Кировец. 1975 г. (г. Липецк)

Владимир БОРИСОВ СВОБОДНАЯ КОВКА В кусок огня, в заката сколок Клещей впилось двойное жало. В ладонях чутких лепит молот Рабочую судьбу детали. Цилиндр попыхивает паром. А у бойков, где воздух колкий, В соленой робе крепкий парень Клещами тискает поковку. Чуть щурит взгляд от напряжены) — И мыслью каждый, жест наполнен И трансформирован в движенье Двухтонной ласковой ладони. Он словно скульптор, этот парень. А тот, кто этого не понял, — Пусть слепит шейку коленвала Движеньем собственной ладони. Виктору Бочкову Разве.вляются тропы-ветви — Жизни дороги. Замечаю, что рядом уж нет их. Тех, кто всего дороже. Между нами гуляет ветер. То, что не было, светит небом. Я запаздываю ответить На письмо, которого нету То, что не было, светит небом. То, что было — земля под нами. Разветвляются тропы в древо С перепутанными ветвями. Не оглядывался ни разу. Но сегодня землей разбужен— Словно прутик, что всем обязан Дереву нашей дружбы. Иван СТРЕЛЬНИНОВ НЕТ ВОЛЬНЕЕ НАШЕЙ РЕЧКИ Нет вольнее нашей речки, светлой Ллавицы — реки. Вьет она ручьи-колечки: как довольны рыбаки! Приезжают отовсюду. Сноп — костер на берегу. Я свою реку-подругу Повстречаю на лугу. Здравствуй, Плавица-ре чушка! Здравствуй, девушка<-река! Как пуховые подушки Проплывают облака. Вечер — парень ясноокий Копны-звезды ворошит. Над рекой моей широкой Хорошо, ребята, жить. Лее НОЛ ТУНОВ СЧИТАЛКА Чики-брыки-дрыки-рик, Жил король Фридерик. Он упрям, как три барана: По утрам он рано-рано Из глубокого дивана Выбираться не привык. Рык-брык-дрык-чики, На него вы не кричите. Подоткните одеяло И скажите этак вяло. Что, мол, кто-то на столе Позабыл свое желе. А еще — подумать только — Апельсиновые дольки И коробку шоколада... Вы сказали все как надо! Чики-брыки-дрыки-рик — Тут же вскочит Фридерик! НЕСКЛАДУШКА Люди бриджи надевают — Для игры удачной в бридж. Если в гольф .играешь в гольфах — То и выиграешь, глядишь. Если вы чего не поняли В этом маленьком стишке, Я не прочь помочь, коль помочи Пристегну к своим портам. Николай АНСЕНОВ ОТЕЧЕСТВУ УГОДНАЯ СТРОКА Хотят ли отдохнуть порой слова, Как человек, на стуле иль в постели? В недельный срок до соли пропотели, А где у них воскресные права? А ведь они способны уставать, Стареют и с годами умирают. Слова-младенцы силу набирают, Чтоб после за Россию воевать. Иным — нужда про нежное болтать, Иным — желанье бомбой разрываться, Когда б еще в подробности вдаваться, Поступков слов вовек не сосчитать. Часы идут. По-прежнему в поту Словарный фонд, работая на славу, Иным словам — на пенсию б по праву, Да рвутся постоять за красоту. Одним неологизмам не под силу Запечатлеть движения души. Проникнуться доверием спеши Ко всем словам, угодным для России. Лишь черствость слова может ей вредить, Лишь подлость слова ей не пригодится, А черным словом можно ли гордиться, Где не спешат в нем совесть пробудить? ■ Я все-таки на том себя ловлю, Когда слова за что-то укоряют, Что каждое наощупь проверяю Своей душой, пока употреблю. И не стыжусь приевшейся молвы Насчет словца «затертого» иного. Молва сия есть следствие больного Подчас воображенья головы... Стары слова, размеры иль средства. Но есть субъект, есть самовыраженье; И есть солдат, чтоб повторить в сраженье: — Назад ни шагу! Позади — Москва! А память вновь спешит разбередить И боль, как встарь, у радости родится, Когда бы в этом лично убедиться Тому, кто может с легкостью судить Об узнанном из книг иль из кино Огне, в каком Россия не сгорела... Знать в сердце благодарность не созрела Для тех, кому вернуться не дано. Пусть говорят: не модно иль старо. А шар земной с момента сотворения? А жар сердец? А чувств людских горение? Да разве перечислит все перо? Старо, как дым, который сотни лет Проходит вновь сквозь трубы дымовые. Стара любовь, но снова, как впервые, Она у счастья требует совет. Старо, как мед, как деготь, каковой На бочку все по ложке прибавляют. Я вновь иду в атаку, я — живой, Хоть знаю, что в меня опять стреляют. Старо, как дуб, который сотни лет Стоит себе и в ветви-ус не дует. Старо, как мир, но вновь в стихах «колдует» Над образом Отечества поэт. Старо, как зло, которое сужу И, как вопрос, что требует ответа. Пусть о войне — у тысячи поэтов, Все дело в том, как я о ней скажу. Пускай пройдут и годы, и века, Но мысль моя хоть а ком-то повторится И верю: вдохновеньем загорится Отечеству угодная строка! Леонид ШИРНИН СФИНКС По-над просторами пустыми, Где человека зыбок след, Он Возлежит посредь пустыни Пять тысяч лет... Пять тысяч лет... Навстречу Рыжим ураганам, Ветрами знойными омыт, Он, Сфинкс, — издревле, По барханам, Ведет громады пирамид. Пески пустыни — Сети Сета — Его зовут издалека, Но холодны, 8 сияньи света, Его гранитные бока... Его хребет веками И взор его не затаен. Сфинкс — Символ вечности — Воздвигнут Над нашим тленным Он — лев, выгнут бытием... Но лик очеловечен. Он не следит давно за мной: Его покой Высок и вечен И долог путь его земной... Текли года. Менялись яеры, А он бессмертья не искал. А он донес V до нашей эры Улыбки каменной оскал. О чем кричит улыбка эта! — Пред ней Ничтожен Человек! — Я жду ответа —■ Нет ответа — Молчит, Молчит Двадцатый век. юмореска Р А З М И Н К А С утра не шли дела у ремонтни­ ков Серафима Аккордова.—Хлоп­ цы, что стряслось? — то и дело теребил своих нахохленных орлов бригадир. — Дудкин опять график срыва­ ет, — отмахивались хлопцы. Аккордов нахмурился: — Зовите саботажника! Привели Дудкина. Бригадир покачал головой. — План горит, начальство шу­ мит... И все потому, что какой-то несознательный Дудкин не желает идти в ногу с товарищами по ра­ боте! Дудкин забубнил, потупясь: — Да я ничо. Вот я тещину ка­ стрюльку допаяю и тогда... Бригадир Вскинулся над верста­ ком: — Какие-такие посторонние ка­ стрюльки в рабочее время?! Да тут товарищеским судом дело по­ пахивает! У Дудкина дрогнули губы: — Зачем судом? Я И так сде­ лаю.,. — Давно бы так — переменил тон Аккордов, — Знаешь же, что нашим гаврикам ключи от красно­ го уголка не доверяют. А ты у нас художник, Пикассо непризнанный. Спросят «Зачем ключи?», скажешь «Начальство велело рисовать ди­ аграмму производительности тру­ да»... Спустя десять минут за дверь­ ми красного уголка послышалось азартное хаканье: «Выставляй озона! Отрубай лысого! Дуплюсь!». Бригадир вздохнул с облегчени­ ем: его ремонтники приступили к традиционному, разминочному «козлу». А. АДПОСТЕНКОВ. Ф О Т О К О Н К У Р С «НАШТРУД, НАШОТДЫХ» А. ДУНАЕВ. Памятник летчи- кам-липчанам, павшим в боях за Родину в годы Великой Отечест­ венной войны. „ПОКА ЖИВ, БУДУ ПОМНИТЬ..." Р А С С К А З В этот день в Чернаве такая пальба стояла, что взрослые ста­ рались лишний раз на улице не показываться и за детьми строго присматривали. Да разве усле­ дишь? Мама моя с братишки се­ милетнего штаны сняла, чтоб из дома никуда не бегал. Так он фу­ файку надел, она как раз до пиг ему доставала, ноги в ботинки су­ нул и так смирненько говорит: «Я, мама, на дво-о-р хочу...» — Ну иди,—говорит она ему,— да скорей возвращайся. Братец шмыгнул за дверь, а вернулся — когда смеркаться ста­ ло. Только через тридцать лет при­ знался, куда ходил. А до этого по­ малкивал, Говорит — маму не хо­ тел волновать. Оказывается, пощупать руками настоящую пушку да патронов на­ собирать ему не терпелось с того самого момента, как заухал над Чернавой свирепый голос войны. Туда, за несколько километров от дома, где не успел еще осесть орудийный дым, и убежал Вася. И только увидев рядом разбитое поле сражения, Вася по-настояще­ му испугался: будто все до единой пушки нацелились в него своими окоченевшими развороченными жерлами. Заметив мальчонку, с убитых нехотя поднялась стая во­ рон, и сделав небольшой полу­ круг, грузно осела опять. Вася на­ гнулся, машинально опустил в карман несколько гильз и... увидел свежие длинные пятна крови на уцелевшем буром снегу. Что-то подтолкнуло его пойти по одино­ кому трудному следу. В конце кровавой тропинки возле кустар­ ника лежал человек. Вася осме­ лился подойти к нему и раненый поднял голову, вцепившись в ав­ томат. — Сынок?!—обрадовался он,— Скажи, где мы, где тут дорога?.. — Это Чернава, дяденька, — пояснил Вася. — А дорога там: слышите — стреляют. Наши нем­ цев гонят. — Так их гадов, — проговорил он и напрягся всем телом, пы­ таясь подняться. Потом затих. Васька, хоть и замерз, но не от­ ходил от солдата, будто чувство­ вал, что может пригодиться. И действительно, раненый попросил пить. Вася отцепил от солдатского ремня зачерпнувший снега коте­ лок и побежал к реке. Где кувыр­ ком, где ползком на животе, он спустился с обрывистого берега к роднику, который жил в любое время года, не поддаваясь ника­ ким морозам. Гильзя Вася выбросил — они стягивали вниз по скользкой кру­ тизне. ...Еще никогда не видел маль­ чик, чтобы так хотели пить, как пил этот измученный жаждой сол­ дат. Оторвавшись от воды, боец передохнул немного и только тут заметил две маленьких иззябших ладошки, аккуратно поддержива­ ющие обледеневший котелок. Он скорее взял их в свои невозможно горячие руки, стал целовать, что­ бы согреть. И Вася расплакался, не зная, что творится у него с ру­ ками, которые все пожимали и по­ жимали чьи-то упругие, острые рукавицы, покуда не стало неболь­ но и тепло. Мальчугану захотелось быстрее побежать домой, в родную прох­ ладную хату, где теплыми были всегда большая русская печь да руки матери. Такие же теплые, как у этого израненного пулеметчика. — Ну иди, мальчик. Теперь ма­ ма тебя заждалась. Спасибо... Я буду помнить тебя всю жизнь. Пока жив буду, — сказал посиль- невший боец на прощание . —Ия тебя, дяденька, буду пом­ нить, — пообещал Вася. В. КУПАВЫХ,