Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Своеобразно претворилась в творчестве С. Подъячева традиция, иду­ щая от Н. В. Гоголя. «Творческое присутствие» Гоголя поэтически засвидетельствовано ’ в рассказе С. Подъячева «Благодетель» (1914). Фёдыр Фёдрыч Коза, «ста­ ринный приятель» повествователя, напоминает ему о давно прошедших днях, когда в лесной землянке, «на угольнице», при свете закоптевшего ночника читалась гоголевская книга. За дверью глухо шумел лес, а они, «позабыв всё», наслаждались музыкой вдохновенных строк: «Как упоите­ лен, как роскошен летний день в Малороссии!..». В своё время А. Левитов воссоздал образы разночинных читателей Гоголя. Очерк «Петербургский случай» (1869) — одно из таких произведе­ ний, где мощно, полифонично прозвучала гоголевская тема. Ваня Поме­ ранцев и Василий Западов «за полночь» не могут оторваться от «Мёртвых душ», поражённые впервые услышанным «громом других речей (курсив Левитова. — В. Ш.), которыми поэт живописал людей и природу». Прочи­ танное воспринимается ими, как «неизъяснимо увлекавшая музыка», от которой «вздрагивало тело и расширялась грудь, всё переполненная чем-то кипучим и необыкновенно сильным». Н. В Гоголь на протяжении многих десятилетий неизменно оставался излюбленным автором демократического читателя М. Горький чутко за­ фиксировал это «пристрастие» разночинцев конца минувшего столетия. Коновалов, герой одноимённого рассказа, «сближая» гоголевский персо­ нажи с «князем волжской вольницы» и с мужиками из решетниковской Подлипной, восклицает: «Вот Тарас со Стенькой, ежели бы их рядом... Батюшки! Каких они делов натворили бы, Пила с Сысойкой — взбодри­ лись бы, чай?». Как в своё время Левитов, Подъячев даёт картины «гоголевских чте^ ний» через восприятие автобиографического повествователя. Предпочте­ ние отдавалось «Тарасу Бульбе». Дымная, тёмная землянка вместе со сво­ ими обитателями как бы воочию видела степь, коней, всадников, сцены публичной муки и казни Остапа. Писатель фиксирует «задумчивость» Фё­ дора Фёдоровича, поражённого трагизмом развития действия: «...Родитель глядит, как из родного сына жилы тянут. Заплачешь, истинный господь, заплачешь! Вчуже волосы на голове шевелятся...». Магический мир гоголевских книг увлекал левитовских отроков-раз- ночинцев. После очередного чтения горьковский рассказчик видит «стран­ ные глаза» потрясённого услышанным Коновалова. Подъячевский «уголь­ щик» в который раз просит: «И почитать нужно будет про этого Тараса. Эх. и жалость, право... Как ты думаешь: правда это написано?«. Любовь к Гого­ лю, «молодая восприимчивость к вымыслу поэта» сближают «угольщиков». Обращение к Гоголю в данном случае — отнюдь не эпизодический акт. Речь идёт не о единичной реминисценции, а о сложных историко-литера­ турных опосредствованиях, об отношении к гоголевской традиции. Вклю­ чение гоголевских образов, мотивов в контекст, в художественную ткань произведения обусловливает органические изменения в его .поэтической структуре (композиция образов, развитие сюжетных линий, мотивация про­ блематики). В частности, новые грани открываются в образе повесгвова- 214