Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

О Русь, взмахни крылами, Поставь иную крепь! С иными именами Встаёт иная степь. По голубой долине, Меж тёлок и коров, Идёт в златой ряднине Твой Алексей Кольцов... В этих строках — глубинная пластика многомерного подтекста. Обраще­ нием к Кольцову, использованием кольцовского опыта объясняются тематика и тональность ряда есенинских произведений. Кольцов и Есенин смело вводи­ ли в русскую поэзию типы итемы, запретные для «чистого» искусства. «Труженик-поэт» Кольцов как человек рано ушёл из жизни, но, по словам Сурикова, «песня, созданная им, жива и носится в народе». Песни Кольцова, Сурикова, как идругих талантливых самородков, пробу­ дили, растревожили, окрылили песенную есенинскую музу. В «думе», носившей название «Человек» (1836), Кольцов провозгласил: Но прекрасней человека Ничего нет на земле! В поэме «Анна Снегина» лирический герой Есенина скажет: Как прекрасна Земля И на ней человек. Расширяя сферу поэтического, кольцовская и есенинская музы соединили, сроднили гуманистическую мысль двух столетий. У Н. В Гоголя в статье «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность» есть интересные размышления о послепушкинскоЛ эпо­ хе, когда «образовались стихии новой жизни», когда раздались вопросы, кото­ рые дотоле не раздавались, когда новым авторам уже нельзя повторять своего величайшего предшественника: «Самая речь их будет другая; она будет ближе и родственней нашей русской душе. Ещё в ней слышней выступят наши народ­ ные начала. Ещё не бьёт всей силой кверху тот самородный ключ нашей по­ эзии. который уже кипел и бил в груди нашей природы тогда, как самое слово поэзия не было ни на чьих устах... Ещё доселе загадка — этот необъяснимый разгул, который слышится в наших песнях, несётся куда-то мимо жизни и са­ мой песни, как бы сгораемый желанием лучшей отчизны, по которой тоскует со дня созданья своего человек. Ещё ни в ком не отразилась вполне та много­ сторонняя поэтическая полнота ума нашего, которая заключена в наших по- 232