Мемуары П.П. Семенова-Тян-Шанского. Том 1

135 или болѣе отдаленной округѣ не былъ убитъ своими крестьянами. Въ газетахъ объ этомъ,конечно, никогда не писали, но извѣстія о такихъ случаяхъ были совершенно достовѣрны, подтверждаясь и снизу черезъ крѣпостныхъ, и сверху черезъ общихъ нашихъ род­ ныхъ и знакомыхъ, такъ какъ дворянство всѣхъ губерній нашей центральной черноземной области было непосредственно или по­ средственно въ родствѣ, свойствѣ или знакомствѣ. Это продолжа­ лось непрерывно до 1858 года, т.-е. до возбужденія правитель­ ствомъ вопроса объ освобожденіи крестьянъ, послѣ котораго уже не было ни одного случая убійствапомѣщика крестьянами. Въ описываемое же мною время, т.-е. въ періодъ 1836— 1840 г., начали ходить въ народѣ темные слухи объ освобожденіи крестьянъ, разносимые въ особенности отставными солдатами Николаевскаго времени, возвращавшимися домой послѣ 25-лѣтней службы. Слухи эти въ устахъ народа пріобрѣтали самый фантастическій харак­ теръ. Разсказывали, что Царь гдѣ-то за Москвою приказалъ по­ ставить висѣлицу, чтобы вѣшать тамъ господъ,а кого не удастся поймать, того дозволено будетъ крѣпостнымъ убивать, послѣ чего всѣ крѣпостные получатъ „волю“ и сдѣлаются уже царскими, а не барскими. Приэтомъ народъ оговаривался, что онъ, конечно, убивать помѣщиковъ будетъ только по царскому повелѣнію, а мнѣ они говорили: только вы за себя не бойтесь, мы васъ схоронимъ (т.-е. спрячемъ) такъ, что никто васъ не разыщетъ. Я былъ по­ раженъ сходствомъ этихъ воззрѣній съ воззрѣніями пугачевскаго періода, такъ близко мнѣ извѣстнаго изъ любимой моей повѣсти Пушкина „Капитанская дочка“ и изъ его „Исторіи Пугачевскаго бунта“, неоднократно мною прочитанныхъ и прослѣженныхъ на картѣ. Смѣясь внутренно надъ народною теоріей происхожденія отъ Хама, я невольно началъ размышлять о томъ,справедливо ли вообще такое подчиненіе крѣпостныхъ своимъ господамъ, при ко­ торомъ все зависѣло отъ доброй или злой воли помѣщика, отъ его минутныхъ и безсознательныхъ увлеченій и впечатлѣній, а иногда и отъ болѣзни его воли. Въ послѣдующіе годы моей возмужалости, аименно въ періодъ отъ 1845 до 1851 года, т.-е. до перваго моего отъѣзда за границу, когда я ежегодно бывалъ въ деревнѣ по пяти мѣсяцевъ, а разъ пробылъ въ ней безвыѣздно цѣлый годъ, эти мысли, бывшія въ разсматриваемый періодъ только впечатлѣніями, развились и созрѣли, о чемъ я буду говорить впослѣдствіи.