Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Своеобразное поэтическое осмысление проблемы «Человек и Природа» находим мы в очерковых зарисовках «Уличные картинки — ребячьи учители», где автор даёт сопоставление прошлого в жизни природы и человека: «Широ­ кие степи прорезались теперь дорогами, на которых уже не увидишь сильных, могучих богатырей наших сказок степных, потому что тесно, должно быть, стало им шагать по дорогам тем; расчистились и размежевались дремучие леса; в из­ вестность приведены глубокие овраги, бывшие некогда руслами быстрых рек, обозначились на планах высокие горы, и нет нигде места старинному чуду». Стиль левитовских произведений претерпел серьёзную эволюцию. Если в первых очерках и рассказах («Типы и сцены сельской ярмарки», «Целоваль- ничиха», «Сладкое житьё») Левитов в известной степени подражателен, слиш­ ком ученически следует за Гоголем, то уже к середине 60-х гг. в результате упорной и кропотливой работы он выступает как самобытный писатель, но­ ваторски претворяющий пушкинско-гоголевские традиции. Эволюция леви- товского стиля заметно прослеживается на примере поэтического использо­ вания писателем пейзажа. В ранних его произведениях пейзаж «вживляется» в художественную ткань менее органично, чем в поздних произведениях, где использавание пейзажа четко мотивированно эстетическими и психологичес­ кими целями. Контрастность, полемичность пейзажа у раннего Левитова как бы «лежит на поверхности»; внимательный читатель в состоянии обнаружить «технологический процесс», «творческую кухню» писателя. Слог раннего Ле­ витова явно не свободен от книжности, литературщины. Возьмём, например, пейзажную зарисовку из «Типов и сцен...»: «Но вот над лесом взошло яркое солнце и брызнуло оно на окрестности тем ярким, серебряным светом, кото­ рый так отличен от золотого блеска луны. То был свет тайных видений...». Ранний Левитов ещё не в состоянии найти тот «ключ», который позволит ему всесторонне постичь тайны природы и человека в их единстве и контрастнос­ ти; неумение материалистически объяснить многие процессы жизни общества и природы порой приводит писателя к аморфности, расплывчатости мысли, к признанию существования каких-то иррациональных, потусторонних сил. Рисуя дорожный пейзаж в очерке «Целовальничиха», повествователь замеча­ ет: «Посреди этого недвижимого, ужас наводящего своим мёртвым молчани­ ем пространства, осязательно почувствовал я присутствие той высокой божи­ ейдеятельности, которая оживляет иумиротворяет душу человека». Конечно, повествователь — это не писатель, и его слова не означают ещё что мы долж­ ны говорить о религиозности Левитова. Но мировосприятие повествовате­ лей в ранней прозе Левитова близко к воззрениям самого начинающего писа­ теля, который лишь позднее отойдет от идеалистических заблуждений. Вопрос этот нельзя обойти молчанием при выяснении особенностей поэтики леви- товского пейзажа, ввиду чего возникает необходимость сделать некоторые уточнения и разъяснения. Тем более, что некоторые исследователи безогово­ рочно констатировали религиозность Левитова, с чем никоим образом нельзя согласиться. Во-первых, не следует забывать об эволюции творчества Леви­ това — художника и публициста. В самом деле, повествователи в его ранних рассказах и очерках, как мы уже отмечали выше, не лишены христианской экзальтированности. Но мировосприятие повествователей и самого автора отождествлять нет оснований. Во-вторых, повествователи левитовских про­ изведений зрелого периода его творчества, как правило,— материалисты, даже безбожники, они не без саркастической издёвки повествуют о небожителях. 247