Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Вечер робок — с деревьев сползают В землю ржавые капли заката. Всюду избы с пустыми глазами, Летаргией округа объята... Лирический герой, выражая мироощущение радетеля отчей «бури и натис­ ка», стенает, скорбит, хнычет («Я бреду по селу одиноко. Тишина угнетает идушит. И не видно девчат синеоких — Стало некому выплеснуть душу»), «Вы­ плеснуть душу» — как выплеснуть помои? Это ли позиция? Это ли кредо? Кто я здесь? Да никто — привиденье, Что не может ни злиться, ни плакать. ...Н у хотя бы в соседнем селенье Забрехала с испуга собака. Вот вернусь — повалюсь на койку И дочитывать... детские сказки! Говорят, что идёт перестройка — А у нас даже нет перетряски. Буря в стакане воды? Автопародия, самоиздёвка, автосарказм? Духовная глухота и слепота? В старину кличущему беду-худо желали «типун на язык». Сколько языков заслужили карающего типуна! «А у нас даже нет перетряски...» Меченый сатанинским знаком «генсек-перестройщик» уже зачумлял, растрав­ ливал коросты, впускал лазутчиков-татей; вольно или невольно ему пособляли «народные плакальщики». Увы, увы!.. В «Рязанских узорочьях» напечатано сказание Бориса Жаворонкова «Кня­ жеские бармы» — остросюжетное приключенческое повествование о Древней Руси. Рязанский поэт по профессии — историк-архивист; творческое вообра­ жение, авторская фантазия «заземлена» у него достоверными фактами из жиз­ ни древнего Рязанского княжества, Старой Рязани и Переяславля-Рязанского (Рязани современной). «Может, кто-нибудь, слыша о местах этих святых, потянется душой и мыслью к этим святым местам», — эти летописные строки Б. Жаворонков берёт эпиграфом к поэме-сказанию. Былинное, отдалённое веками, истори­ ческое время в лирических думах поэта-фронтовика сплавляется, переклика­ ется с недавним, не менее горезым, не менее болевым («О сколько страшных на земле рубцов! В ночах чернели лишь печные трубы. В развалинах соборов и дворцов Безумствовали огненные клубы. Среди руин на фронтовом пути Я видел храмы европейских зодчих. А сколько очагов погибло отчих — Мы не смогли их вовремя спасти! Но вот он, кремль, что под небесной твердью Вставал в Переяславле на века! Плывут над куполами облака И внемлют чу­ дотворному бессмертью»). Лирический (автобиографический) герой обраща­ ется к Кремлю как к одухотворённому существу («Рязанский кремль! Из летописных строк Не так уж много о тебе мы знаем. Твой богатырский дух недосягаем. Отечеством от бед оберегаем, В своей судьбе ты славен и высок. Нигде твой дивный образ не забудешь. Я молча прихожу к тебе на Трубеж, Чтоб гордых дум почувствовать исток»), 498