Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Жуковский будет свидетелем последних часов жизни великого рус­ ского гения. Скорбные слова прощания, последнее прости: — Нашего Пушкина нет! это, к несчастию, верно; но всё ещё кажется невероятным... В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлая надеждами... Россия лишилась своего любимого национального по­ эта... У кого из русских с его смертию не оторвалось что-то родное от сердца?.. Думы, думы! Воспоминания — мучительные, благодатные, властно взыс­ кующие... «Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видел ничего подобного тому, что было на нём в эту первую минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было на несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжёлого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею! Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нём развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне всё хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?» И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот минуты жизни на­ шей, которые вполне достойны названия великих. В эту минуту, можно сказать, я видел самую смерть, божественно тайную, смерть без покрыва­ ла. Какую печать наложила она на лицо его и как удивительно высказала на нём и свою и его тайну. Я уверяю, что никогда на лице его не видал выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нём и прежде. Но в этой чистоте обнаружилось только тогда, когда всё земное отделилось от него с прикосновением смер­ ти. Таков был конец нашего Пушкина...» ...Чёрные крылья беды. Чёрная весть о гибели Пушкина. Содрогну­ лась Русь, содрогнулся «всяк сущий в ней язык». Горестные колокольные звоны Пскова, Ельца, Задонска. Вечная память — в молитвах Москвы, Липецка, Воронежа, Усмани. Горе Михайловского и Болдино разделяют Пальна-Михайловка и Кореневщино. Приезжающие из столиц сообщают подробности. «Литературные при­ бавления к «Русскому инвалиду» (1837 №5) поместили горестное слово об усопшем гении: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скон­ чался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Более говорить о сём не имеем силы, да и не нужно; и всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина? К этой мысли нельзя привыкнуть! 29 января 2 ч. 45 м. пополудни». ...Михаил Лермонтов тоже не мог привыкнуть к мысли о безвозвратной потере. Жизнь его самого была полна утрат. Кончина матери, о которой осталось детское трепетное воспоминание. Недавняя смерть отца. Пе­ чальное Кропотово. Деревенское кладбище в Шипово. Одиночество, го­ речь вечной разлуки... И вот теперь — Пушкин ушёл из жизни... 52