С.Ю. Ковалев Липецк авиационный (1912-1941)

Чтобы спасти мотор, я его выключил, пар немного рассеялся, видимость улучшилась, и я стал планировать на аэродром. Сел очень удачно. Хорошо, что это случилось в районе омского аэродрома. Бортмеханик Серегин стал осматривать мотор и вдруг обнаружил, что соскочил шланг с радиатора. Я сказал Серегину, чтобы он поставил шланг на место, закрепил его, потому что через час мы полетим дальше. Я рассчитывал вылететь через час после вынужденной посадки в Омске, но вся эта канитель заняла двадцать два часа. За час до захода солнца мы вылетели в Новосибирск. Границы новосибирского аэродрома были отмечены электрическими лампочками. Горели два прожектора, а также лежало световое «Т», которое показывало направление посадки ночью. Я сел, стартер показал мне, куда рулить. Около ангара меня встретил начальник аэропорта с бригадой. Механик спросил меня, что нужно сделать с самолетом. Я попросил заправить самолет полностью, чтобы горючего хватило до Читы. Ровно в три часа вырулили на старт. Пройдя две трети аэродрома, я почувствовал, что самолет скорость не развивает и не оторвется до границы аэродрома... Пришлось из нижнего добавочного бака слить килограммов двести бензина, и только тогда мне с трудом удалось оторваться от земли. В Иркутске нас встретили гостеприимно, и кто-то из товаригцей сказал: «Лучше было бы вам лететь вчера, в хорошую погоду. Сейчас погода начинает портиться». Тут я вспомнил задержку в Омске и зло высказался о растяпах, задержавших мой самолет на целые сутки. 13 февраля в два часа ночи мы получили старт и стали подниматься. Пробежав половину аэродрома, я решил убрать газ, - машина плохо отрывалась от аэродрома. Второй раз я зарулил егце дальше, и уже почти на границе аэродрома мне удалось оторвать самолет от земли. На Байкал я вышел километра на три-четыре левее устья Ангары. В этом районе горы высокие, я посмотрел на альтиметр, показывавший высоту - 700 метров, и стал пересекать Байкал по компасу. Я пошел по берегу Байкала, решив дойти до реки Селенги, которая привела бы меня в Верхнеудинск. Полет этот совершился 13 февраля, а утром 16 февраля я как бы вдруг проснулся и взялся руками за голову. Голова забинтована. - Что случилось? Вероятно, авария? Где я нахожусь? Больничная сестра ответила: - Вы находитесь в верхнеудинской железнодорожной больнице, потерпели аварию на Байкале. 14 февраля, в два часа ночи, вы были доставлены в полусознательном состоянии в железнодорожную больницу при станции Верхнеудинск. Отвечая на вопросы вполне сознательно, вы все же спутали свою фамилию с фамилией механика, но тут же сами поправились, сказав, что вы не Серегин, а Водопьянов, подробно рассказали, сколько вам лет, и назвали должность. Врачи обнаружили ряд кожных рваных ран на голове, из которых весьма серьезных было четыре, перелом нижней челюсти в области подбородка, семь выбитых зубов и большую рану на подбородке. Надбровные дуги были также порезаны, видимо, очками, разбитыми во время аварии. Обе брови были глубоко рассечены. Еще глубже была рана на переносице. На все эти повреждения врачи наложили около тридцати Обломки самолета М.В. Водопьянова 349