу, уча ствовавшему в перевозке польских офи церов в Катынский лес и присутствовав шему при их расстреле, известно. При моем согласии дать такие показания, Алферчик обещал освободить меня из тюрьмы и устроить на работу в полицию, где мне будут созданы хорошие условия жизни, в противном же случае они меля расстреляют... Последний раз меня в падиции допра шивал следователь Александров, который требовал от меня таких же ложных по казаний о расстреле польских офицеров, как и Алферчик, но и у него на допросе я отказался давать вымышленные пока зания. После этого допроса меня опять из били и отправили в гестапо... ...В гестапо от меня требовали так же, как и в полиции, ложных показаний о расстреле польских офицеров в Катын ском лесу в 1940 году советскими вла стями, о чем мне, ка к шоферу, якобы, известно». В изданной германским Министерством иностранных дел книге, в которое были по мещены сфабрикованные немцами материа лы по «Катынскому делу», кроме упомяну того выше Киселева П. Г., были названы в качестве «свидетелей» Годезов (он же Го дунов), 1877 годе рождения, Сильверстов Григорий, 1891 года рождения, Андреев Иван, 1917 года рождения, Ж игулев Миха ил, 1915 года рождения, Кривозерцев Иван, 1915 года рождения, и Захаров Матвей, 1893 года рождения. Проверкой установлено, что первые двое из перечисленных выше (Годезов и Силь- верстов) умерли в 1943 г. до освобождения Смоленской области Красной Армией; сле дующие трое (Андреев, Жигулев и Криво зерцев) ушли с немцами, а может быть бы ли ими увезены насильно, а последний — Захаров Матвей — бывший сцепщик на станции Смоленск, работавший при немцах старостой в дер. Новые Батеки, был разы скан и допрошен Специальной Комиссией. Захаров рассказал, каким способом нем цы получили у него нужные им ложные показания по «Катынскому делу»: «В начале марта 1943 года, — пока зал Захаров, — ко мне на квартиру при шел сотрудник Гнездовского гестапо, фамилии его я не знаю, и сказал, что меня вызывает офицер. Когда я нришел в гестапо, немецкий офицер через переводчика заявил мне: «Нам известно, что вы работали сцеп щиком на ст. Смоленск-центральная и должны показать, что в 1940 году че рез Смоленск направлялись вагоны с во еннопленными поляками на станцию Гнездово, после чего поляки были рас стреляны « лесу у «Козьих Гор». В ответ на это я заявил, что вагоны с поляками в 1940 году действительно проходили через Смоленск по направле- , нию не запад, но где была станция на значения — я не знаю... Офицер сказал мне, что если я по-хо рошему не желаю дать показания, то он заставит сделать это по принуждению. После этих слов он взял резиновую ду бинку и начал меня избивать. Затем ме ня положили на скамейку, и офицер вме сте с переводчиком били меня. Сколько было нанесено ударе®, я не помню, т. к. вскоре потерял сознание. Когда я пришел в себя, офипео потре бовал от меня подписать протокол допро са. и я, смалодушничав, под воздействи- е ! побоев и угроз расстрела, дал ложные показания и подписал протокол. После подписания протокола я был из гестапо отпущен... Через несколько дней после моего вы зова в гестапо, примерно в середине мар та 1943 года, ко мне на квартиру при шел переводчик и сказал, что я должен пойти к немецкому генералу и подтвер дить там свои показания. Когда мы пришли к генералу, он спро сил у меня — подтверждаю ли я бвои показания. Я сказал, что подтверждаю, т. к. еще в пути был предупрежден пе реводчиком, что если я откажусь под твердить показания, то испытаю еще го раздо худшее, чем испытал в первый раз в гестапо. Боясь повторения пыток, я ответил, что свои показания подтверждаю. Потом переводчик приказал мне поднять вверх правую руку и сказал мне, что я принял присягу и могу итти домой». Установлено, что немцы пытались полу чить нужные им показания, применяя уго воры, угрозы и истязания, йот других лиц, в частности отбывшего помощника началь ника Смоленской тюрьмы Каверзнева Н. С-, бывшего работника тон же тюрьмы Ковале ва В. Г. и других. Так как поиски нужного количества сви детелей не увенчались успехом, немцы рас клеили в г. Смоленске и окрестных дерев нях следующую листовку, подлинный эк земпляр которой имеется в материалах Спе циальной Комиссии: «Обращение к населению Кто может дать данные про массовое убийство, совершенное большевиками в 1940 году над пленными польскими офицерами и священниками в лесу Козьи горы около шоссе Гнездово — Ка тынь? Кто наблюдал автотранспорты от Гнездова в Козьи горы или кто видел или слышал расстрелы? Кто знает жителей, которые могут рас сказать об этом? Каждое сообщение вознаграждается. Сообщения направлять в Смоленск в немецкую полицию, Музейная улица 6, в Гнездово, в иемецкую полицию дом Л? 105 у вокзала. Фосс лейтенант тестевой полиции» 3 май 1943 г. Такое же объявление было помещено в издававшейся немцами в Смоленской га зете «Новый путь» (X* 35 (157) от 6 мая 1943 г ). 0 том, что немцы сулили награду за дачу нужных им показаний по «Катынско му делу», ваявили опрошенные Специаль ной Комиссией свидетели — жители гор. Смоленска: Соколова О. Е .г П ущ ина Е . А* Бычков И. И., Бондарев Г. Т ., Устинов Е. П. и 'многие другие. О Б Р А Б О Т К А К А Т Ы Н С К И Х М О Г И Л Наряду с поисками «свидетелей», нем цы приступили к соответствующей подго товке могил в Катынском лесу: к изъятию из одежды убитых ими польских военно пленных всех документов, помеченных да тами позднее апреля 1940 годе, т. е. вре мени, когда, согласно немецкой провока ционной версии, поляки были расстреляны большевиками; к удалению 'всех 'вещест венных доказательств, могущих опроверг нуть ту же провокационную версию. Расследованием Специальной Комиссии установлено, что для этой цели немцами были использованы русские военнопленные числом до 500 человек, специально ото бранные из лагеря военнопленных № 126. Специальная Комиссия располагает мно гочисленными свидетельскими показаниями по этому вопросу. \ Из них особого внимания заслуживают показания врачебного персонала упомяну того лагеря. Врач Чижов А . Т ., работавший в лагере № 126 в дни оккупации немцами Смолен ска, показал: «...Примерно в начале марта месяца 1943 года из Смоленского лагеря воен нопленных М? 126, из числа более физически крепких пленных, отобрано было несколько партий, общим количе ством до 500 человек, для направления, якобы, на окопные работы. Впоследствии никто из этих пленных в лагерь не вер нулся». Врач Хмыров В. А., также работавший при немцах в том же лагере, показал: «Мне известно, что примерно ©о вто рой половине февраля месяца или на чале марта 1943 г. из нашего лагеря было отправлено в неизвестном мне направлении около 500 человек воен нопленных красноармейцев. Отправка этих пленных производилась, якобы, не окопные работы, почему и отбирались физически полноценные люди...» Тождественные показания дали: мед сестра Леньковская 0 . Г ., медсестра Тимофеева А. И ., свидетельницы Орлова П . М ., Добросердова Е. Г, и свидетель Кочетков В. С. Куда на самом деле были направлены 500 советских военнопленных из лагеря М5 126, явствует из показаний свидетель ницы Московской А. М. Гр-ка Московская Александра Михайлов на, проживавшая на окраине гор. Смо ленска и работавшая в период оккупации ша кухне в одной из немецких воинских частей, подала 5 октября 1943 г. заявле ние в Чрезвычайную Комиссию по рассле дованию зверств немецких оккупантов с просьбой вызвать ее для дачи важных показаний. Будучи вызвана, она рассказала Спе циальной Комиссии, что в апреле месяце 1943 года перед уходом на работу, зайдя за дровами в свой сарай, находившийся во дворе у бецюгв Днепра, она нашла в нем неизвестного человека, который ока зался русским военнопленным. Московская А, М ., 1922 года рождения, показала: «...Из разговора с ним я узнала сле дующее: Его фамилия Егоров, эовут Николай, ленинградец. С конца 1941 годе он все время содержался в немецком лагере для военнопленных X; 126 © городе Смолен ске. В начале марта 1943 года он с ко лонной военнопленных в несколько сот человек был направлен из лагеря в Ка тынский лес. Там их, в том числе и Егорова, заставляли раскалывать мопн- лы, в которых были трупы в форме польских офицеров, вытаскивать эти трупы из ям и выбирать из их карманов документы, письма, фотокарточки и осе другие вещи. Со стороны немцев был строжайший приказ, чтобы в карманах трупов ничего не оставлять. Два военно пленных были расстреляны за то, что после того, как они обыскали трупы, немецкий офицер у этих трудов обнару жил какие-то бумаги. Извлекаемые из одежды, в которую были одеты трупы, вещи, документы и письма просматривали немецкие офице ры, затем заставляли пленных часть бу маг класть обратно в карманы трупов, остальные бросали в кучу изъятых та ким образом вещей и документов, кото рые потом сжигались. Кроме того, в карманы трупов поль ских офицеров немцы заставляли вкла дывать какие-то бумаги, которые они доставали из привезенных с собой ящи ков или чемоданов (точно не помню). Все военнопленные жили на террито рии Катынского леса в ужасных усло виях, под открытым небом и усиленно охранялись... В начале апреля месяца 1943 года все работы, намеченные немцами, види мо, были закопчены, так как 3 дня ни кого из военнопленных не заставляли работать... Вдруг ночью их всех без исключения подняли и куда-то повели. Охрана была ус илт о . Егоров заподозрил что - то не ладное и стал с особым вниманием сле дить за всем тем, что происходило. Шли они чага 3 — 4 в неизвестном направле нии. Остановились в лесу на какой-то полянке у ямы. Он увидел, ка к группу военнопленных отделили от общей мас сы, погнали к яме, а затем стали рас стреливать. Военнопленные заволновались, зашу мели, задвигались. Недалеко от Егорова несколько человек военнопленных набро сились на охрану, другие охранники по бежали к этому месту. Егеров воспользо вался этим моментом замешательства и брм'ился бежать в темноту леса, слыша за собой крики и выстрелы. После этого страшного рассказа, ко торый врезался в мою память на всю жизнь, мне Егорова стало очень жаль и я просила его зайти ко мне в комнату отогреться и скрываться у меня до тех пор, пока ай не наберется сил. Но Его." ров не согласился... Он оказал, что во что бы то ни стало сегодня ночью уйдет и постарается пробраться через линию фронта к частям Красной Армии. Но в этот вечер Егоров не ушел. На утро, когда я пошла проверить, он ока зался в сарае. Как выяснилось, ночью он пытался уйти, но после того, как про шел шагов пятьдесят, почувствовал та кую 'слабость, что вынужден был возвра титься. Видимо, сказалось длительное истощение в лагере и голод последних дней. Мы решили, что он еще день— два побудет у меня с тем, чтобы окрепнуть. Накормив Егорова, я ушла на работу. Когда вечером я возвратилась домой, мои соседки— Баранова Мария Ивановна и Кабановская Екатерина Викторовна со общили мне, что днем во время облавы немецкими полицейскими в моем сарае был обнаружен пленный красноармеец, которого они увели с собой». В связи с обнаружением в сарае Москов ской военнопленного Егорова она вызыва лась в гестапо, где ее обвиняли в укрыва тельстве военнопленного. Московская на допросах в гестапо упор но отрицала какое-либо отношение к этому военнопленному, утверждая, что о нахож дении его в сарае, принадлежавшем ей, она ничего не знает. Не добившись признания от Московской, а также и потому, что воен нопленный Егоров, видимо, Московскую не выдал, она была выпущена из гестапо. Тот же Егоров рассказал Московской, что часть ©етноплен ных, работавших в Катынском лесу, помимо выкапывания трупов, занималась привозом в Катынский лес трупов из других мест. Привезенные трупы сваливались в ямы вместе с вы копанными ранее трупами. Факт доставки в катынские могилы в большом количестве трупов расстрелянных немцами в других местах подтверждается также показаниями инженера-механика Сухачева П. Ф. Сухачев П. Ф ., 1912 года [рождения, ин женер-механик системы «Росгловхлеб», ра ботавший при немцах машинистом на Смо ленской городской мельнице, подал 8 ок тября 1943 года заявление с просьбой в вызове. Будучи вызван Специальной Комиссией, он показал: «...Как-то раз на мельнице во второй половине марта месяца 1943 года я за говорил с немецким шофером’, немного владевшим русским языком. Выяснив у него, что он [везет муку в деревню Со венке для воинской части и на другой день возвращается в Смоленск, я по просил его захватить меня с собой, да бы иметь возможность купить в деревне жировые продукты. При этом я учиты вал, что проезд па немецкой машине для меня исключал риск быть задер жанным на пропускном пункте. Немец кий шофер согласился за плату. В тот же день, в десятом часу вечера, мы выехали на шоссе Смоленск — Витебск. Нас в машине было двое — я ж немец- шофер. Ночь была светлея, лунная, од нако устилавший дорогу туман несколь ко снижал видимость. Примерно на 22—• 23 километре от Смоленска, у разру шенного мостика на шоссе, был устроен объезд с довольно крутым спуском. Мы стали уже спускаться е шоссе на объезд, как нам навстречу из тумана внезапно показалась грузовая машина. То ли от того, что тормоза у пашей ма шины были не в порядке, то ли от не*- опытности шофера, но мы не сумели затормозить нашу машину и вследствие того, что объезд был довольно узкий, столкнулись с шедшей навстречу маши ной. Столкновение было не сильным, так ка к шофер встречной машины ус пел взять в сторону, вследствие чего произошел скользящий удар боковых сторои машин. (Инако, встречная ма шина, попав правым колесом в канаву, (О кончание на 4 -й етр.)
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz