Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

грезили деревни, и степи, и пустыни столь желанными переменами, вот почему так вдохновенно поэтическое слово сына этих степей идеревень: «Через степь — на солнце. Через степь — на радость. Через степь -— вперёд» («Камыши»), «Крестьянский мир» всколыхнулся: «крестьяне бунтуются», «мужики ис­ полнены решимостьюи гневом, и тысячи глаз сурово прячутся в переломанные сучья бровей». «Толпа крестьян» превращается в могучую, объединённую кол­ лективной, общей целью силу: она уже «колышется,.словно дышит одним вздо­ хом». Крестьяне начинают осознавать великий смысл пролетарской солидар­ ности, видеть «через степи, через белую армию, через Урал, — своих, ровный и торжественный шаг миллионов и миллионов людей, уверенных в себе» («Крас­ ный день»). Сердце крестьянина испокон веков тянулось к земле, ждущей пахаря и сея­ теля. «Пахать бы да пахать, боронить бы да боронить, сеять бы да сеять», — мечтательно говорит Вершинин, надеясь на близкие перемены. Но родную зем­ лю топчут белогвардейцы и интервенты. Используя опыт предшественников, Вс. Иванов разрабатывает теперь неведомыедореволюционной литературе темы и образы. На смену вековой «власти земли», нередко приводившей к уродли­ вым формам «идиотизма деревенской жизни», приходит неуёмное и всесокру­ шающее стремление сбросить ненавистные путы и цепи. Партизаны у Вс. Ива­ нова стремятся непременно « отойти дальше от обступившего всех чувства связанности с землёй, с её болями » (выделено нами. —- В. Ш.) Они мучительно ищут правду новой жизни. В этом плане примечателен образ Калистрата Ефи- мыча в его «еретическом» споре с «лесным попом» Исидором («Веру надо... а какую кому — неведомо...»), в его несогласии с сыновьями Дмитрием иСемё­ ном, с его тягой к Никитину, вожаку повстанцев («Цветные ветра»). Нашли свой путь к новой жизни трагически погибшие Кубдя и Селезнёв («не избу ру­ бим, а свою жизнь...») («Партизаны»), Храбро воюет за власть народную ла­ тыш Гейдань («Лощина Кара-Сор»). Писатель любуется, как заложенные в натуре труженика положительные на­ чала в условиях борьбы за новую жизнь наполняются особым смыслом и содер­ жанием. Храбрость, мужество, выдержка, взаимовыручка, преданность родине —всё это характерно для партизан и красноармейцев. Даже «ненужный стыд» Мургенева («Зверьё», 1926), не захотевшего в сильный мороз сменить красноар­ мейскую шинель на штатское одеяние, очень характерен: «на многих убитых офицерах он (Мургенев. — В. Ш.) видел фуфайки, а вот сам не мог решиться надеть — всё проклятая крестьянская гордость: и так, мол, выдержим». Новаторство Вс. Иванова проявилось в раскрытии образов крестьянок, потянувшихся «заре навстречу». Жаждет перемены Аксинья («Лога»), после гибели Мартына Елена Скороходова чувствует, что слова о «настоящем деле зазвучали в ней с необычайной силой». Красным конником стала Марфа («О казачке Марфе», 1923). В рассказах, повестях, романах 20—30-х годов Вс. Иванов тщательно и по­ этически убедительно прослеживал «диалектику души» крестьянина, завоевав­ шего новую жизнь, вступившего в новые отношения с освобождённой землёй. Творчество Вс. Иванова индивидуально, самобытно, но в то же время, как мы видим, оно прочно связано с классической литературой, с её социалисти­ ческими и демократическими традициями. С глубоким интересом, но по-свое- 317