Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Запомнились мальчику истории «про пошехонцев, как они в реке толокно месили, щуку на яйца садили, блинами острог конопатили». Непосредствен­ ное, прямое влияние жизни сочеталось у него с усвоением классики, прежде всего Щедрина: «Так и познакомился со многими персонажами щедринских сатир: Угрюм-Бурчеевым, с Араповым, Селивановыми, Гевличами, которые славились балами, породистыми рысаками, борзыми собаками и жёнами, ез­ дили к друг другу в гости, плодились и множились, — пока с утверждением господства «чумазого» не началось оскудение дворянских родов». Сила щед­ ринской сатиры заключалась в её правдивости, в типичности образов. Про­ тотипы щедринских героев встречались в окружающей действительности, в среде «пензенской обывательщины». Размышляя о минувшем, повествова­ тель замечал: «Сказочное и фантастическое переплеталось с действительнос­ тью, и я не знал, где начинаются и где стираются грани между воображаемым и былью, между Органчиками и Селивановыми». В главе «Пенза в художественном изображении», говоря, что город «не может пожаловаться на писательское невнимание», Богданов вновь обращает­ ся к имени сатирика: «С беспощадным сарказмом революционного демократа- разночинца писал о Пензе Щедрин, служивший в ней некоторое время». Богда­ нов имеет в виду страницы щедринской биографии, связанные с пребыванием автора «Губернских очерков» на посту председателя Пензенской казённой па­ латы. Пензенские впечатления в форме сатирических обобщений отразились впоследствии в «Письмах о провинции», «Помпадурах и помпадуршах», «По­ шехонских рассказах», «Истории одного города». А. Богданов не копирует щед­ ринскую сатирическую манеру, он стремится по-своему воссоздать «дикую об­ становку старого быта», «три кита, на которых стояла старая жизнь» — самодержавие, православие инародность. «Отрава самодержавной спеси» про­ никла в среду «пензенских знаменитостей», «болотная сонь и глушь обыденщи­ ны» формировала обывателей иприспособленцев; чрезвычайно редки были про­ тестующие жесты. У Богданова есть несколько произведений сатирических жанров (напри­ мер, «Отец Лука»), чаще же всего писатель вводит сатирические персонажи в несатирические произведения. Таковы «губернский член» («Крыга»), не же­ лающий считать «вольным» даже воздух; Авенир Иванович, имевший о кон­ ституции и государственных порядках «точно такое понятие, как деревенская баба об Эфиопии и белых арапах» («Сувенирчик»); это жандарм Утриносов («Провокация»), Пал Мосев Сутяга, Волдырий Нос («На перепутье») или над­ зиратель — «гонитель», «муж непотребен и в пакостях угобзившийся» Венце- носцев-Мымра («Акриды»), Богданов обладал незаурядным мастерством полемиста. Отголоски былых идеологических и эстетических споров слышны в «Началах и концах». В част­ ности, он отводит упрёк А. Свирского и некоторых критиков в том, что в изоб­ ражении главного героя повести «Волжская кипень» — капитана парохода Николая Стратоныча («Драконыч») — он якобы подражал «Морскому волку» Джека Лондона. «Волжский кипень», говорит Богданов, написана до выхода в свет перевода «Морского волка»; в лице же «чёрного» и «буйного» Драконы- ча воссозданы некоторые черты характера отца писателя. Мемуарист полемически характеризует литературно-общественную борь­ бу начала XX столетия. Его привлекает драматическая судьба А. М. Ремизова , 292