Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

В чужбине свято наблюдаю Родной обычай старины: На волю птичку выпускаю При светлом празднике весны. Я стал доступен утешенью; З а что на бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать! — звучал в левитовской избе звонкий голос Саши. Учили хором пушкинское: Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя; Т о как зверь она завоет, Т о заплачет, как дитя, Т о по кровле обветшалой Вдруг соломой зашуршит, Т о , как путник запоздалый, К. нам в окошко застучит... Левитов расскажет впоследствии о том, как он и его сверстники по­ стигали «мучительную прелесть Пушкина» («Дворянка»). Вьюга злится, вьюга плачет; Кони чуткие храпят; Вот уж он далече скачет; Лишь глаза во мгле горят; Кони снова понеслися; Колокольчик дин-дин-дин... Вижу: духи собралися Средь белеющих равнин. Пушкинские образы сливались со сказками, поверьями родного края («Мчатся бесы рой за роем. В беспредельной вышине»). Знание Пушкина углубилось в Лебедяни, затем в Тамбо’ве — в семина­ рии. Обожгло, одухотворило, позвало призывное: Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье. Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой... 64