Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

По-русски, нараспев, взахлёб, в открытую». В. Цыбин, обозревая современную «молодую поэзию», приходит к выводу, что «есенинское направление живёт и развивается», что для творческой молодёжи поэзия Есенина — «прежде всего часть нас самих». («Мы учимся любить землю нашу по-есенински, мы учимся ощущать слово по-есенински. И главное, мы учимся у Сергея Есенина правде».). Свой путь к Есенину, своё понимание есенинской лирики и её места в ду­ ховной жизни человека у НиколаяДоризо: «Я не могу представить свою юность без Есенина, как не могу представить России без березы... Он принадлежит к тем, может быть, нескольким за столетия, поэтам, которые вошли не только в русскую литературу, но и в русский пейзаж, стали его неотъемлемой частью, как ива над речкой, как степное жито, как затерявшаяся в нём зорька, как рус­ ская красавица берёза. Да, именно русская!» И во Франции, и на «скалах чуже­ дальней норвежской земли», и в других краях Н. Доризо трепетно вспомина­ лась берёзовая, есенинская Россия. «Помню, в детстве пленяло мой слух и воображение, как хрустальный говорок первого мартовского ручья, как вы­ дох берёзовой рощицы, как весенний шум лесной сени: Сергей Есенин — это необъяснимо прелестное своей чистотой и свежестью созвучие. Очень естествен­ но, что именно ему Россия подарила такое имя и фамилию, — пишет Н. Дори­ зо. — Он ушёл от нас, оставшись на устах наших, как дорогая песня, как леген­ да о вечной молодости. Нет, не ушёл, а приснился. Не ушёл, а проскакал под окном моим на розовом коне. Проскакал весенней гулкой ранью и стал лучом того солнца, чьё имя — Россия!» У Виктора Бокова своё «видение» личности Есенина, для него поэзия Есе­ нина, как древняя церковь Покрова на Нерли, — стоит, белеет на зелёном лугу и из дальних веков седой старины зовёт его, современника, к себе, чтобы при­ сесть, отдохнуть, подумать о том, кто есть человек и как обязан относиться он к своему ближнему. Боков ставит Сергея Есенина рядом с Андреем Рублёвым: оба они «апостолы певучей человечности», оба «извлекли из русского быта ве­ ликие художественные образы», «пропели нежную песню живой плоти, дав ей крылья великого одухотворения». Есенин видится Бокову зеленой травинкой под ослепительно синим небом России. «Она и бессильна и могуча, — прибегая к некрасовской реминисценции, поясняет свою мысль В. Боков. — Её можно примять, но можно и обойти. Есенин — природа, Есенин — дух, Есенин — ве­ ликая любовь, которая, собственно, и творит всё лучшее, что есть на земле». Станислав Куняев полемически говорит о поэтах, которые «на заре туман­ ной юности» покинули родимые веси иутратили с ними всякие живые связи, про­ должая, однако, «мёртвыми словами» клясться в верности родным пенатам. У Есенина связь с родиной самая живая, самая действенная («Более духовного поэта, нежели Есенин, я не знаю»), есенинская поэзия бессмертна («Нам надо всем почаще вспоминать искреннее, беззащитное и звонкое слово Есенина»). Михаил Дудин начинает свои размышления о Есенине лирическим «порт­ ретом» иволги: красивая, золотая, с чёрными подкрылками птица эта прилета­ ет в наши берёзовые и липовые рощи очень поздно, когда «лето начинает вхо­ дить в зиму», и уже вскоре умолкает до следующего года её «трёхколенная серебряная флейта». Поет она на вечерней и утренней заре, и весь пернатый мир как бы затихает, прислушиваясь к её «удивительно чистому голосу». Ду­ дин даже подозревает, что именно иволга «залетела» в русские народные сказ­ ки и стала жар-птицей с её красотой и нежностью. Когда он мальчишкой «со- 453