Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

публикой враждебно, «как хула на мужиков». Вслед за Чеховым «ещё более определённо отрицательно начал писать о деревне» И. А. Бунин. «Особенно сурово» бунинское отношение к деревне и мужику проявилось в рассказах «Ночной разговор», «Сто восемь», «Захар Воробьёв» и в повести «Дерев­ ня». М. Горький отдаёт должное их таланту, остроте их художнического взгляда на жизнь. В пользу правдивости и верности наблюдения Бунина и Чехова, замечает Горький, «говорит сама деревня устами писателей-мужи- ков»: Семёна Подъячева из Подмосковья и Ивана Вольнова с Орловщины. «Мудрость деревенской жизни и детски ясную простоту мужицкой души» показал Л. Н. Толстой. Его последователи и подражатели (А. Эр- тель и другие, менее даровитые писатели «смешанного толстовско-народ­ нического направления») стремились победить в затянувшемся споре не качеством своих сочинений, а количеством их; для этой группы писателей, иронически констатирует Горький, «деревня была идолом, которому они искренно и непрерывно служили торжественную литургию умиления, вос­ хищения и сострадания». «Хор славословий» грозил заглушить «предостерегающую речь вели­ колепного наблюдателя деревенской жизни» Глеба Успенского; но, продол­ жает Горький, «благодаря его влиянию, а также силе идей социал-демокра­ тии, отношение к мужику и деревне постепенно изменяется, переходя в начале девяностых годов в более критическое и вдумчивое отношение». Одним из свидетельств таких изменений стало творчество С. Подъячева. М. Горький сообщает о своём первоначальном читательском впечат­ лении от сочинений неизвестного доселе автора (оно было не в пользу последнего). Дальнейшее знакомство с рассказами писателя-крестьянина подкупало доскональным знанием быта и нравов простых людей («Он зна­ ет их, как мозоли на своей ладони труженика, как боль своих мускулов»), народного языка («подлинно русский язык Московской области»); был симпатичен пафос и тон вопросов, которые сурово и твёрдо звучали в подъячевских произведениях: «Разве это всё можно считать человечес­ кой жизнью? Разве такими должны быть люди? Но разве в этих условиях могут они быть иными?». Чтение рассказов и очерков Подъячева напомнило Горькому о преем­ ственности традиций демократической беллетристики, которой «были чужды сентиментализм и слащавость народопоклонников». Вместе с тем ему «по­ чуялось и ещё что-то от самого Подъячева, что-то почти неуловимое, но своеобразное». В самом деле, сопоставление Подъячева с Вороновым и Левитовым даёт возможность убедиться, как своеобразно претворял Подъячев их традиции. В произведениях демократов доминирует изображение страданий тру­ женика в условиях эксплуататорского мира. Тема социального «дна» при­ влекает и Подъячева. Претерпевающие всяческие «мытарства» обитате­ ли его «работного дома» напоминают жителей Растеряевой улицы (очерки Глеба Успенского), левитовских «комнат с небелью», вороновских «адов» и «крепостей». Порой творческая близость Подъячева к предшественникам темати­ чески и художественно настолько отчётлива, что создаётся впечатление, 211