Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Ранние рассказы Шолохова образуют единство — общим жанром, темой, замыслом, эпохой, местом действия. В идейно-художественных принципах шо­ лоховской циклизации прослеживается преемственность с писателями XIX века, создавшими новеллистические иочерковые циклы («Записки охотника» И. Тур­ генева, «Власть земли», «Крестьянин и крестьянский труд» Гл. Успенского, «Степные очерки», «Горе сёл, дорог и городов» А. Левитова идр.). В произведениях демократов сюжетно-образующим моментом являлся «на­ родный заступник», разночинец, активный участник происходящего, близкий, но не тождественный автору человек, выходец из народных низов, исполнен­ ный «сознанием значения народа». Выходцем из крестьянской (казачьей) сре­ ды становится и шолоховский повествователь, демократические симпатии и антипатии которого очевидны. Шолоховские рассказы, повествование которых ведётся и от первого лица и от рассказчика, несут в себе элементы документально-очеркового жанра («О Колчаке, крапиве и прочем», «О Дон-продкоме и злоключениях донпродкомис- сара товарища Птицына», «Председатель Реввоенсовета республики», «Шибал- ково семя»). «Донские рассказы» в их совокупности образуют цикл, жанровое целое, тяготеющее к эпосу. Они — пролог к «Тихому Дону», «Поднятой целине». Мыслителю и художнику, мастеру реализма, Шолохову оказалось под силу то, что (по причине социальных условий другого уровня художественного раз­ вития) было недоступно его предшественникам. История у Шолохова стано­ вится главным «действующим лицом», обусловливающим судьбы, поведение, психологию персонажей. С потрясающей поэтической силой он запечатлел жизнь народную в двадцатом веке— в эпоху пролетарских ревоюций, мировых войн, социальных преобразований. Выдающийся знаток крестьянского быта, психологии человека труда, глу­ бокий мыслитель, вскрывающий в художественных образах закономерности исторического развития, Шолохов новаторски развил и обогатил творческие принципы изображения народа, унаследованные от предшественников. Сугу­ бо «избирательно» относясь к опыту прошлого, он поддерживает и берёт на вооружение всё ценное, таящее в себе возможности развития и совершенство­ вания. Таково, например, его отношение к традиционному «бытописанию», яв­ лявшемуся существенной особенностью демократической прозы X IX — нача­ ла XX века. В разделе о Н. Тане мы рассматривали, в частности, его полемику с теми, кто считал, что в русской литературе якобы «умер быт». Отстаивая идейную и эстетическую правомерность традиционного метода «бытописания», В. Бо­ гораз утверждал, что «природа — великий художник, и на её палитре — самые яркие краски». Более того: именно «жизнь составляет свои повести и развивает трагедии лучше всякого беллетриста, особенно русская жизнь, чёрная и страш­ ная, вечно насыщенная грозою». Известный советский прозаик И. С. Соколов- Микитов сочувственно цитировал строки из рассказа А. И. Куприна «Извоз­ чик Пётр»: «Старый, древний быт. Быт, проклятый критиками, создавшими презрительно-унизительное словечко для иных писателей — «бытовики». Но почему же в этом быте, в неизменной повторяемости событий, в повседневном обиходе, в однообразной привычности слов, движений, поговорок, песен, об­ рядов — почему в них всегда жила и живёт для меня неизъяснимая прелесть,- утверждающая крепче всего и моё бытие в общей жизни?». Эстетическое отно- 323