Шахов В. В., От Бояна Вещего до Есенина

Я пастух, мои палаты — Межи зыбистых полей, По горам зелёным — скаты С гарком гулких дупелей. Вяжут кружево над лесом В жёлтой пене облака. В тихой дрёме под навесом Слышу шёпот сосняка. Светят зелено в сутёмы Под росою тополя. Я — пастух; мои хоромы — В мягкой зелени поля. Говорят со мной коровы На кивливом языке. Духовитые дубровы Кличут ветками к реке. Позабыв людское горе, Сплю на вырублях сучья. Я молюсь на алы зори, Причащаюсь у ручья. В этом стихотворении 1914 года Есенин воссоздал один из образов «безымянного пастуха»; константиновские впечатления и реалии «мифи­ ческого эпоса» слились в ёмком поэтическом обобщении. Есенин исследует древнюю мифологию о происхождении человека от древа, ссылаясь, в частности, на былину «О хоробром Егории»: У них волосы — трава, Телеса — кора древесная. В этом же русле — синтез музыки и мифического эпоса. «Безымянный пастух» срезал когда-то тростинку, «и уж не он, а она сама поведала миру через него свою волшебную тайну»; «Играй, играй, пастушок. Вылей звуками мою злую грусть. Не про­ стую дудочку ты в руках держишь. Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко». Есенин констатирует, что «узлом слияния потустороннего мира с ми­ ром видимым является скрытая вера в переселение души». 18