Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

«те из трусливых, забитых и ободранных русских граждан, на которых мимоходом упадал недовольный взгляд начальства, спешили отойти по­ дальше от греха». Такова реакция на страдания мальчика и старика. Во второй части описывается больница, куда полицейский привозит на извозчике Митьку. Палата № 2, в которую он помещён, имеет «вид кладбища». Далее выясняется, что Митька — сын солдатки Авдотьи, «ре­ залки» с рыбного промысла, и трудно определить, кто из господ, любив­ ших пожить в своё удовольствие, был «виновником Митькиного бытия». Чириков хорошо владеет арсеналом сатирических средств (ирония, сарказм), недвусмысленно указывая на виновников социальной дисгар­ монии. Какой же должна быть жизнь мальчонки, если даже пребывание в больнице, в палатах для заразных, сифилитичных, кажется для него раем? Жанр «детского» рассказа, предназначенного для взрослых, имев­ ший богатые традиции в XIX веке, в начале XX столетия широко культи­ вируют многие писатели (Серафимович, Бунин, Л. Андреев и др.). Успешно разрабатывает этот жанр и Чириков. Таков рассказ «Коля и Колька», свидетельствующий о плодотворных (хотя и не во всём реа­ лизованных) исканиях писателя. Коля и Колька... Две судьбы, люди разных социальных ступеней, гим­ назист и крестьянский сын. Чириков с его непоследовательным демокра­ тизмом не смог сделать твёрдого акцента описанной ситуации, но гумани­ стическая направленность произведений несомненна. Чириков внёс заметный вклад в развитие очерковых форм начала XX века, проявив большей интерес к традиции очерка предшествующих десятилетий. Его рассказ «Хлеб везут», например, имеет много общего с очерковыми повествованиями писателей-демократов, раскрывающих «горе сёл»... (Впервые он был напечатан в журнале «Новое слово» (1897, № 7) с «очерковым» подзаголовком «В летопись голодного года»). И здесь традиционная экспозиция: знойный июльский полдень, ссыхающаяся в камень и растрескивающаяся земля, умирающая от жажды раститель­ ность. Краснеют бабьи платочки, мелькают пестрядинные рубахи мужи­ ков, жители деревушки Безводной, как некогда решетниковской Подлин­ ной, собирают скудную жатву. Рожь настолько плоха, что жать её нет возможности. Редкий и низенький колос дёргали просто руками, как лён, и только местами, где она родилась погуще и повыше, косили. На меже расположилось малолетнее население деревушки: в маленьких тележках и прямо на траве барахтались грудные ребята. Они отчаянно брыкались ножками, отбивались от надоедливых насекомых, и «увакали». Около них копошились подростки, тщетно унимавшие от слёз своих сестрёнок и бра­ тишек, угощая их жёвкою из ржаных зерён. На фоне этой безрадостной картины вырастает образ Петрухи, олицетворяющего собой «горе» дере­ вушки Безводной. Тоска сосёт сердце бедолаги: «Не смотрел бы на свет божий — тошно!.. Руки опускаются, кости болят, брюхо ноет». Истинным драматизмом овеяна сцена прощания Петрухи с покойным сыном Мить­ кой, который «никогда более не захочет уже есть». «Горе сёл» сменяется у Чирикова, как и его предшественников, горем «дорог и городов». Поразивший писателя городской квартал, называемый 220