Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

— А новосёлы? — Ну, те тоже казака поймают итоже на палочку. Так оно с одной стороны дороги новосёлы вешают кишки, а с другой — казаки. Ишь сколько... От мон­ голов Чингиса, от туркменов Тамерлана перенял крещёный обычай — сушить на солнце потешные человечьи кишочки», — с горестной иронией замечает повествователь. Насилия, убийства, поножовщина стали привычным явлением в деревне: «Был конец масленой, деревня много дней уже пила, дралась и, пута­ ясь в огромных сугробах, орала озорные песни», — читаем в «Полынье» (1926). У героя «Жизни Смокотиннина» (1926) Тимофея непутёвая страсть; жгучее стремление избавиться от «щепы за сердцем», от «колдовства» желанной жен­ щины оборачивается пьянством, разбоем, конокрадством и гибелью. Подобно пистелям-демократам, Вс. Иванов пристально наблюдал жизнь народных низов, вскрывал те пласты, которых не касались даже художники- документалисты, обращавшиеся в своём творчестве к очерковым жанрам. Та­ ков рассказ «Старик» (1926), в котором писатель воссоздаёт восходящий к тра­ диции физиологического очерка собирательный портрет мужиков деревни Глинище, занимавшихся «колокольничеством». «Мужики здесь раньше коло- кольничали, а это значит — обжигали оглобли, натягивали на лошадь трону­ тый огнём хомутишко, на дрянную тележонку клали колокол и шли по губер­ ниям собирать на сгоревшую церковь. Осенью возвращались, вгоняли телегу с колоколом в сарай... — и всю зиму пьянствовали идрались». Вс. Иванов, как и демократы, стремился дать художественную правду «без всяких прикрас», вскрывал порождённые порочной социальной системой случаи «шаромыжни­ чества», паразитизма, люмпен-пролетаризации и др. Он фиксировал сокровенные, потаённые проявления нравов, привычек, обычаев, поступков обитателей «крестьянского мира». С радостью подмечал он добрые, гуманные начала во взаимотношениях селян. Вот Катерина Шепе­ лева («Жизнь Смокотинина»). «Мужа у ней убили на войне, она осталась с одним ребёнком. Кто знает, чем она жила... И часто, ночью, в открытое окно протягивалась из тьмы неизвестная рука, ставившая на подоконник узелок с пищей: тайная милостыня». Здесь, в частности, проявляется следование, напри­ мер, А. Левитову, который в очерке «Соседи» заметил аналогичное явление, говоря, что «валились бы из... изб в тёмные могилы сиротинки несчастные, ежели бы соседские милосердные руки сиротства их убогого не поддерживали». Крестьяне Вс. Иванова хорошо знают народные приметы. Таков Мартын из «Плодородия». Ему известно, что если в «радуге выделяется зелёный цвет— к урожаю», а если таволожник цвёл, значит, «хорошо пойдёт в сети карась». «Старики глядели на поля иговорили: что цветы пахнут сильнее с каждым днём, значит, колос наливается полней, тяжелей; что коготки рано развернули вен­ чики — овсы будут питательны; к теплу мышь оставляет пищу снаружи, а не тащит внутрь норы; что кошки крепко спят — тоже к тёплой зиме». Особенностью крестьянского миросозерцания испокон веков были пове­ рья. В ночь под Ивана Купальника у Вс. Иванова девушки сбирают двенадцать разных трав, кладут под подушку — «испытывают свою судьбу». Или на Фло­ ра иЛавра, когда заканчивается >борка икладка хлеба, загораживают остожья вокруг хлебных кладей изародов сена, разгораживают поскотину, «и на Флора и Лавра скот весь день отдыхал». 315