Склярский А.О., Как родная меня мать провожала

51 трамвае. Потом вышла, снова уточнила, туда ли идет. И вот нужная воинская часть. Вызвали отца, когда увидела – расплакалась. Отец был выбрит, подстрижен, имел уже воинскую выправку и стал выглядеть старше своих 40 лет. Все передала, но одну курицу отец вернул, сказал: «Вам там самим есть нечего». Рад был табаку, очень просил, чтоб младших берегла детей и мать. Потом отпросился из части и отвел на ночлег в какой-то колхозный дом, так как был уже вечер. Полночи крутилась на отцовской шинели Маруся – огромный город, военные, орудия, танки… Вот она, война. Рано утром снова пришла к части. Отец отпросился проводить до трамвая. Последние объятия, последний поцелуй – «Держись, доча». Трамвай увозил, а отец все махал в след. Расплакалась. Трамвай повернул куда-то, где выходить, уже не знала. Слезы душили – а вдруг отца видела последний раз? Потом спросила, как доехать до Заставы. Подсказали. Пересела, доехала. На трассе какие-то военные подвезли до Хлевного. От Дмитряшевки тоже подвезли чуть. После обеда уже была в селе. Всем принесла новости. А на следующий день уже в сельсовете писала объяснительную, что точно была у отца, и приложила пропуск из колхозного дома. Она была последней, кто видел отца живым, и эти воспоминания пронесла через всю жизнь. Все фото и письма были утрачены во время эвакуации. Там же умерла младшая из детей – четырехлетняя Валюшка. Ей перед смертью приснился отец – «тятька был в яме и меня к себе звал, дал мне яблоки, и я к нему пошла», через несколько дней ее не стало. С отступающими частями больного, с обмороженными ногами, Стефана встретил односельчанин (Проскин муж). Стефан сказал, что у всех просит прощения. А на слова односельчанина, что он едет в тыл, а они идут в бой и могут не