Кировец. 1975 г. (г. Липецк)

- МОСКВА СЕГОДНЯ Красная площадь. Фотохроника ТАСС. ЗАЧЕМ ВЕСНЕ ПОДСНЕЖНИКИ День уже на четыре часа при­ бавил. Март начался. И с землей что-то непонятное делается. Хо­ чется ей, как озорной девчонке, поскорее из зимних нарядов выб­ раться. Да и то правда: вон сколь­ ко света и тепла прибавило. Жар­ ко. Хочется-то хочется, да поди попробуй. Постарались вьюги. Много полотна наткали за зимние вечера. Укутали, .-спеленали, Да так что самой не выбраться. Но есть у земли подружка. Нежная, красивая. Весной зовут. Хорошая подружка. Рада помочь. Ходит по рощам и полям. Хол­ сты раскрывает. Да не просто раскрывает, а дивную работу де­ лает. А в чем работа эта не каждый поймет. А и поймет — не сразу поверит, удивится сначала. Ходит Весна по .рощам и лесам. Приглядывается к- проталинам. А С к а з к а где проталина теплая, там снеж­ ный холст как протертый вроде, с дырочкой. И тянутся оттуда' три-четыре синих нитки шалого ветра. Потяни за такую нитку, да ' за другую, за третью — холст й распустится. Знает про это Весна. Да много ниток. Сразу на все и рук не хва­ тит. Вот и приноровилась она каждую нитку к солнцу привязы­ вать. Присядет ловко, нагнется: в левой руке синяя жилка ветра, в правой — золотой солнечный луч. Раз, два, — и завяжет их на узелок, на две зеленые петельки. А чтобы ,крепче было между пе­ телек, каплю неба голубого, как сургуч, прилепит. Раз, два — трудится Весна. На каждой проталине три-пять узел­ ков вяжет. Трудится Весна, и солнце трудится. Все выше и вы­ ше поднимается. Потягивает хол­ сты за нитки, как колесо с золо­ тыми спицами. Сматывает их в белые кудели, в облака, да на не­ бе про запас складывает. А в лесу красиво становится,-II приходят в лес люди. Разные при­ ходят. Но всем узелки нравятся. Называют их красиво — подснеж­ ники. Срывают, разглядывают. Который задумается, зачем узе­ лок Весне нужен. А которому и подумать некогда, отдохнуть в лесу торопится. Насрывает такой подснежников целую охапку. Воз­ вращается довольный,, и невдомек ему, что синих узелков меньше стало. А .от этого, может быть, и лето задержится. В. БОРИСОВ. Память в мысли ворвется И вновь — фронтовая весна. Я не видел красивей Весны сорок пятого года. Как Европе живется. Спросить бы, что скажет ога С Победе России, Великой заслуге народа. Сколько весен прошло. Только павшие в вечность уйди. Вновь встречают живых По закону Девятого мая. Сколько их полегло. Может, больше, чем капель дождя, Но друзей боевых До единого Май обнимает. С ними был я, как дома. На фронте зимой иль весной, В запасном ли полку На муштровке до первого боя. — Эй, ты, «сено-солома», — Окликнут вдруг я старшиной, Это входит в строку. На живых непохожей судьбою. — Как живешь, фронтовик, Возвратившись домой из огня! Становясь стариком, На кефир перешел иль сметану! Ну, а я, брат, привык. Что считают мальчишкой меня И во веки веков Никогда стариком я не стану. Я в апреле убит, Не дожив до семнадцати лет, Но Девятого мая У Памяти с павшими встреча. Если я не забыт, А тобою, по-моему, нет. Николай АКСЕНОВ тебя понимаю. Как павший ни в чем не переча. когда-то, бывало, Перечил азам старшины — Эх, ты, «сено-солома» — Пытался в строю рассердиться. Чтоб легко воевалось. Устав и Присягу должны «Отчеиашем» знакомым запомнить, - Оою пригодится. Если помнишь, опять Мы встречались в кромешном аду. Выли вместе с утра, Только я не дожил до обеда. Тяжело отступать И со смертью играть в чехарду. Но опять, как всегда, Без сомнения верить в победу. Только так, может быть. Было легче в бою умирать, Если веришь в нее, Если ради нее — хоть под танки Чтобы танки подбить. Пессимизму нельзя доверять. Ну, а бросищь ружье. Пропадешь и в медвежьей атаке. Это к слову пришлось. Ведь охотник — Он тот же солдат И обязан поверить не страху — Охотничьей силе... Если нам довелось И с фашистской чумой совладать, То, восстав и из праха, С живыми мы славим Россию. Иван ХАРИН В ДОРОГЕ По темной ленте мокрого асфальта Нас газик мчал из города в село. В кабине на засаленной фуфайке Сидели трое — правилам на зло. Нас было трое. Газик и дорогу Я сразу принял, как бездушный мир. Шофер был с виду заговорил. На вид ей было сорок пять, не больше, Глаза устало излучали ток... Для разговора повод дал в горошек, Из ситца, скромный, траурный платок. — Отца иль мать! — Я был предельно ласков, когда о горе бережно спросил. — Убили сына, Сашу, на Даманском. Отца на фронте в битве за Берлин. На голос тихий вдруг за поворотом Откликнулся чуть вздрогнувший Конотопом. Одна лишь фотография с тех пор Со мной везде — и дома, и в дороге... Лист похоронный мать взяла себе. Еще подкова стертая в пороге На память то ль на счастье всей семье... Не надо быть великим и сверхсильным, Чтобы принять то горе, как свое. Ведь речь зашла о горьких днях России — Вячеслав ПАПИН ЗИМНИЙ ВЕЧЕР Пронзительным пейзажам зимних буден Присуща бедность красок в любой час. Однако даже вечер, хоть он скуден. Несет очарование подчас. Немного, правда, в этом утешенья. Как в писаном неискренней рукой. Но все-таки обыденность движенья Вдруг наполняют сила и покой. Заботами иными отвлеченный, человеком строгим. С попутчицей я вдруг шофер: То горе всех, — А мой отец погиб под а значит и мое. Не видел я, как сзади и с боков Нагрянул он, не синий Ю м о р е с к а Чудовище Тихого озера У нас на работе иногда такое загнут, что дух захватывает. А недавно Ниночка Носова, наш технолог, рассказала про чудови­ ще озера Лох-Несс. После работы идем мы домой с Брыкиным, а он возьми и скажи: — Про Лох-Несс Ниночка, ко­ нечно, придумала, а вот что на Тихом озере чудовище живет — это точно. — С чего ты взял? — заинтере­ совался я. — Люди говорят. Еще утверж­ дают, что косматое оно и совсем дикое. Очень я этим делом заинтересо­ вался, заболел, так сказать. День мучился, два, а потом предложил Брыкину: — А что если нам его поймать? Для науки? Брыкин испугался. — А ну его, — говорит, — в болото. Жена, понимаешь, дети. А оно этого не поймет, потому как косматое и совсем дикое. Узнал про наш разговор Кизя­ ков, пристал: — Возьми и меня, Коля, с со­ бой. Я страсть как разные при­ ключения люблю. Целую неделю канючил, и я сдался. ...В тот же день приехали мы с ним на Тихое озеро. Кизякрв по-' лазил по густым прибрежным за­ рослям и вскоре выискал отлич­ ное для наблюдения место. Ле­ жим мы в густой траве, а сами в морской бинокль поглядываем. Только тихо все на озере, лишь изредка крупная рыба воду взбудоражит, да комары вконец разлютовались. Час так прошел, два, смеркаться стало. Кизяков не выдержал, ныть начал: — Может, по домам? Ночь на носу, а его все нет, чудовища-то?! — Люди зря не скажут, — го­ ворю ему, — а хищники обычно ночью на промысел выходят. По­ нял? Кизяков как будто понял. Вско­ ре совсем темно стало и прохлад­ но к тому же. Лежим мы в своем укрытии, клацаем потихоньку зу­ бами и курить хочется, но не ре­ шаемся. Вдруг на середине озера зачав­ кало что-то, захлюпало, будто кто тяжелыми лапами в вязкий ил погружается, а потом с трудом их оттуда вытаскивает. Кизяков от нетерпения привстал даже. — Тише ты, — шепчу ему, — спугнешь! А шум все ближе и ближе к нам, уже смутно на черной по­ верхности озера какой-то стран­ ный силуэт вырисовываться начал. — Вот оно, чудовище-то, — го­ ворю я Кизякову. — Само к. нам идет. Только я ему сказал это, как на другом берегу крик поднялся. Особенно слышно было: — Лови его! — Окружай! Чудовище испуганно замета­ лось на середине озера, а потом странно располовинилось: одна часть на месте осталась, а другая быстро с громким фырканьем к нам приближаться стала. — Вперед! — дико закричал Кизяков и ринулся в воду. Только опоздал он: чудовище уже мед­ ленно выползало на берег, тяжело дыша и отплевываясь. Увидело оно нас, да как человеческим го­ лосом закричит: — Век свободы не видать, но­ ги моей больше на этом озере, не будет! ■ И вдобавок еще несколько сло­ вечек припустило, за которыш- меньше 15 суток не дают. Кричит, божится, а само с себя тину стас­ кивает, пытается что-то длинное, похожее на хвост отцепить. Здесь и люди подоспели, что на другом берегу кричали. Они оказались ин­ спекторами рыбнадзора. Благода­ рят они нас с Кизяковым, руки жмут, а мы никак не можем по­ нять, в чем дело. — Кто это хоть есть? — спра­ шиваем у них. Смеются. — Сутягин это. Браконьер тем­ ный. Помогли они этому самому Су­ тягину из собственной сети рас­ путаться, брошенную лодку к бе­ регу подогнать, а потом попро­ щались с нами и ушли. Вскоре про нас с Кизяковым в газете напечатали. Интересная статья получилась. На работе от вопросов отбоя нет, но мы скром­ но отмалчиваемся. А сегодня под­ ходит ко мне Брыкин и спраши­ вает: — Коль, вы там еще ничего не надумали? Я сознался: — Есть, — говорю, — наметоч­ на. Решили мы с Кизяковым к зиме поближе на снежного чело­ века пойти. Говорят, его часто встречают в • наших лесах. С оленьей тушей на спине. М. КОНОПЛЕВ. и не черный, А матовый, как ворох облаков. Весь этот вечер звуков было мало. Он позволял и плакать и шутить, И, между тем, доступней как-то стало В его чертах Россию ощутить. Искрились звезды и вилась дорога, Чернел помаркой за дорогой лес.. Деталей было, в общем-то, немного. Но все имело гармоничный вес. В счастливом сочетании с простором Дышала проза русской простоты. И снег лежал под благодарным взором Прообразом душевной чистоты. Двенадцатый месяц, или немного грустное стихотворение , не лишенное сентиментальности Декабрь — сплошное искушенье. Забудешь начисто привычки, Лишь обнаружится движенье В замке души его отмычки. Как дирижер, готовясь к туру, Зима, по нотам окон тыча, Листая сонно партитуру Пустых дворов, под нос мурлычит Ветрами, Скрипами, Капелью. И в этом разнородном гаме Лежит истерзанной' постелью Снег, попираемый ногами. Горит фонарь кроваво-медно, И то, что звали мы любовью. Теперь сроднилось незаметно Не только с радостью — И е болью.. Страница подготовлена литера­ турной студией при заводском Дворце культуры.