Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Будут злиться кони, наступать на повода, и в саду пустом начнёт светиться яблоко гнилое, как звезда. Ночь начнёт пытать: «Так где же место в этом мире счастья и тоски?..» Как баяны, под руками ветра говорят кленовые листки. Ты ли ветер, в сумерках простора голосом моим кричишь, кружишь? Иль ломает руки Айседора? Иль неистовствует Париж? Болгарский читатель неплохо осведомлён о жизни и творчестве русского поэта. Известны здесь труды К. Зелинского, П. Юшина, А. Дымшица, Ю. Про- кушева. Но многие страницы сложной, противоречивой жизни великого лири­ ка нуждаются в прояснении, объективном комментировании. Иван Давидков пытается приоткрыть «завесу» над одной из драматических страниц есенинс­ кого бытия: Знайте, нежность всё ж не изменна, и не ждите чуда, осмелев! Вон вскрывает месяц чёрны вены придорожных горестных дерев! Конь мой верный, как речное устье, уж давно закованный в гранит, и бреду туда, где так стоусто и разгульно град Рязань стоит. Но, как в доме нежилом, гуляет ветер времени уже во мне, к журавлю колодца возвращает, к горьким кашлям в стылой тишине... Обращение к есенинской родине («град Рязань») Ивана Давидкова было проиллюстрировано диапозитивами, зрительно приобщившими болгарских поклонников есенинской музы к «стране берёзового ситца», мещёрскому краю. Прозвучали записи голоса Сергея Есенина. И «Монолог...» высветил новые грани яркой, противоречивой, сильно и страстно чувствующей по­ этической личности: Дни мои, как чаша. Мне не терпится. Так налейте мне в последний раз 464