Кировец. 1975 г. (г. Липецк)

М. ГОРЬКИМ В ДОБРИНКЕ Когда проезжаешь по железной дороге через Добринку, обязатель­ но обратишь внимание «а памят­ ник, установленный у станционно­ го здания. Приглядевшись повни­ мательнее, в изваянной фигуре узнаешь молодого Алексея Пеш­ кова, будущего великого совет­ ского писателя Максима Горького. А на фасаде здания прикреплена мемориальная доска с надписью: «Здесь жил и работал Алексей Максимович Горький. 1888—1889 гг.». „ ...Двадцатилетнего А л е к с е я Пешкова скитальческая судьба забросила на затерявшуюся в сте­ пи маленькую станцию Добринка. Здесь он стал работать сторожем. Этому периоду своей деятельно­ сти писатель впоследствии, в 1923 году, посвятил один из рассказов, который так и назван — «Сто­ рож». «Я — ночноч '.тооож станции Добринка, — начинает Горький этот рассказ, — от шести часов вечера до шести утра хожу с палкой в руке вокруг пакгаузов; со степи тысячью пастей дует ве­ тер, несутся тучи снега, в его се­ рой массе медленно плывут туда и сюда локомотивы, тяжко взды­ хая, влача за собою черные И з п р о ш л о г о н а ш е г о к р а л звенья вагонов, как будто кто-то не спеша опутывает землю беско­ нечной цепью и тащит ее сквозь небо, раздробленное в холодную, белую пыль. Визг железа, лязг сцеплений, странный скрип, тихий вой носится вместе со снегом». В рассказе «Сторож» Горький с необыкновенной силой изобра­ зил разгулы начальника станции, который заставлял весовщиков вскрывать вагоны с грузом и про­ давал краденое для устройства пьяных разгулов. Здесь же писа­ тель рассказал и о своей беско­ нечной тоске в этом заброшен­ ном углу российской равнины: «Вокруг меня мелькали люди, для которых все, чем я жил, было чуждо, каждый из них отбрасы­ вал свое отражение в душу мне, и в непрерывной смене этих от­ ражений я чувствовал .себя осуж­ денным на муку понимать непо­ нятное». Нелегкую, тягостную жизнь Горького в это время во многом скрашивала его дружба с груз­ чиками, сцепщиками, сторожами Добринки. Он уже в те годы вы­ ступал в роли воспитателя окру­ жавших его простых людей. Горь­ кий читал своим товарищам кни­ ги, пытался приохотить их к чте­ нию, обучить грамоте. Особенно тесная дружба у мо­ лодого Горького была со своим товарищем по работе, тоже сто­ рожем станции, Иваном Василье­ вичем Черногоровым. В 1940 году в «Известиях» бы­ ли опубликованы воспоминания И. В. Черногорова «На станции Добринка», в которых он, в част­ ности, писал: «Всю зиму прора­ ботал я с Алексеем Максимови­ чем. Среди чувалов хлеба соби­ рались рабочие и слушали Горь­ кого. Он говорил о том, как дол­ жен жить человек...» В тридцатые годы Горький под­ держивал связь со своим товари­ щем, писал письма, присылал ему деньги... В письме, написанном в начале 1935 года и адресованном в Добринку И. В. Черногорову, Алексей Максимович вспоминал: «...Я очень хорошо помню Вас. Красивый Вы были тогда парень, сильный, но не веселый, задумчи­ вый такой и часто жаловались, На снимках: памятник М. Горь­ кому у станции Добринка; мемо­ риальная доска на станционном здания. Фото М. Манаенкова. что жить скучно. Предлагали Вам я и сцепщик... учиться грамоте, но это дело не пошло. Вы сказали что-то вроде того,' что-де «и без грамоты тошно». А все-таки, ког­ да мы читали книги под пятым фонарем у пакгауза. Вы слушали внимательно...» Добринцы свято чтут память об Алексее Максимовиче Горь­ ком. Главная улица поселка, на­ чинающаяся у вокзала, там, где в конце прошлого века жил и ра­ ботал юный Алексей Пешков, те­ перь называется именем велико­ го пролетарского писателя Ю. КАРТАШОВ. Л е о н и д ШНРНИН Р У С Ь М и х а и л КОНОПЛЕВ П я т н ы ш к о (ПРОБА ФАНТАСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА) — А то нет! — начал я входить в роль. — Вся от них рябая ста­ ла. Кудесники из сферы бытового обслуживания откровенно забес­ покоились. По пригоркам, по лощинам — Хутора да хутора... Хриплый голос петушиный День в тумане потерял. Чья-то рыжая корова Побрела на водопой. Кто-то молвит: — Кум, здорово! И проводит: — Бог с тобой! Чей-то ход по детству робкий, Кто-то стал уже седым... До избушки шаткой — тропку Заметает сизый дым... Замерла, остекленела Светловолная река. Чей-то сын вчера несмело Девку в жены нарекал... Ныне — ходит, смотрит косо: Знать, любви не устерег. Развила береза косы На развилке трех дорог. У куги — в озерной тине — Бьется рыба в вентеря. Дунул ветер из-за тына — Солнце — ярче янтаря!.. ...Век бродил поэт по свету, Видел радость, видел грусть, Возвратясь — назвал все это Величальным словом: Русь!.. Нехорошо вышло. Брюки толь­ ко второй раз надел и ухитрился заляпать их чернилами. Не все, конечно, а только в одном месте, но все равно вид-то уже не тот. Пятнышко хоть и крохотное об­ разовалось, но, если говорить на­ чистоту, очень уж броское. Д е­ лать нечего, прихожу в «химчист­ ку». — Так и тар, — спрашиваю, — вывести можно? Осмотрели. — Вообще-то, — отвечают, — можно. В принципе... — Как это? — заинтересовался я. Один наиболее честный това­ рищ поясняет: — Рискованно. — Но ведь это так просто: при­ нял от клиента брюки, избавил их от злокачественного пятна, и все. — Вообще-то это так, — согла­ сились со мной. — Но где гаран­ тия, что мы вернем вам брюки, а не, скажем для примера, пятно? Ведь еще неизвестно, что из них вперед исчезнет... — Что же делать? — растерял­ ся я. — Вопрос сложный, — отвеча­ ют мне. — Лучше, если бы распи­ ску... «Этого еще не хватало». — Нет уж, — говорю им. — Обойдусь без 'расписочек. Товарищи «химики» громко вздохнули. Посмотрел я на них, потом на пятнышко и поинтересо­ вался: — А вы-то тут чем занимае­ тесь? — Выводим, — говорят. — Вам только на луне пятна выводить, — непроизвольно сле­ тело с моих губ. — А что, разве уже появились? — Спасибо, — говорят, — за сигнал. Возьмем на заметку. Уч­ тем. Хлопнул я перед ними дверью и ушел. Весь вечер чувствовал себя прескверно, ухитрился по­ ссориться с женой и дважды при­ нимался обсуждать с сыном его дневник. Чувствую, не помогает. Разная чепуха в голову лезет, сомнения какие-то вселяются, одо­ левают. Ночью вышел на балкон покурить. Погода стояла чудная, прохладный воздух слегка дур­ манил, небо тихое, звездное. И вдруг я увидел луну, при­ смотрелся и... ахнул. На ней не было ни единого пятнышка. Ис­ чезли. Растворились. — Риск, конечно, есть, — пос­ ле некоторого раздумья согласил­ ся я, — но попытаться стоит... Утром я отнес брюки в «химчи­ стку». Ю М О Р Е С К И В л а д и м и р ЩЕРБАКОВ „ В С Т Р Е Т И Л И С Ь " Стороной по небосклону Не один десяток верст Мчались туч гнедые кони, Высекая искры звезд. Резвы. Холены. Игривы. Каждый — статен и поджар, Разметав по ветру гривы. Мчались кони на пожар. За кленовыми лесами, В окаленной полумгле Плавно всполохи плясали, От раздолья разомлев. Просыпался россиянин Добродушен и высок. Сим сияньем осиянен. Улыбался на восток. На востоке — вился сокол. Золотым крылом писал, А над соколом — высоко Разгорались небоса! Настроение поганое. Жена на юге отдыхает, а я здесь маюсь. Супы из концентрата ем. Пойду хоть по улице прошвырнусь. Иду я, значит, спокойнехонько. Мор­ ды встречные взглядом прощу­ пываю. Какие-то все опухшие. Не поймешь, то ли не выспавшиеся, то ли не опохмелившиеся. Тошно, аж смотреть на них не хочется. ТЕАТР В Черт-те что творит с женщина­ ми искусство. Вот моя жена тем только и отличается от столицы Камбоджи, что та — Пвом-Пень, а она пень-пнем. А туда же,,, «по­ ехали 8 театр!». И вдруг... точно роза среди как­ тусов. Танцующая походка. Плав­ ный изгиб бедер — ну как по ле­ калу. Стройные ножки, покрытые коричневым загаром — с ума можно сойти... А волосы!.. Да я ослепну от их золотого сияния! Моей жене до нее, как мне до Ка- пура-младшего. При воспомина- ИНОВАТ Я ей говорю — от добра добра не ищут. Живем хорошо,-мирно— не деремся. Я не пью, получку всю тебе отдаю. Чего, говорю, те­ бе еще надо? Нет, уперлась — «поедем -г- и все». Ну, ладно, нии о жене неприятно заныло в желудке. Захожу справа. Изящная руч­ ка, маникюр и... кольцо! Черт возьми. Вот не повезло! Впрочем, а почему бы не попробовать заве­ сти легкий романчик, а?.. Знаком­ ство, приглашение в ресторан, а там... чем черт не шутит?! Мобилизуюсь. Подбираю жи- Все было бы хорошо, если бы не вышел этот, как его... конфе­ рансье. Звать-то его не знаю как, да и знать не хочу. И говорит он так, значит: если ты лысый спе­ реди, значит, гуляешь. Если сза­ ди, значит, умный. А если лысый спереди и сзади—значит, умно гу­ ляешь. И так ехидно на меня В я ч е с л а в ПАПИН ЛЕРМОНТОВ Он и впрямь с головой окунулся В тот, незыблемый с древности мир. Где однажды — подростком — очнулся Слаб здоровьем и, главное, сир. Отмечал он и нощно и денно: Так не может быть у подлеца— Холодеет душа постепенно. Как синеющий перст мертвеца. Ну, а кто или что виновато! Намекали ему средь тузов, Что всеведенье так же чревато, Как чревато незнанье азов. Миновавши свою четверть века, Он замкнулся и вовсе теперь, Понимая, что для человека Пусты звуки «надейся» и «верь». Он, «исчадие» чувства и боли, В необоримой тоске. Значил в мире надменном не боле. Чем перо в его быстрой руке. Потому и пошло: эполеты. Служба, цензоры, злые глаза, Петербург, Пятигорск, пистолеты. После выстрела — дождь и гроза... В л а д и м и р БОРИСОВ Стояли тучи, словно валуны. Поросшие серебряными мхами. И липы тень точил родник луны, На черных листьях ртутью высыхая. И ночь брала начало е родника И, пробираясь сквозь сплетенье веток. Перебирала тени, как река Подводными течениями света. Я б счел за сон — как шли мы по реке. Шли меж теней голубовато­ зыбких... Когда бы утром не нашел в руке Твоей ладони золотую рыбку. * * * Так иду — нараспашку душу. И заносит ветрами зерна. Зло расти наровит с верхушки, А добро с узловатого корня. Л е в КОЛТУНОВ Крадется луч по одеялу. Мурлычет чайник на огне. Мяучит форточка в окне. Скулит расшатанная дверь. С тобой мы лаемся. А зверь-собака Голос потеряла. вот, расправляю плечи. Стараюсь придать глазам этакое современ­ но-нахальное сияние. «Девушка, извините, мы с Ва­ ми где-то встречались?..» Даже сам умиляюсь от собственной вежливости. Что-то до страшно­ го знакомое чудится мне в пово­ роте головы и чертах ее лица... Ядовитое «встречались» опускает меня с седьмого неба на нашу грешную землю. Отказываюсь ве­ рить глазам своим. Передо мной собственной персоной стоит... кто бы вы думали? Жена!.. смотрит... А я по привычке льиси- ну свою поглаживаю —- спереди и сзади. Черт меня дернул взять билет на третий ряд. Сидел бы где-нибудь на галерке и в ус не дул. А тут жена как воткнула в меня зенки, чувствую, пропал! До­ мой вернулись, она сразу вещи укладывать... мои. И все—театр,.,