Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

посвящённые памяти Г. Успенского: «И нежность и любовь чувствовал я к этому родному русскому страдальцу, жившему, одной жизнью с его бедной родиной, впитавшему в себя всю её безмолвную боль и страдания и за право говорить о них заплатившему безумно дорогой ценой — своим ра­ зумом». Свои жизни посвятили народу и другие демократы, испытавшие, как и их герои, «гнусное, нищенское бесхлебье, а оттого всякого рода унижения и скверности». Другим произведением Левитова, напечатанным во «Времени», явля­ ется рассказ «Сладкое житьё», свидетельствующий о крепнувшем мас­ терстве психологического анализа и о внимании писателя к духовному миру героев. Отношение Левитова к Достоевскому сложно. Сблизившись с кругом «Современника», Левитов в ряде произведений полемизировал с Достоев­ ским (об этом будет сказано ниже), но воздействие Достоевского как ху­ дожника продолжалось на Левитова не только в 60-е, но и 70-е годы, о чём свидетельствуют, в частности, очерк «Петербургский случай» (1869), гла­ вы незавершённого романа Левитова «Сны и факты», опубликованного посмертно. Исследователи поэтики Достоевского раскрывают особенности «дву­ голосого слова» Достоевского, его «активные типы» (скрытая внутренняя полемика, полемически окрашенная автобиография и исповедь, скрытый диалог и т. д.). Эти наблюдения учёных помогают выяснить, в каком направлении шло восприятие опыта Достоевского писателями-сов- ременниками и в последующие десятилетия. Тайны «двуголосого слова» постигают Левитов («Моя фамилия», «Моё детство», «Петербургский слу­ чай»), Воронов («Сквозь огонь, воду и медные трубы»). Воронов, в частности, учился у Достоевского мастерству создания типов повествований с их автобиографической исповедальностью, «ра­ здвоенностью». К повествователю Достоевского, на наш взгляд, имеет отношение вороновский Клещев («Сквозь огонь, воду и медные трубы»). Образ Клещева позволяет говорить об интересе писателя к духовному миру героя, к его «чувствам, накипевшим после долгих, тяжёлых стра­ даний». Формой исследования мыслей и чувств героя стал самоанализ. Клещев рассказывает о себе и своих переживаниях; и этот рассказ выли­ вается в исповедь-раздумье. Примечательно, что очерк имел первоначально подзаголовок «Автобиография Клещева». Отметим одну особенность са­ мораскрытия героя: мы не имеем «чистых» монологов, так как они пе­ ремежаются диалогической речью. Здесь наблюдается «двуголосость», монологический диалог, когда герой, в состоянии душевной депрессии, «раздвоеннности», говорит сам с собой. Два начала, противоборствующие в самом герое, который в ходе монолога раскрывает мучившие его «проклятые вопросы», приводят к диалогу, когда персонаж оппонирует са­ мому себе. Таковы монологи Николая («Говорящая обезьяна» Левитова), Клещева в рассматриваемом очерке Воронова. Перед читателем ра­ скрывается сложная духовная жизнь героя. Писатели производят художе­ ственно-публицистический анализ действительности путём «самораскрытия» персонажа. В этом — особенность композиции образа, идущая во многом от Достоевского. 182