Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

«сибирки»; высокой трагедийности достигает писатель в финальных сце­ нах «сна» и гибели героя. Трагедийное начало одухотворяет многие стра­ ницы повести («На новых кумачёвых фронтах за новую мужицкую и рабо­ чую власть опять разливным морем потекла кровь. Горячими ручьями выплеснулась в самую сердцевину мужицкой земли»), но драматизм и трагедийность отнюдь не исключают оптимистической перспективы («До­ сыта насосались донские степи, крымские седые солончаки, тамбовские и воронежские чернозёмы человечьей и всяческой крови; вместо штыка и сабли закачался на ожившей борозде, поднявший без боязни голову, усатый колос»). 6. «Отчизне посвятим души прекрасные порывы...» С иреневое предвечерье. Фиолетово-зелёные тени ракит и камышей над Петровским прудом. Ритмичные всплески вёсел. Оживлённый разговор; то ли спор, то ли согласие. Молодой задорный смех. Шутки. И, конечно же, гитара. И, конечно же, песня... Нас было много на челне: Иные парус напрягали, Другие дружно упирали В глубь мощны волны... Кто-то из них импровизировал мелодию пушкинского сказания о пев- це-арионе. ...Вдруг лоно волн Измял с налету вихорь шумный... Погиб и кормщик, и пловец! - Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою, Я гимны прежние пою И ризу влажную мою Сушу на солнце под скалою... Гудаловка, Гудаловка! Идёт-гудёт над твоими крышами, над тамбов­ ско-липецкой лесостепью вихревое осеннее ненастье. Стонут над оврага­ ми коренастые вязы; теряя последнюю листву, горюют над холодеющей водою плакучие ивы и ракиты; озабоченно поскрипывают сушняки в дуб­ няках и осинниках; зябко ёжатся березняки; шуршат боязливо камыши; пламенеют гроздья калины, прислушиваясь к последним кликам перелёт­ ной стаи с поднебесья. Георгий Плеханов — с томиком Пушкина. 60