Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

рос плебейский ребёнок, — картине воспитания барича». Н. Н. Ждановский также считает, что в «прямую полемику с писателями-дворянами автор «Очер­ ков бурсы» вступает неоднократно». Действительно, Помяловский не упус­ кал случая открыто полемизировать с писателями, выходцами из дворян­ ства, изображавшими иными красками детство, отрочество и юность своих героев. В очерке «Бегуны и спасённые бурсы» Помяловский счёл необхо­ димым сказать о детстве: «Все уверены, что детство есть самый счастли­ вый, самый невинный, самый радостный период жизни, но это ложь: при ужасающей системе нашего воспитания, во главе которой стоят чёрные педагоги, лишённые деторождения, — это самый опасный период, в который легко развратиться и погибнуть навеки». Рассказав о страшном бесприют­ ном детстве Азинуса, писатель с нескрываемой иронией заметил: «Вот так младенчество — лучшая пора нашей жизни!» («Женихи бурсы!»). Эти стро­ ки являются, в сущности, прямым полемическим откликом на автобиографи­ ческие произведения Аксакова и Толстого. «Счастливая, счастливая, не­ возвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней! Воспоминания эти осежают, возвышают мою душу и служат для меня источ- . ником лучших наслаждений», — писал Толстой в главе XV «Детства». Полемическими откликами на эти произведения полны лирические очерки Левитова. «Как глубоко, — признаётся герой «Моей фамилии», — я завидую людям, которые имеют право, с светлой радостью на измятых жизнью лицах, говорить про своё детство, как про золотое, незабвенное... я не желаю повторения моего детства, если бы даже это было возможно, — никогда не назову его ни золотым, ни даже железным». Говоря об отношении Помяловского, Левитова, Воронова и других де­ мократов к Толстому и Аксакову, следует учитывать, что это отношение было двояким: с одной стороны, демократы, вступавшие на литературное поприще и жадно учившиеся художественному мастерству, не могли не воспринять их богатого поэтического опыта; с другой — они с полемической заострённостью рассказывали о детстве другого героя-разночинца. Помя­ ловский («Очерки бурсы»), Никитин («Дневник семинариста»), Левитов («Лирические воспоминания Ивана Сизова», «Моя фамилия»), Н. Успен­ ский («Брусилов», «Студент», «Декалов»), Решетников («Ставленник») в полный голос заговорили о пробуждении чувства личности у «плебея». Полемика с Толстым и Аксаковым (она была связана во многом с тяготением разночинцев к революционной демократии) не исключала их ученичества у своих более опытных современников. Толстовский способ изображения внутреннего мира человека обога­ тил творческую манеру беллетристов-демократов, которые, обладая скром­ ными художественными дарованиями, всё-таки сумели проникновенно поведать о том, как детство и юность плебея при всей ущербности жизнен­ ных обстоятельств, дают плодотворные импульсы для развития положи­ тельных задатков в натуре человека. И пусть эти благородные задатки жестоко и бесцеремонно сокрушит «взрослая» жизнь, пусть «крепости» и «ады». заставив восторженного юношу пройти «сквозь огонь, воду и мед­ ные трубы», побудят его во многом усомниться — воспоминание о детских и юношеских годах будет врачевать душевные раны героя, поддерживать в нём веру в возможность лучшего для себя и других таких же «горемык». 186