Кировец. 1975 г. (г. Липецк)

с т р а ш н а РАБОЧИЙ В каждом деле крупица счастья, в каждом деле задор лихой. Ты пришел на завод: «Да здравствуй, труд прославленный, огневой!». Пусть наставник порою хмурится, пусть натруженно руки гудят. Встретит радостью ПАРЕНЕК светлая улица, где огни светофоров горят. Мимо них ты идешь Утром рано, ты вливаешься в бурный поток. «Обо мне не волнуйся ты, мама, Я рабочий теперь паренек». И. СТРЕЛЬНИКОВ. и * * Простые вещи есть — Вода и хлеб. Похожие на небо И на солнце. И есть пустыни, Где ни пить, ни есть Все триста верст До ближнего колодца. Простые вещи — Воздух и земля. Пропахшие капелью и навозом. Влюдимир БОРИСОВ И есть пространство, Где вдохнуть нельзя Ни атома, похожего На воздух. Простое можно Недопонимать. Простое очень просто достается. Но коль на белом свете вам живется. То никогда не надо забывать: Простые люди есть у нас — Отец и мать. Нинолай АНСЕНОВ / М а л ь ч и ш к а м г р о з н ы х л е т Крутилось детство, как юла. От счастья сердце млело. И хоть беда уже пришла, Нам верить не хотелось. Но поднималась вся страна, Услышав Левитана: — Да, да. Война, малец, война. Сегодня утром рано... — Да как же так! — Да как же вдруг! — Слова врывались в души. И по-другому мыслил друг, И я иначе слушал. Как будто стали мы взрослей — Вчерашние ребята. Мы расточали слов елей На похвалу солдатам. Им озорная наша рать Во многом подражала. И как на фронт скорей удрать— Уже соображала. И смех, и грех со стороны — Мы в том вину признали. Когда буханку на штаны С солдатом обменяли, Чтоб быть хоть чуть среди ребят Похожим на солдата. Солдат ли в том был виноват Иль детство виновато! То, что не чаяло души В зеленых гимнастерках. То, что старалось подрасти И стать таким, как Теркин! Мы выставляли напоказ Зеленые те брюки. Мы щеголяли в них подчас, Засунув в брюки руки. Патриотически тогда Мальчишка был настроен. Иль в том повинны те года! Иль род мужской так скроен, Что и в пеленках он — солдат И всякий замечает. Что, из пеленок встав, наш брат Себя так величает! Мечтая втайне о родстве С самим военкоматом. Нас подводил то рост, то вес, То взгляд наш глуповатый. А враг коварен и силен. Чтоб защитить Россию, Фронты таких вот миллион Защитников просили. Ах, если б чудом нам года Прибавились в анкете, И мы кляли в душе тогда Все зло, что есть на свете. Не зря топтали мы свою Тропу к военкомату. Не зря шагали, как в строю, Мечтая стать солдатом. Иль военком признал давно, Иль стали выше ростом! При посещении одном Вопрос решился просто. Был военком наш умилен. Не удержать — Куда там! Ушли на фронт, В дивизион Разведчики-солдаты. Чтоб принести своей стране Желанную победу. Все испытали на войне Мальчишки-непоседы... Пускай же люди говорят С улыбкой плутоватой, Что даже черт ни сват, ни брат Для русского солдата. И это звание всегда Нам придавало силы. Не победят нас никогда, Солдат твоих, Россия. В НИЖНЕМ ПАРКЕ ЗИМОЙ, Фото Л. Туровского. р л с( /у- л.уБ л а г о д а р н о с т ь — Ну и темь! Хоть глаз коли, — с неудовольствием отметила тетя Настя, выходя на улицу. За­ тем зябко вздохнула и, запахнув фуфайку, пожалела, обращаясь неизвестно к кому: «Ни одной звездочки в-небе. Ни одной!»'. Но, приглядевшись; она вдруг заметила недалеко от дороги не­ знакомый черный предмет. Тетя Настя подошла ближе и с' удив­ лением обнаружила, что предмет этот •— мужчина. В нем она уга­ дала Степана-мельника. Скрючив­ шись, как стоптанный сапог, тот лежал на снегу..в пьяном непод­ вижном забытьи. Лишь только ни­ точки инея возле рта его шевели­ лись от дыхания, как ворсинки меха на ветру: вдох—выдох, вдох —выдох... Живой! — догадалась жен­ щина. И тут же строго позвала: — Степан! А Степан! В ответ ии звука. Только ворсин­ ки инея на мгновение перестали шевелиться, а потом опять зака­ чались: вдох—выдох, вдох—выдох. — Вот грех-то на мою .душу... Вышла бы утром, а он околелый, — забеспокоилась тетя Настя и с тревогой огляделась по сторонам. Деревня тихо и безмятежно по­ чивала, как стог сена, укрытый снегом. Тогда женщина попыталась уж если не добудиться, так хоть слег­ ка раскачать предмет своей горь­ кой озабоченности. На это пред­ мет дернулся, всхлипнул, нехотя приподнял оснеженный кулак и етал презрительно мастерить гу­ бами длинную матерщину. —Ах, так! Тогда замерзай, черт с тобой, — обиделась тетя Настя и решительно пошла прочь. Взявшись за ледяную щеколду, она резко толкнула дверь и... остановилась. Затем, будто вспом­ нив что-то, заспешила к соседско­ му дому, где. проживал немой. Тот еще не опал и пришивал пуговицы к собственной рубахе. 'Когда постучали, он вздрогнул от неожиданности, отложил шитье и неторопливо прижался лицом к стеклу. Разглядев под окном жен­ щину, немой глуповато и жалост­ ливо улыбнулся. Но тетя Настя повелительно махнула рукой: «Выйди, мол, тут. не до смеха» — должно быть означал этот жест. С горем пополам она растолко­ вала немому, что замерзает чело­ век и что нужны салазки. Немой своих вещей давать не любил, но «технику» из сарая притащил. И в темноту заторопились два человека: один ступал почта бес­ шумно, другой бухал по снегу, оставляя после себя кривой, раз­ вороченный след. Подъехав к Степану, немой на­ клонился над ним, ухмыльнулся и недовольно перекосил рот. Пья­ ных он не любил, а сам выпивал редко, да и то за чужой счет. На него не обижались: «Человек не­ мой. Живет один...». Но когда он уж очень близко подносил свой рот, пахнущий только что съеден­ ным луком, выказывали недоволь­ ство: «Ну как он его жрать-то лю­ бит... Головок шесть съедает за раз...». Но тут же оправдывали: «Зато гриппом сроду не болел!..». Немой с кряхтением уложил пьяного на салазки и слегка опе­ шил, когда тетя Настя жестом показала: «Вези, мол». И он по­ вез, хотя вряд ли знал, где живет этот большой и беспомощный ночной бедолага. Тем временем жена, разыскивая муженька, грозила рукой в ту сторону, откуда он должен был прийти, и шептала обидные, нела­ сковые слова. Увидев приближа­ ющиеся салазки с телом мужа, она испуганно ойкнула. Но тут муженек подал хриплый воркую­ щий звук. Тогда баба твердым кулаком ткнула его в плечо. Потом раз­ махнулась еще... Но вдруг ей стало стыдно за свою отчаянность перед этими примолкнувшими двоими, которые еще не отошли от спасенного и не выпустили из рук поводок. И у нее потекли сле­ зы—неслышные, жалкие, горячие... Так прошла бы эта ночь тихо, беззвучно. Но все испортил не­ мой. На следующий день он ухит­ рился почти каждому встречному обьяснить эту «исключительную» историю. При этом он так зарази­ тельно смеялся, что вместе с ним не выдерживали и смеялись даже те, кто ничего не понимал. Видя такую оплошность, тетя Настя сама поведала о случив­ шемся более доходчиво и правди­ во. Соседки охали, ахали. Удивля­ лись. А потом стали дружно уве­ рять: — Теперь жди благодарность за спасение... И только тетя Настя не находи­ ла в своем поступке ничего ге­ роического. Кстати, спасенный после этой ночи даже не просту­ дился. Но Степан пришел. Незаметно от людей. Он внимательно, как будто открывая для себя что-то новое, посмотрел на старенькую женщину своими серыми, как ве­ чер, глазами, помолчал,^ потом сказал: — Будешь на мельнице... Смелю без очереди. Всегда... Как жела­ тельно... Хрустко ли, мягко. Как душенька твоя пожелает... Наутро тетя Настя радостно призналась, что был Степан. Что благодарил... Да жаль молоть нечего. Хлебы свойские теперь не пекут. А в магазине какой хочешь бери: и белый, и черный, и булки разные. — Пьяный, ■небось, зашел, — поинтересовались соседки. — Нет, нет, трезвый, — поспе­ шила объяснить ' тетя Настя. — Такой чистый... Серьезный... И тут баб словно прорвало. За­ галдели: — Ведь из-за чего мог про­ пасть, а? Из-за вина проклятого. А ведь мужик-то какой... Первей­ ший мельник на селе... В. КУПАВЫХ. Леонид ШИРНИК НАЛИНУШНА Деду Козьме Яковлевичу по­ свящаю. Помню: ночи длинные, Память — не сутулится. В пышной шапке инея Стыл мороз по улицам. Сторона-старинушка... По такому случаю Пел мне дед «Калинушку», Пел седой тягучую. Позабыв поужинать. Вместе с дедом пел и я... За окном простуженно Пела стужа белая... Выл ли ветер, вьюга ли Грела печь, баюкала Шла, сосулькой ляская, Вместе с песней ласкрво. Мчалось время быстрое, На века работая. Отзвенело выстрелом Детство беззаботное. Дед — бородка клинышком — Канул в память вечную, Но его «Калинушку» Не забыл, конечно, я: Лейся, песня грустная, Лейся, песня вольная! То не ты ли — Русь моя?! То не ты ли — боль моя?! И детства мне вспомнились дни, И вяз у погоста, И около — В избушке С окошком одним — Старушка — по имени Фекла. Был кот у нее полосат, Глаза — Золотистые сполохи. Был весел ее палисад: Светились Под солнцем Подсолнухи... Была та старушка седа. Седым Опоясана Власником. И в дальнюю церковь всегда Ходила молиться по праздникам... Молилась она на восток, Склонялась, Как тонкая рожь она, А слезы —» Сбирала в платок: По черному полю — горошины Молчали святых образа. Темнея под медной оправою... И тихо огонь обрезал Две робкие свечки За здравие... — Бог даст — Возвратятся сыны, — Шептала, судьбой покоренная. Сыны Не вернулись С войны... Вернулись . Одни похоронные... : ! Встала дыбом глухая тайга На загривок Снхоте-Алиня... Бесконечны хребтов берега, Каменисты седые долины. Окоем — Все тайга да тайга. Опоясали ноги ее Буйный мох да густые лианы. И свободно гуляет зверье — Полосатые тигры и лани В буреломах и дебрях ее. Этот путь одолеть я не мог, Одинок облудившийся странник. Постелил я рыжеющий мох, Одеялом — кедровый стланик. Изнемог я, подняться не мог... Смолк костер. Осмелилась зола. Кроны хвойные. Ветра гимны. Где ж ты бродишь, Дерсу Узала? Обогрей меня. Помоги мне! Смолк костер и остыла зола... Ты приди ко мне, мудрый гольд, В тихих орочах на рассвете, Край таежный и дик, и горд В эту непогодь, в этот ветер. О, явись ко мне, добрый гольд!.. Там, где камни дробит Уссури, И бегут, словно годы, волны, Ты добудь мне огня у зари, Берестою котомку наполнив. И воды вскнпяти Уссури. Дай мне чая глоток, Дерсу! Я устал и продрог совершенно... В заповедном маральем лесу Вырой корень целебный женьшеня, Выпей чая со мной, Дерсу!..